Награда для Белоснежки - Азаркова М. - Страница 28

— Она была еще ребенком.

— Ей было шестнадцать лет! Эта девица умышленно, расчетливо, хладнокровно разбила нашу помолвку! О, она знала, что Хью не проймешь вспышками раздражения или плохим поведением, поэтому всегда была мила со мной. Она нашла более верный способ: притворилась, что у нее развивается булимия. — Диана хрипло рассмеялась. — Очень хитро с ее стороны, потому что врачи посоветовали Хью не оставлять пока дочь в одиночестве, не нервировать ее сразу после смерти матери. Естественно, о нашем браке не могло быть и речи! Я бы ждала, я хотела ждать, но он сказал «нет», он был в долгу перед Эммой — перед своей дочкой. Хью обещал мне продолжить наши отношения, но только тогда, когда она уедет из дома. Но он так и не появился!..

С каменным выражением лица Эмма проговорила:

— Он умер через год после того, как ты уехала.

— Почему ты не дала мне знать? — И, обращаясь к Кейну, с диким торжеством в голосе, она закричала: — Она все время знала, что делает. Она всегда была легкомысленной, маленькой…

— Он упал замертво на улице, с ним случился сердечный приступ. — Эмма судорожно втянула в себя воздух. — Я не знала, что он тебе что-то обещал.

Было видно, что Диана держит себя в руках исключительно одним усилием воли. Побледневшая, она повернулась к брату.

И Диана, и мать — все они ищут опору в Кейне. Он обнял сестру и крепко прижал к себе, и тут Диана расплакалась. Громкие душераздирающие рыдания эхом отдавались в тихой комнате.

Кейн взглянул на Эмму, лицо его было словно высечено из камня, а взгляд — твердым, холодным и безжалостным.

— Ты знала, что Диана моя сестра? — спросил он.

Не в состоянии говорить, читая его решение в ледяной глубине глаз, Эмма кивнула.

— Тебе лучше уйти, — угрюмо проговорил он.

Сердце разлетелось на тысячи маленьких кусочков. Как часто она читала в романах это избитое выражение! И вот наступил ее черед — она прочувствовала это на себе: внезапную потерю чего-то редкого и драгоценного, ощутила ледяной холод отчаяния.

Пока Эмма шла к выходу, продолжавшиеся рыдания терзали ей сердце. Выйдя из дома, она окунулась в яркий весенний солнечный день. Дул свежий легкий ветерок, ласковый, напоенный запахом свежескошенной травы и распустившихся цветов.

О Боже, с какой ясностью ей дали понять, что опять вернулись старые грехи и снова поселились в ее доме. Она никогда не сможет вычеркнуть из жизни свой единственный непростительный поступок.

Это несправедливо, с возмущением думала Эмма, садясь в машину.

Она возвращалась назад по аллее с магнолиями, раздавливая колесами упавшие лепестки. Над головой крошечные миндально-зеленые листочки раскрылись в ожидании новой весны — свежая, яркая зелень, затмевающая остальные растения.

Она так и не поняла, когда пришло к ней решение покинуть Парагай, но к тому моменту, когда она сворачивала к воротам своего дома, Эмма уже знала: здесь она не останется.

Телефонный звонок от миссис Ферт только еще больше укрепил это решение. Совершенно спокойно Эмма сообщила ей, что переезжает в свою квартиру в Гамильтон.

— Прекрасная мысль! Это значит, что я могу еще раньше продать свой дом. Возьми мою машину, — предложила миссис Ферт. — Пока я не придумаю, что мне с ней делать, ты можешь пользоваться ею. И ни о чем не беспокойся! Теперь, когда я приняла решение, мне надо будет только связаться с моим адвокатом, и она всем займется сама.

— Скажите Кейну Тэлботу, что вы продаете дом, — сказала Эмма и удивилась, что без дрожи в голосе может произносить это имя, не испытывая ничего, кроме тяжелого оцепенения. — Он что-то говорил об этом…

— Правда? О, это значительно облегчает дело! Я так и поступлю.

— А как Пиппа?

— Все еще неважно, бедняжка, но она лучше переносит свое состояние, пока я с ней. Позвони, когда приедешь к себе домой, Эмма, и расскажи, как собаки перенесли поездку.

После минутного колебания Эмма сказала:

— Миссис Ферт, вы думали о том, чтобы оставить здесь Лаки? Если вы не возражаете, я бы хотела взять его с собой. Мы с ним очень хорошо ладим…

— О, Эмма, правда? Я так беспокоилась! Мой зять на самом деле не любит собак, и я не знала, что делать. Но ты правда хочешь взять его к себе? Он такой большой, и прокормить его…

Улыбнувшись, Эмма прервала свою собеседницу:

— Я знаю, знаю, но он отличный друг, и мне бы хотелось, чтобы он постоянно был со мной.

— Ох, ты не знаешь, какой груз свалился с моих плеч! Я так волновалась из-за этого карантина и… ну, из-за всего.

По крайней мере хоть кого-то удалось спасти за эту неделю, решила Эмма, положив трубку. Будущее Лаки было определено.

Три часа спустя Эмма закрыла дверь на замок и села в «вольво». Упорно стараясь не смотреть на дорогу, ведущую в Гленальбин, она поехала в Парагай, оставила ключи у агента по продаже недвижимости и покатила дальше в южном направлении. Осталось лишь поблагодарить милостивую судьбу, которая помешала ей дать Кейну адрес в Гамильтоне.

И она, и собаки очень хорошо перенесли путешествие, хотя за Бейб надо было внимательно присматривать. Из-за того что они часто останавливались в пути, у Эммы на дорогу ушел целый день.

В Гамильтоне она остановилась в мотеле — ее дом еще не освободился.

Эмма распаковала вещи, покормила собак, затем позвонила миссис Ферт, но услышала только автоответчик. Слегка запнувшись от неожиданности, она просто сообщила, что добралась до места и что собаки чувствуют себя хорошо.

Следующие несколько дней Эмма провела, гуляя с собаками по пляжу, чтобы как следует отдохнуть, компенсируя усталость от долгих бессонных ночей. Собаки восприняли свое новое местожительство с интересом, нисколько не расстраиваясь.

День Эмма проживала достаточно легко: она могла сосредоточиться на том, что делает, и решительно отказывалась вспоминать ту последнюю очную ставку в доме Кейна. Но по ночам… по ночам ее мозг отказывался подчиняться воле. Свернувшись калачиком в кровати, охваченная горем, мучительно терзавшим ее душу, она не в состоянии была прекратить этот поток воспоминаний. Яркие, назойливые образы сменяли друг друга: голос Кейна, сверкающее золото его глаз, чувственность его губ… его нежное буйство и ее жаркий отклик…

Не забывай, безжалостно напомнила себе Эмма, как он защищал свою сестру, предав тебя.

Конечно, он никогда не говорил, что любит, никогда не предлагал совместной жизни. Лишь голод и неистовое желание бросили их в объятия друг другу, и на какое-то мгновение этого оказалось достаточно.

— Я не собираюсь, — с яростью говорила она в подушку, — быть такой же, как его сестра, — провести остаток жизни, жаждая мужчину, который никогда мне не достанется. Я этого никогда не допущу.

Следуя по маршруту, который она держала в голове, Эмма осторожно вела «вольво» по однообразным окрестным улочкам Гамильтона. Будущие дни не сулили ничего хорошего, но по крайней мере она будет занята обустройством своего скромного жилища, а затем пойдет на работу и, возможно, хоть немного отвлечется.

— Ну, вот мы и приехали! — сказала она собакам.

«Вольво» остановилась позади припаркованной машины, и Эмма вышла из нее, с облегчением убедившись, что фургон с заказанной мебелью еще не прибыл. Она надеялась, что люди, выехавшие из этого дома, все из него вывезут. Открыв дверцу машины, она отошла, потянулась и дала собакам возможность выбраться с заднего сиденья на улицу. Лаки спрыгнул вниз, понюхал землю и, залаяв, бросился к машине, стоявшей перед ними.

— Лаки! Вернись!

Медленно и с явной неохотой он перестал лаять и остановился. Строгим голосом Эмма повторила команду. Бросив последний заинтересованный взгляд в сторону машины, пес повернулся и побежал к Эмме, свесив уши и высунув язык, демонстрируя добродушную ухмылку.

— Молодец, — сказала она, почесав у него за ухом. — Тебе придется привыкать к людям в машинах. Я знаю, что в душе ты добрый, поэтому не пугай людей.