Сияние богов - Грановский Антон - Страница 44

– Попробуйте меня остановить, – холодно прищурившись, предложил Глеб.

Андрей облизнул мокрые, странно бледные губы и сказал:

– Ты не понимаешь, странник. Никто не может покинуть поселок без разрешения Навина.

– Ну, передайте ему, что я прошу разрешения, – небрежно произнес Глеб. – Надеюсь, он мне не откажет. Ведь Бог должен быть не только всесилен, но и всеблаг.

Матвей вздохнул.

– Ты все еще не понимаешь нас, Гавриил. Ты не уйдешь из поселка. Никто не уходит. Никогда.

Глеб усмехнулся и хотел ответить, но вдруг заметил, что все три рыбака были мокрыми, и с одежд их на песок стекала мутная, коричневая вода.

«Что за черт? – изумленно подумал Глеб, прикинув, что до озера отсюда не меньше полутора верст. – Где это они успели выкупаться?»

И тут рыбаки сдвинулись с места и медленно зашагали к Глебу. И чем ближе они подходили, тем страшнее становились их лица. Сердце Первохода учащенно забилось, а по спине пробежала ледяная волна, когда он понял, что лица у рыбаков темные и распухшие, а в волосах запутались гнилые водоросли и мелкие ракушки.

Рыбаки подходили все ближе, и Глеб невольно отступил на несколько шагов.

Из темной, распухшей, дырявой щеки Матвея высунулся черный крабик. Однако, увидев перед собой Глеба, крабик поспешно скрылся.

Глеб выхватил из-под балахона ольстру и нажал на спусковой крючок. Пуля с отвратительным чавканьем вошла Матвею в мокрую грудь, но рыбак не остановился.

Глеб тщательно прицелился и выстрелил рыбаку в колено. Тот споткнулся и повалился на землю, но и тут не остановился, а пополз к Глебу, глядя на него безумными, полными лютой злобы глазами и подволакивая за собой простреленную ногу.

Первоход глянул по сторонам и увидел, что поселок самым жутким образом переменился. Вместо чистеньких домов вдоль улицы стояли покосившиеся от времени лачуги с изъеденными древоточцем бревнами. Заборы были черны и повалены, огороды поросли высоким, жухлым бурьяном. На всем был налет глубокого запустения, будто в этих лачугах и в этих дворах никто не жил и не ходил уже много-много лет.

Со всех сторон Первохода окружали люди с синими, опухшими лицами. Одежда на них была насквозь мокрая и обвитая водорослями.

И тут нервы у Глеба сдали. Он выстрелил подползающему Матвею в лицо, а затем принялся палить из ольстры в посельчан. Но пули не причиняли им никакого вреда.

– Опусти свой громовой посох, странник! – услышал Глеб громкий голос Навина.

Первоход повернулся на голос и увидел проповедника. Тот стоял возле колодца и внимательно смотрел на Глеба.

– Твой громовой посох здесь бесполезен, – сказал тот. – Нельзя убить того, кто уже мертв.

Глеб почувствовал, как быстро и судорожно забилось его сердце, а ольстра дрогнула у него в руках.

– Ты хочешь сказать… – хрипло начал Глеб, но остановился, перевел дух и договорил окрепшим голосом: – Ты хочешь сказать, что все они мертвы?

– В обычном понимании этого слова – да, – спокойно ответил Навин. – На живых людях Господь давно поставил крест. Они смотрят и не видят, слушают и не слышат.

Проповедник нахмурился и продолжил с горечью в голосе:

– Когда я пришел дать им свободу, они встретили меня кольями и вилами. Я оживил их старосту, но вместо благодарности они испытали ужас. Люди, жившие в этом поселке, были неразумны, а их уши и сердца были глухи к моим словам. Мне пришлось истребить весь поселок.

– Как? – хрипло спросил Глеб.

– Я велел им пробить в днищах ладей дыры. А потом заставил их сесть на ладьи и отплыть подальше от берега.

– И они послушались?

– Да, – ответил Навин. – Они подчинились мне. Не могли не подчиниться, ибо я – десница Божья и трубный ангельский глас.

Он снова замолчал. Помолчал несколько секунд, глядя на Первохода внимательным, спокойным взглядом, а потом сказал:

– Я очень долго жил здесь один, брат. И скорби моей не было предела. Пастырь без паствы… Учитель без учеников… Но внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что по силе своей и по своему могуществу равен Богу. И значит, я могу вернуть себе паству единым актом божественного творения. И я сделал это. Поднял их со дна озера. Всех до одного.

Глеб обвел взглядом мертвые лица окруживших его утопленников, облизнул пересохшие губы и снова посмотрел на проповедника.

– Ты утопил людей, а вернул монстров, Навин! Я видел, как эти чудовища ели человеческую плоть!

Некоторое время Навин молча смотрел на Глеба. Потом сухо проговорил:

– За два дня до тебя к нам пришли два странника. Но они были не так чисты и крепки духом, как ты, и мне пришлось убить их. Иногда я позволяю своей пастве полакомиться плотью. Мертвецы голодны, странник. Они всегда голодны, и мне приходится постоянно держать их в узде. Но теперь… – Взгляд Навина, устремленный на Глеба, смягчился, и на губах его появилась улыбка. – Теперь нас будет двое, странник. Двое живых в этом удушающем царстве мертвых. Двое зрячих в стране слепых. И это будет началом нового мира.

Глеб молчал и хмурил брови. Но Навин, казалось, не замечал его неприязненного взгляда.

– Посмотри, какой дивный поселок я создал! – Навин обвел рукой дома, и Глеб увидел, что поселок вновь преобразился, а вместо раздутых утопленников рядом с калитками и заборами стоят счастливые, розовощекие, улыбающиеся посельчане. – Это настоящий островок счастья в безбрежном море зла и ужасов!

Навин посмотрел на Первохода взглядом, полным добродушия и надежды.

– Будь со мной, Глеб! – сказал он. – Будь со мной по доброй воле! Господи, я так этого хочу!

Первоход медленно покачал головой.

– Нет, Навин. Я не останусь в твоем царстве счастливых мертвецов.

Лицо Навина потемнело.

– Вижу, ты такой же неразумный строптивец, как и они, – с болью и горечью в голосе проговорил он. – Что ж… попробуем по-другому.

И проповедник устремил на Глеба холодный, яростный взгляд.

Глеб вскрикнул и упал на колени. Боль была такой свирепой, будто его мозг пронзила раскаленная игла. Навин неторопливо подошел к ходоку, остановился перед ним и возложил руки ему на голову.

– Тише, сын мой. Тише.

Боль слегка отпустила, но из глаз Первохода все еще лились слезы. Навин погладил его по волосам и мягко прого-ворил:

– Тебе многое пришлось пережить, сын мой. Ты запутался. Заблудился. Но у тебя есть выход. Положи свой громовой посох на землю и следуй за мной.

– Куда? – прохрипел Глеб, едва не теряя сознание от адской боли.

– В светлый и лучший мир, – ответил Навин и вновь погладил Глеба ладонью по голове. – Я крещу тебя озерной водой. Так же, как крестил всех их. Ты станешь частью общины и никогда… слышишь, никогда больше не будешь одинок. Ты ведь этого хочешь?

– Да… – хрипло выговорил Глеб. – Я этого хочу.

Он сцепил зубы, поднял ольстру, ткнул ее дулом проповеднику под адамово яблоко и нажал на спуск.

Громыхнул выстрел, и голова Навина разлетелась на куски, а сам он рухнул на дорогу, как деревянная колода, дернул ногой и оцепенел.

Посельчане, стоявшие у домов, уставились на мертвого проповедника, потом перевели взгляды на Глеба и открыли черные рты. Страшный многоголосый крик ворвался Глебу в уши, взорвал его мозг и заставил его самого закричать от нового приступа боли.

Но тут посельчане стали падать один за другим. Глеб зажмурился и с силой потер веки и виски. Когда он снова открыл глаза, наваждение исчезло. Теперь вокруг Глеба снова был старый, давным-давно обезлюдевший поселок, на улицах которого лежали воняющие гнилыми водорослями, раздутые и посиневшие утопленники.

7

Глеб соскреб со дна коробочки остатки бурой пыли и сунул их на язык. Потом открыл оловянную бутылочку с водкой и, запрокинув голову, сделал большой глоток.

– Давай, – хрипло проговорил он, отставив бутылочку. – Давай же…

Голова у него слегка закружилась, перед глазами повисла желтоватая пелена, а когда пелена рассеялась, Глеб увидел перед собой зыбкую человеческую фигуру.