Конверт из Шанхая - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 30

– Так я запрягу!

– Я быстрее пешком сбегаю.

– Ну как прикажете.

– Петр Александрович, вас к аппарату просят, – остановила Петю на полпути к выходу Варвара.

– Слушаю вас, – сказал Петя в трубку.

– Я вам звоню – вас нет. Вы мне звоните – меня нет. Ну да наконец-то совпало.

– И не говорите, Михаил. Еще секунда, и я бы убежал.

– Куда, если не секрет, в столь позднее время?

– На почту. Даша прислала телеграмму и просит ей сообщить, бывал ли убитый в Шанхае. И как вы это угадали?

– Чисто логически. Не одним же вам все время этим методом пользоваться. Я вот и сейчас его применю: раз вы бежите на почту, так у вас есть ответ на этот вопрос?

– Есть.

– Ладно, не стану вас пока отвлекать разговорами. Добавлю, что и я этот ответ получил. В банке мне сказали, что у них партнерство с Русско-Китайским банком, а по большей части с его Шанхайским отделением. Потому господин Соболев и бывал там неоднократно. Иногда один, иногда в сопровождении других сотрудников. Последний раз один, а вот про то, кто с ним был в предпоследней поездке, угадайте сами!

– Сидоров?

– Верно. Следили за ним?

– Да, но без толку.

– А вы хотели, чтобы толк сразу появился? Порой слежку месяцами приходится вести. Ладно, бегите на почту.

До почты Петя добежал в буквальном смысле за считаные минуты. Даже толком текст телеграммы не придумал, поэтому она у него получилась немного сумбурной. И, пожалуй, более многословной, чем нужно было бы быть телеграмме. Ну да это ничего! Главное, что завтра утром Даша получит нужный ответ на свой вопрос.

Дома ему передали, что звонил Петров и просил по возвращении позвонить ему в любое время.

– Петя! Где тебя носит? – закричал Петров.

– На почту ходил.

– А! Ладно, мне тут как раз с почты сообщение пришло. Викентий Вениаминович передал, что Сидоров телеграмм не отправлял, теперь ему самому телеграмма пришла.

– От кого?

– Как же! Дождешься от нашего Викентия раскрытия тайны переписки. Зато он, по сути, текст нам сообщил.

– Это как же? – удивился Петя.

– Ну он в записке приписал, что нам рекомендует быть завтра с утра на вокзале к приходу поезда.

– Это ты верно вычислил. Раз такое написано, значит, в телеграмме сказано, чтобы Сидоров кого-то встречал.

– А вдруг он сам уезжает?

– Шутник ты, Никита! Понятно, что ему могли велеть срочно уехать, но тогда и Викентий Вениаминович на это намекнул бы.

– Это-то как?

– Ну представь, приходим мы на вокзал и видим, как Сидоров садится в поезд. И все. Нас в поезд не пустят, даже если мы и решимся ехать следом. Так с чего нас о том предупреждать?

Они немного поспорили, но сошлись на том, что Викентий Вениаминович подсказку свою в случае отъезда Сидорова как-то иначе сделал бы. Они уточнили время прибытия поезда по расписанию и назначили место встречи.

19

Итак, если считать телеграмму от Пети первым звеном в цепи событий, то под номером два нужно поставить появление электромонтера. Который и появился-то мне на глаза на две-три минуты, но едва не послужил причиной трагедии.

Мы с дедушкой все же сумели уделить нашему переводу пьесы почти целый час. Нас несколько раз отвлекали из-за готовящегося концерта, но в целом это был самый спокойный час из всех последующих. Подошло время ужина, дедушка ушел умываться. Поезд как раз подъехал к очередной станции, где и стоять-то ему предстояло не более пяти минут. Я села поближе к окну и подняла занавеску. Перрон был по другую сторону вагона, и единственным, что могло представлять интерес, были столб с электрической лампой наверху и монтер, на этот столб взбирающийся. Взбирался он по переносной лесенке длиной сажени в полторы. Нижние края были обиты железом для прочности, чтобы дерево, упираясь в землю или щебенку, не обдиралось о них. Монтер был молод, вверх забрался ловко. Быстро вывернул лампу, сунул ее в сумку на боку, вкрутил новую, а вниз буквально скатился. Стал забирать от столба свою лестницу и обернулся. Вроде как случайно, но стало ясно, что зрительницу, то есть меня, он заметил сразу и чудеса ловкости демонстрировал специально. Ну что ж, такое представление вполне заслужило аплодисменты, и я демонстративно похлопала ему в ладоши. Монтер широко улыбнулся, показав сломанный зуб, вскинул лесенку на плечо и собрался уйти. Но тут то ли его кто окликнул, то ли нашлась иная причина обернуться. Как бы то ни было, он обернулся слишком резко, и лестница тем самым концом, что была обита железом, угодила в наше окно. Я едва успела отклониться от брызнувшего стекла. Поезд, как оказалось, уже тронулся, монтер растерянно смотрел мне вслед, почесывая затылок под сдвинутой на нос кепкой. А в купе загулял вполне свежий ветерок. Поезд набирал ход, ветерок набирал силу и трепал занавески.

Вернулся дедушка, долго стоял, пытаясь понять, что же произошло. Глянул на меня вопросительно. Я в ответ только и смогла, что руками развести. Дед пошел за проводником. Тот, почти как монтер, сдвинул на нос свою фуражку и долго скреб в затылке.

– Это как же? – показал он пальцем на разбитое стекло, как будто его вопрос мог относиться еще к чему-то иному.

– Не могу знать, – отчего-то мне не захотелось выдавать молодого монтера. – Захожу, смотрю, разбито.

– Эх! – крякнул проводник. – Стекло только на станции, где депо имеется, можно поменять. Мы дыру, без вопросов, прикроем и осколки уберем. Но до станции нужной еще часов пять-шесть ехать.

– У нас же соседнее купе свободно, – подсказал дедушка. – Может, мы пока там разместимся?

– А если как раз пассажиры объявятся? Впрочем, чего наперед загадывать. Тем более что в наш поезд пассажиры если и объявятся, то как раз на крупной станции. Так что вы перебирайтесь. Вещи прикажете переносить?

– Не стоит. Отремонтируете окно, мы вернемся. А до той поры станем жить на два дома.

– Можно и так. Пойду распоряжусь, чтобы стекла убрали и вам новые постели приготовили. На нужную станцию мы среди ночи прибудем, так вы ложитесь отдыхать до утра.

– Ну и славно. Тем более что утро вечера мудренее. Пошли, Даша, ужинать.

За ужином в ресторане оказалось немало новых лиц. Точнее говоря, новое лицо было одно, всех остальных мне видеть уже приходилось, но не за ресторанными столиками. К примеру, наш знакомый есаул был замечен мной здесь впервые. Да и пожилые американцы-старатели до этого вечера если и посещали ресторан, то в то время, когда нас не было. Я всматривалась в лица и пыталась представить каждого убивающим другого человека. Лучше всех получалось с есаулом. Он в моих представлениях разил толпы врагов, как в былине: налево махнет – улица прорубается, направо отмахнется – переулочек. Но вот на месте преступника ни его, ни кого иного представить не могла.

Разве мог бы оказаться преступником вон тот американец с обветренным, морщинистым лицом и ласковыми глазами? Или мистер Фрейзер? Не говоря уже о мистере Ю. Он занимал место в компании тех трех дам, что приходили к дедушке, и, верно, говорил им комплименты, по своему обычаю, превращая одно русское слово в два. Дамы хохотали.

Неугомонные поручики уже отужинали и затевали карточную игру. Официант сменил белую скатерть на зеленое сукно, принес пепельницы и колоды карт. Третий мужчина из числа сидящих за тем столом обернулся в нашу сторону. Вот этого человека я не видела ни разу, могу сказать твердо, хотя лицо его да и весь облик не были примечательными.

– Иван Порфирьевич, не знаете, кто это? – спросила я.

– Не знаю.

– Странно. Может, это та загадочная личность, лица которой никто не видел?

Не успела я задать вопрос, как в ресторане объявилось еще одно новое лицо. Впрочем, называть лицом эту физиономию, украшенную всклоченной бородой и желтыми разводами от еще не сошедших синяков под каждым глазом, язык не поворачивался. Одет новый пассажир также был необычно. Штаны в серо-голубую полоску заправлены с напуском в сапоги гармошкой. Поверх рубахи-косоворотки сиреневый жилет и сюртук такого покроя, какой носили лет сто назад, да и то в глуши. Притом на пальце незнакомца сверкал перстень, разом заставивший нахмуриться Софью Яковлевну, а из жилетного кармана вилась золотая цепь, которой впору было окутать «дуб зеленый» и пустить по ней разгуливать ученого кота. Волосы в отличие от бороды были почти расчесаны. Глаза, под которыми, как уже было сказано, желтели разводы не столь давних синяков, блестели весело.