Карнавал страха - Кинг Джордж Роберт - Страница 22

– Да, – раздался голос лорда Одью. – Я поддерживаю. Мы должны серьезно рассмотреть это дело.

И снова члены Совета стали перешептываться, а Кукольник отступил в тень.

Л'Арис прошептал Марии и Моркаслу:

– Теперь будем ждать и надеяться. Возможно, Кукольник спас вас. Но… – он сделал паузу, прислушиваясь к разговорам советников, – многие горожане считают его самым большим уродом из всех уродов Карнавала.

Моркасл покачал головой и бросил взгляд на столик защиты.

Брюсин с ненавистью смотрел на них и что-то говорил на ухо Доминику. Он не успел закончить, когда снова заговорил председатель собрания:

– Как долго, почтенный Л'Арис, вы будете собирать улики и свидетельства? Л'Арис встал и поклонился советникам.

– Здесь такое количество свидетелей и доказательств, что мне понадобится всего один день, чтобы собрать их, если кто-нибудь из уважаемых господ поедет со мной на Карнавал и кладбище.

– Наверняка, – отозвался председатель. – А ты, Брюсин?

– Мне понадобится не больше времени, чем обвинителям. Многие друзья Доминика, все уважаемые граждане, видели доброго мясника в городе в то самое время, когда, согласно заявлениям, происходили убийства.

– В таком случае, – резюмировал голос, – завтра в сумерках начнется суд.

Л'Арис вел Марию, держа ее дрожащую руку, по каменным ступенькам Дворца Совета. За ними следовал Моркасл, зябко кутавшийся в шелковый плащ. Сонный стражник нетерпеливо кивнул, чтобы они скорее входили в ворота, раздалось металлическое клацанье замков и засовов, и тяжелая дверь отворилась.

– Ваша камера здесь, – указал стражник на коридор, в который выходило множество дверей.

– И снова я должен просить у вас прощения, – извиняющимся тоном проговорил Л'Арис. – Обычно граждане ждут суда у себя дома, но…

– уродам не разрешается свободно ходить по городу.

– горько закончила вместо него Мария, – мы можем напасть на людей или раздражить их глаз. Л'Арис нервно рассмеялся.

– У них, конечно, будут отдельные комнаты? – спросил он, обращаясь к стражнику Мария испуганно проговорила, прежде чем тот успел ответить:

– Не оставляйте меня одну. Нужны чьи-то глаза, чтобы увидеть блох.

Моркасл бросил на нее обеспокоенный взгляд:

– Блохи? Здесь – под сводами Дворца Совета?

Стражник нашел в связке еще один большой ключ и вставил его в замок. Старая дверь скрипнула и с трудом поддалась, а солдат махнул факелом в образовавшийся проем:

– Теперь сюда.

Моркасл вступил в камеру. Три стены небольшой камеры были одеты тяжелым серым гранитом, а одну из них составляла тяжелая решетка, прутья которой были толщиной с человеческую руку. Слева на железных цепях висела узкая деревянная кровать. В дальнем левом конце камеры стояла зловонная лужа, вокруг которой распространилась белая плесень, а справа на цепях к стене были приделаны стол и стул.

Моркасл взял Марию за руку и ввел в камеру.

– Все в порядке. Довольно чисто и сухо.

– И холодно, – добавила Мария, сжимая зубы.

– Вы можете принести им одеяла, мсье? – спросил Л'Арис охранника.

Молодой солдат бросил на него раздраженный взгляд.

– Посмотрю, – ответил он, закрывая за артистами тяжелую дверь и поворачивая ключ. – Мне надо вернуться на свой пост, – пробормотал он.

Л'Арис встал у решетки.

– Извините…

– По крайней мере здесь мы ограждены от убийцы, – перебила его Мария.

– Я вернусь завтра вечером, – продолжил юрист. – Привезу простыню с отпечатком руки мясника и сделаю копию следов на сцене Панола и Банола, если они еще целы. К тому же мне придется записать показания вашего друга великана и советников, которые поедут смотреть могилы. – Стражник торопил его, но перед уходом Л'Арис добавил:

– Не волнуйтесь. Мы обвиним его.

Моркасл кивнул, хотя рот фокусника окружали складки тревоги. Он долго смотрел вслед удаляющемуся по коридору юристу, который уносил с собой факел, а потом встал, и толстые прутья решетки разрисовали в клетку его бледное лицо. Услышав, как захлопнулась последняя дверь, Моркасл подвел Марию к кровати и усадил ее, сев рядом.

– Теперь, – возбужденно прошептал он женщине, – когда мы провозгласили свои обвинения, будем надеяться на то, что у нас хватит улик, чтобы их доказать. – Слова гулко отдавались под каменными сводами.

Мария закрыла лицо руками.

– Я чувствую только усталость и холод, – ответила она.

Моркасл встал, сорвал с плеч плащ и укрыл ее.

– Грейся, а мне хватит камзола. Мария постучала по дереву койки.

– И как мы должны тут спать? Это комната на одного, но и та без одеял, подушки, матраса…

– Сначала спи ты, – предложил Моркасл. – А я посплю завтра. Укройся плащом как одеялом, а я принесу немного сена, которое лежит в углу. Оно кажется достаточно чистым, вот и послужит матрасом и подушкой.

Он встал с кровати и ощупью в темноте добрался до противоположной стены, взял пучок сена и вернулся с ним к Марии. Устроив ей импровизированное ложе, он сказал:

– А теперь ложись. Ложись и спи. Мария устроилась на кровати, укрывшись плащом фокусника.

– Спасибо тебе, Моркасл, – поблагодарила она его.

Моркасл мрачно улыбнулся и зашагал к стулу. Где-то вдалеке раздался скрип последней закрываемой двери тюрьмы, а Мария уже спокойно и ровно дышала во сне.

Тишина. Ее прерывала только мерная изматывающая капель, И вдруг Моркасл услышал голос.

Он был ясным, но негромким. Сначала фокусник решил, что ему кажется, но слова все звучали и звучали. Это был Доминик. Доминик, заточенный в одну из дальних камер. Он разговаривал сам с собой, и слова его сливались с мерной капелью:

– Я убью вас, уроды. Освобожусь и убью.

Глава 6

Утренний свет, пробиваясь сквозь узкие высокие окна тюрьмы, падал на печальное лицо Моркасла Удивительного. Глаза его были красными и тревожными из-за бессонницы и темной-темной ночи.

Долгие-долгие часы он сидел, закрыв уши руками, стараясь не пускать угрозы Доминика к своему разуму. Но они все звучали и звучали. Моркасл пытался обратиться мыслями к массе других вещей: карточным трюкам, зрителям, воспоминаниям о путешествиях, но в памяти вставала лишь Мария – нежная, беззащитная, испуганная, нуждающаяся в помощи. Но Моркасл знал, что глубоко внутри он был еще беззащитнее и слабее слепой женщины.

Деревянная кровать скрипнула, Мария повернулась. Она зевнула и потянулась.

– Наверное, уже утро, – сказала она, дотрагиваясь до ноги в том месте, куда падал солнечный луч.

Моркасл бросил на нее лихорадочный взгляд, встал и начал расхаживать по камере.

Опуская ноги на пол, Мария еще раз потянулась.

– Не скажу, что я отдохнула, – заметила она печально, – но хотя бы время прошло быстрее. А тебе удалось заснуть, Моркасл?

Маг поднялся. Он всю ночь молчал, поэтому голос показался чужим и скрипучим:

– Я был слишком занят ловлей блох. Мария встала с кровати и взбила жалкую подушку из сена.

– Ложись. Суд будет только вечером. Волшебник подошел к деревянному ложу, опустился на него и пробормотал:

– Всю ночь думал, как быть. Я убил бы Доминика голыми руками и прямо сейчас только для того, чтобы оказаться в моем вагончике и в своей постели.

Мария прижалась к нему, обняв худой рукой за плечи, поцеловала в горячечный лоб, как это сделала бы мать, и заставила лечь.

– Отдыхай. Ты будешь мне нужен сегодня вечером.

Моркасл повернулся на бок, пытаясь устроиться поудобнее, а Мария сняла с плеч его плащ и укрыла.

– Спокойного сна, – пожелала она, но он не слышал ее. Его уже унесли с собой тьма и сны.

Во сне ему привиделся человек с лицом отца и голосом матери. Лицо и голос говорили:

– Если я когда-нибудь поймаю тебя с этими книгами еще раз, то сам отведу в Совет, а потом буду продавать каштаны в день твоей казни.