Карнавал страха - Кинг Джордж Роберт - Страница 21

Там среди леса дубовых стульев сидел мясник Доминик. Рядом с ним стоял суровый человек крепкого сложения. На нем был шелковый плащ, рубашка, шерстяной камзол и брюки в полоску. Рядом с ним одежда молодого юриста выглядела тряпьем крестьянина.

– Я уж думал, что вас съели волки, – сказал он. Глухой голос отдавался во всех уголках зала. – А может, ваши свидетели решили отказаться от своего обвинения?

– Вы всегда надеетесь на самое лучшее, не так ли, Брюсин? – спросил весело Л'Арис. – Только так вам удается выигрывать дела в суде? – Говоря это, он указал Моркаслу и Марии на высокие стулья напротив Доминика, а потом добавил с преувеличенной любезностью:

– Простите нашу задержку. Один из свидетелей был ранен вашим подопечным.

– Подождите-ка, – запротестовал Брюсин. – Суд еще не начался, а вы уже высказываете недоказанные обвинения. Не слушайте его, господа. Это всего лишь обычная манера нашего достопочтимого Л'Ариса.

– Нарушение? – снова театрально возмутился Л'Арис. – Кто здесь говорит о нарушении…

Пока перебранка между юристами продолжалась, Моркасл изучал многочисленные арки зала. Черные, все они, видимо, вели в длинный туннель, и теперь их проемы уже не казались ему пустыми: там светились глаза сотен людей, которые наблюдали за происходящим с молчаливым и терпеливым интересом. Вдруг Моркасл заметил, как над одним из стульев взметнулась рука.

– Довольно! – раздался голос. – Хватит уже того, что всех нас вытянули из постели, когда мы смотрели вторые сны, а теперь вы хотите утомлять нас перебранкой. Здесь нет никого, кто пришел посмотреть театральное представление. Выдвигайте свои обвинения, и покончим с этим неприятным делом.

– Не могу с вами не согласиться! – отозвался Брюсин, бросая на Л'Ариса возмущенный взгляд. Но молодой юрист даже не заметил этого нового выпада коллеги, потому что хотел помочь Марии встать.

Она покачала головой:

– Пусть первым говорит Моркасл.

– Нет, – прошептал Л'Арис. – Вы говорите прямее и честнее. А слепота и женственность расположат к вам членов Совета. Нам необходимо вызвать их симпатию.

Мария вся сжалась, но встала, и юрист отвел ее к гранитной трибуне на помосте, и уложил ее руки в глубокие каменные выемки.

– Руки держите тут. Это камень выступлений, он светится, показывая, правду вы говорите или лжете.

Мария кивнула, руки у нее похолодели, а на лбу выступил ледяной пот.

Тут справа прозвучал резкий женский голос:

– Назовите свое полное имя, возраст и занятие.

Прокашлявшись, чтобы голос стал яснее, Мария заговорила:

– Я Мария и не знаю своей фамилии. У меня нет ни возраста, ни семьи. Чума ослепила меня и убила моих родителей. Одним темным вечером я, девочка-нищая, оказалась у ворот Карнавала.

Я жонглерша.

Камень засветился белым – цветом правды.

– Артистка, – уточнил член Совета.

– Чем ты жонглируешь? – спросил тот же женский голос.

– Кинжалами.

– Жонглерша кинжалами, – пробурчал кто-то, – обвиняет мясника. Забавно.

– В чем ты, Мария, обвиняешь перед Советом этого человека? – снова спросила женщина.

Несколько раз моргнув, Мария ответила:

– Я обвиняю мясника Доминика в том, что он ранил моего друга Гермоса, убил шпагоглотателя Борго, Панола и его сиамского близнеца Банола, а также бесчисленное количество других артистов Карнавала.

Камень загорелся красным – цветом ненависти.

– Нападение и убийства, господа, – пояснил Л'Арис.

Глубокий голос, лишенный плоти, обратился к мяснику:

– Ты слышал заявление против себя, Доминик. Как ты ответишь?

– Она сумасшедшая – урод, – отозвался Доминик, едва разжимая мясистые губы.

Брюсин рядом с ним снова встал, положив руку на плечо подзащитного.

– Мы отрицаем все обвинения. Слепая женщина не может быть настоящим свидетелем. Она даже не видит тех, с кем разговаривает.

– Она нормальный свидетель, – возразил Л'Арис, вставая. – Все видели, как камень загорелся белым, значит, она сказала правду.

– Белый еще и цвет сильной страсти, – рявкнул Брюсин. – Шлюхи всегда страстны, но правдивы ли…

Камень стал кроваво-красным, когда Мария сжала руки в кулаки.

– Как вы смеете…

– Я тоже свидетель преступлений, – нервно перебил Моркасл, – и у меня зоркие глаза.

– Простите за перепалку, уважаемые советники, – с мягкой улыбкой вставил Л'Арис. – Это Моркасл – волшебник и фокусник, именно он схватил сегодня убийцу.

– Мой клиент не убийца, – запротестовал Брюсин, ударяя кулаком по дубовому столу, – и свидетели уже лгут. Схватил мсье Доминика не мсье Моркасл, а странное существо – полукошка, получеловек. Кто поверит слепой женщине, мальчику-леопарду и фокуснику? Ведь мсье Моркасл зарабатывает себе на хлеб тем, что обманывает людей!

– Брюсин говорит убедительно, – раздался голос председателя. – Какие улики есть у вас, уроды, против мясника Доминика?

Когда Мария заставила себя успокоиться, камень стал из красного розовым, а потом снова белым.

– На месте смерти Борго мясник оставил несколько отпечатков руки, на которой не хватает указательного пальца.

– Какой руки? – спросил Брюсин. Костяшки пальцев побелели, и камень на мгновение замутился.

– Честно говоря, я не помню… – ответила она, – по-моему, левой.

– У моего подзащитного нет пальца на правой руке.

– Тем не менее, – продолжала Мария, – я застала мясника на месте преступления и, когда он убегал, бросила в него кинжал, а потому у него на спине есть порез от правого плеча к левому бедру. – Она чувствовала белый жар камня под своими руками.

– Пожалуйста, повернитесь, мсье Доминик, – потребовал женский голос, – и покажите нам спину.

Доминик сидел молча, сложив руки, когда Брюсин сделал ему жест встать. Здоровяк медленно поднялся, повернулся и задрал рубашку на спине.

Там сиял красный яркий шрам.

В Совете воцарилась тишина, и Л'Арис выступил вперед.

– Если в этом возникнет необходимость, я отведу членов Совета в лес неподалеку от Карнавала, где похоронены сотни артистов. Все они умерли жестокой смертью, как Борго, Панол и Банол. Они погибли от руки Доминика.

– Могу я кое-что вставить? – спросил Брюсин с сарказмом. – Этому Совету нечасто приходилось рассматривать случаи с…, артистами Карнавала. Традиционно Карнавалом управлял Кукольник, а Совет занимался Л'Мораи. Может быть, надо все оставить по-старому и предоставить решение Кукольнику?

– Подождите минутку… – перебил его Л'Арис.

– Сейчас не ваша очередь, юрист Л'Арис, – остановил его голос одного из членов Совета. – Нам надо обсудить предложение Брюсина.

Л'Арис сел, а Совет стал обсуждать идею адвоката убийцы.

– Насчет закона он прав.

– Возможно, все это заговор.

– В первую очередь мы должны защищать горожан, а потом уж уродов.

– Естественно, у Карнавала есть свое кладбище, ведь он существует сотни лет.

Моркасл с отчаянием вслушивался в реплики, которыми перебрасывались члены Совета, пока Мария ощупью пробиралась к своему месту.

Через некоторое время обсуждение затихло, и заговорил человек с глухим басом:

– В свете предложения, которое сделал нам на основании законов достопочтенный Брюсин, мы должны вас информировать…

– Пожалуйста, подождите, – раздался еще более глубокий и громкий голос. – До сих пор я молчал, потому что в деле задействованы двое моих артистов. Но больше молчать не могу.

Моркасл побледнел, а Мария прикрыла рот рукой, когда из одной из ниш появилась худая фигура в черном плаще.

– Да вы отлично знаете меня, дети, не так ли? – продолжал человек, выступая вперед к помосту. Теперь он стоял под лампой и фонарь ярко освещал его фигуру. – Я Моди Сиен, Кукольник Карнавала Л'Мораи, и представитель Совета этого города. Сегодня утром ко мне пришли двое артистов, с ними был еще третий, и рассказали о своих подозрениях. Но я не стал их слушать, а посадил на аллее, чтобы зрители Карнавала сами вынесли вердикт – правы эти люди или виноваты. Я должен был их выслушать. По закону, самый большой приговор, который я могу вынести, – тюрьма. Если Доминик виновен в том, что убивал артистов, то его посадят в клетку и он будет сидеть там, пока не умрет. Возможно, жизнь урода не стоит жизни горожанина. А жизнь двоих? Троих? Сотен уродов? Проведите этот суд, или мне придется переехать со своим Карнавалом в город, который знает, что такое справедливость. И все здесь отлично знают, что это будет значить для прекрасного Л'Мораи.