Первый день - Леви Марк - Страница 42

— Уолтер, я вообще не уверен, что нас кто-то преследует.

— Эдриен, позвольте заметить вам, что, несмотря на дружеские чувства, кои я к вам испытываю, вы меня уже достали.

Уолтер заплатил за два выпитых нами кофе, и мне ничего не оставалось, как указать ему дорогу, ведущую на аэродром.

И вот мы с Уолтером встали на обочине и принялись голосовать. Первые полчаса не принесли никаких результатов, белые камни, залитые солнцем, слепили глаза, жара усиливалась.

Наше положение, похоже, очень забавляло подростков, собравшихся неподалеку. Наверное, они приняли нас за заблудившихся туристов, а потому очень удивились, когда я обратился к ним по-гречески, попросив о помощи и не сделав ни единого замечания по поводу их шуточек. Старший из подростков захотел на нас подзаработать; Уолтер, сразу все поняв, сделал ему достаточно убедительное предложение, и словно по волшебству мы получили места на заднем сидении двух мопедов.

И помчались вперед, крепко держась за наших отважных пилотов; только так я и мог их назвать, учитывая безумную скорость и крутой наклон мопедов на виражах извилистой дороги. Мы направлялись к маленькому островному аэродрому. Перед нами простиралось бралось обширное солончаковое болото, а за ним с востока на запад тянулась пустынная взлетная полоса. Один из двух наших водителей, тот, что посмышленей, сообщил мне, что самолет, через день доставляющий почту на остров, уже улетел, мы на него, к сожалению, опоздали.

— Должно быть, это его мы недавно видели, — заметил я.

— Как вы догадались? — усмехнулся Уолтер.

— Но если вы так спешите, есть еще медицинский самолет, — сообщил мне самый юный из подростков.

— Какой самолет?

— Доктор прилетает сюда, когда кому-то очень плохо. Так вот, у доктора есть развалюха. А вон там, в будке, — телефон, по нему можно вызвать доктора, но только когда дело срочное. У моего двоюродного брата случился аппендицит, и доктор прилетел меньше чем через полчаса.

— По-моему, у меня разболелся живот, причем очень сильно, — заявил Уолтер, когда я перевел ему то, что сказал мальчуган.

— Надеюсь, вы не собираетесь беспокоить доктора и лететь на его самолете в Афины?

— А вдруг у меня начнется перитонит? Я умру по вашей вине, и вас всю жизнь будет мучить совесть. А это тяжкий груз! — простонал Уолтер, падая на колени.

Мальчишки расхохотались. На ужимки Уолтера нельзя было смотреть без смеха.

Старший показал нам телефон-автомат, прикрепленный к стене постройки, заменявшей диспетчерскую. Это было деревянное сооружение, где стояли стул, стол и радиостанция, сохранившаяся, наверное, со времен войны. Мальчишка отказался сам звонить доктору: если наш обман раскроется, он получит нагоняй и отец, конечно, задаст ему хорошую трепку. Уолтер поднялся и протянул ему деньги, дабы убедить нашего нового друга, что оплеуха — это не так уж страшно.

— А теперь вы еще и детей развращаете! Чем дальше, тем лучше!

— Я как раз хотел попросить вас войти со мной в долю, однако, если вы признаете, что это тоже забавляет, я, так и быть, возьму еда себя все расходы.

Я не пожелал врать, а потому достал бумажник и отсчитал половину суммы за ложь. Мальчик снял трубку, покрутил ручку и сказал доктору, что здесь немедленно требуется его помощь. Один турист корчился от боли, его довезли до аэродрома, и теперь он ждет доктора.

Не прошло и получаса, как мы услышали приближающийся рев мотора. Уолтер растянулся на животе, уже вовсе не притворяясь: маленький «Пайпер-Кэб» промчался у нас над головой на бреющем полете, едва нас не задев. Самолетик развернулся и стал заходить на посадку точно посередине полосы, коснулся земли, трижды подпрыгнул на ухабах и остановился.

— Теперь мне понятен термин «развалюха»! — вздохнул Уолтер.

Самолетик снова развернулся и подъехал к нам. Оказавшись рядом с нами, пилот выключил зажигание, лопасти винта еще с минуту покрутились, мотор пару раз чихнул, и воцарилась тишина. Мальчишки притихли и, затаив дыхание, ждали, что будет дальше.

Пилот сошел на землю, снял кожаную фуражку и очки и поздоровался. Доктору Софии Шварц было за семьдесят, элегантными манерами и осанкой она напоминала Амелию Эрхарт[13]. Она спросила на превосходном английском с чуть заметным немецким акцентом, кто из нас двоих болен.

— Он! — воскликнул Уолтер, указав на меня пальцем.

— Вы не похожи на больного. Так что с вами приключилось, молодой человек?

Меня застали врасплох, впрочем, я все равно не сумел бы сыграть, как Уолтер, а потому стал описывать докторше наше положение. Она прервала меня, закурив сигарету.

— Если я правильно поняла, вы вызвали сюда врача, потому что вам понадобился частный самолет, который доставил бы вас в Афины. Изрядная наглость!

— Это была моя идея, — вмешался Уолтер.

— Это мало что меняет, ваше поведение безответственно, молодой человек! — произнесла она, раздавив окурок об асфальт.

— Приношу вам мои самые глубокие извинения! — с виноватым видом проговорил Уолтер.

Детишки, наблюдавшие за этой сценой, не снимая ни слова, тем не менее явно наслаждались происходящим.

— Вас разыскивает полиция?

— Нет, что вы! — поклялся Уолтер. — Мы ученые из Британской Королевской академии наук, живем в Лондоне, приехали сюда и попали в очень деликатную ситуацию. Мы больны, но очень нуждаемся в вашей помощи, — закончил он умоляюще.

Докторша вдруг подобрела:

— Англия… Господи, как я люблю эту страну. Я от души восхищалась леди Ди. Какая трагедия!

Я заметил, что Уолтер перекрестился, и подумал, что его актерские способности поистине неисчерпаемы.

— Проблема в том, что мой самолет двухместный, — продолжала докторша, — и одно из двух мест — мое.

— А как же раненые? Как вы их перевозите? — осведомился Уолтер.

— Я воздушный доктор, а не скорая помощь. Если вы не против потесниться, то я попробую хотя бы взлететь.

— Что значит — хотя бы? — спросил Уолтер, встревожившись.

— Это значит, что наш вес несколько превысит предельно допустимый, однако взлетная полоса не такая короткая, как кажется. Разогнав мотор до максимальных оборотов и удерживая самолет на тормозах, мы, вероятно, сумеем набрать нужную скорость и взлететь.

— А если не сумеем? — спросил я.

— Тогда — плюх, и все дела, — спокойно ответила докторша.

Она заговорила по-гречески без малейшего акцента — попросила детей отойти подальше. Потом пригласила нас следовать за ней. Обходя вокруг самолета и внимательно осматривая его перед взлетом, она рассказала нам о себе.

Ее отец был немецкий еврей, мать — итальянка. Во время войны они поселились на маленьком греческом острове. Жители деревни прятали их, а когда настал мир, они не захотели оттуда уезжать.

— Мы всегда здесь жили. Что до меня, мне и в голову не приходило куда-нибудь переехать. Видели вы на свете такое же райское место, как греческие острова? Папа летал, мама работала медсестрой, вот и угадайте, почему я стала «воздушным доктором»? Теперь о вас. Не хотите объяснить, от чего вы бежите? Хотя меня это совершенно не касается, да и вид у вас незлой. У меня все равно скоро отнимут лицензию, так что надо использовать любую возможность полетать. Так что доплатите мне расходы на топливо, и все.

— А почему они отнимут у вас лицензию? — обеспокоился Уолтер. Докторша продолжала осмотр самолета. — Каждый год пилот должен проходить медицинский осмотр и проверять остроту зрения. До сих пор я ходила к моему старому другу офтальмологу, очень милому человеку, который делал вид, будто не замечает, что я выучила наизусть всю таблицу, включая последнюю строчку, где буковки давно уже кажутся мне слишком мелкими. Но теперь он ушел на пенсию, и долго обманывать людей я уже не сумею. Не делайте такое испуганное лицо, я и с закрытыми глазами могу управлять моим стариком «Пайпером»! — сказала докторша и залилась смехом.

Ей не хотелось садиться в Афинах. Чтобы приземлиться в международном аэропорту, надо запросить разрешение по радио и пройти полицейский контроль в зоне прилета; к тому же ей пришлось бы заполнить кучу бумаг. Но она знала заброшенный аэродром в одном тихом местечке, где была еще вполне сносная взлетно-посадочная полоса. А там мы сможем нанять катер, и нас доставят прямиком на Гидру.