Gaudeamus igitur - Быкова Мария Алексеевна - Страница 6

Часы, висевшие внизу, гулко пробили восемь. Я будто очнулась; передо мной лежал небольшой золотой сосуд, запаянный наглухо. Его поставил на кон кто-то из некромантов (я сделала этот вывод по тому, как из недр сосуда доносились сдавленные завывания вперемежку с руганью на восточном языке).

Некромант, игравший со мной, молча вышел из-за стола. Произошла заминка: все отшатнулись от свободного места — как учитель бестиологии от нашего мгымбра.

— Что, кто теперь? — Я обвела усталым взглядом толпу студентов. Глаза слегка разъезжались, и мне стоило определенного труда собрать их в кучку. — С кем теперь играем? — Адепты молчали, и я с надеждой поинтересовалась: — Что, никто не хочет?

Народ подавленно молчал. Хотели многие, но все деньги, которые у них с собой были, давно уже лежали на чьем-то плаще, украшая собой дальний угол комнаты. Мой выигрыш никто не трогал, подчиняясь правилам чести. Игра — это святое. Здесь можно обманывать, но нельзя воровать.

Я облегченно вздохнула; но в тот момент, когда я уже собралась с силами и попыталась встать, наконец из-за стола в первые ряды прошел Генри Ривендейл. Ряды немножко расступились: герцога уважали. За ним знали большую удачу — еще бы, он был не только вампир, а еще и вампир родовитый, что само по себе не позволяет проигрывать. На него смотрели с большой надеждой, ожидая, что уж он-то точно восстановит справедливость.

Я мысленно застонала. Переубедить Ривендейла, вообразившего, что задета его фамильная гордость… Проще сразу застрелиться, причем из пехотного арбалета. Помнится, его батюшка, старший герцог Ривендейл, как-то раз выиграл у соперника маленькое графство — а ведь начиналась та игра всего лишь с «во-он того лужка по-над речкой»…

— Я играю, — с подлинно герцогским достоинством уведомил меня Генри.

— Я в восторге, — мрачно буркнула я.

Не снисходя до ответа, Ривендейл достал из кармана кошелек — точная копия того, выигранного мною в пазимнике, — и уронил его на стол. По тому, как звякнуло, я моментально поняла, что сумма, находящаяся внутри, немногим недостает до моего выигрыша.

— Ставка принята? — то ли спросил, то ли сообщил наследный герцог.

— Принята, принята, — заверила я. Ой что сейчас начнется…

«Ой что щас будет…» — тоненько подтягивало чувство неприятностей.

К тому моменту, когда герцог, двигавшийся с царственной величественностью — он явно упивался моментом: еще бы, такой случай показать удачу и мастерство! — сел наконец играть, чувство неприятностей уже не подтягивало, а вопило в голос. Но, боги мои, что же я могла поделать?

Генри держал карты так же уверенно, как рукоять фамильной шпаги. О вампирах говорили правду: играть с ними в азартные игры я не пожелала бы и врагу. Право слово, от герцога веяло такой непоколебимой уверенностью в собственной победе, что я даже сама на несколько минут в нее поверила. Ну в самом деле, я же ведь играю впервые в жизни, а он такой мастер… Я даже рада буду наконец-то проиграть…

Я бросила на стол предпоследнюю карту. Это была семерка пик; козырями в этот раз были крести, и я ничуть не сомневалась, что Ривендейл, у которого осталась одна-единственная карта, легко сможет отбиться. У меня оставалась только червонная шестерка — да если бы она обернулась козырным тузом, победа все одно останется за Ривендейлом. Я была настолько в этом уверена, что даже не посмотрела, какой конкретно картой герцог бьет мою.

Стало тихо. Очень тихо. Я недоуменно воззрилась на вампира — он что, заснул там?

Я опустила взгляд на стол и увидела, как Генри, обычно невозмутимый, совершенно дикими глазами смотрит на мою карту. Он переводил взгляд от нее к своей, и я невольно испугалась за его рассудок. Оно, конечно, так, в старых родах дело обычное, но все равно не слишком-то приятно.

— Ну!!! — заорали из-за его спины близнецы. Они уже пытались подсматривать к нему в карты, и всякий раз герцог легко убирал свой веер.

Вампир, не говоря не слова, бросил свою карту на стол.

Это был туз. Червонный туз, которым, пойди я шестеркой, герцог легко выиграл бы партию. Но здесь эта карта была бесполезна; и это означало, что я победила еще раз.

Несколько секунд над столом висела мертвая тишина. Потом ее словно прорвало — все заговорили разом, перебивая друг друга. Но шум, поднявшийся в комнате, умолк так же быстро, как и начался, когда Генри Ривендейл одним движением выхватил из ножен свою шпагу.

Ближайшие адепты отшатнулись назад. Все знали, как здорово Ривендейл владел оружием — еще бы, за столько лет опыта и Полин бы наловчилась не хуже. Я отшатываться не стала — такая уж репутация, — но напряглась, готовая в любой момент выставить магический блок.

Ривендейл взял шпагу за лезвие и положил на стол передо мной. На его пальцах я заметила кровь — он порезался о собственный фамильный клинок, раньше с ним никогда такого не случалось. Лицо у вампира было бледное, глаза горели — мне невольно сделалось и страшно, и жалко. Еще бы, у бедняги рушились устои мироздания. Солнце теплое, снег холодный, род Ривендейлов всегда выигрывает в карты. Даже у вампиров — чего уж говорить о безродной человеческой девчонке?

— Карты, — хрипло выговорил вампир.

Ему поднесли новехонькую колоду. Распечатали — у всех на глазах; быть может, адепты решили, что близнецы успели научить подругу тонкостям мухлежа. К столу немедленно подтянули еще два стула, из студентов выбрали двоих самых честных — одним из них был Вигго, другим — Валентин де Максвилль, наше банковское все. Алхимик принимал отбой, некромант раздавал карты, близнецов на всякий случай оттерли подальше, и теперь они громко ругались на заднем плане, тщетно пытаясь пробиться к столу.

Мы начали игру.

Эта партия была еще короче предыдущей. Я выиграла, оставив Ривендейла с ворохом карт на руках.

Похоже, у вампира взыграл наследственный герцогский гонор. Герцогиня-мать, верно, часто отчитывала старшего герцога за чрезмерную любовь к игре, и сын его унаследовал от отца эту страсть. Он играл хорошо, удача всегда ему сопутствовала. Наверное, Генри, как любой игрок, был готов к возможному поражению, — но это должно быть поражение от сильнейшего. А я… да что такое я? Допускаю, что после василиска… нет, для вампира — взлома Эгмонтова кабинета — Ривендейл проникся ко мне некоторым уважением, да и на занятиях я через раз одерживала над ним верх, но карты оставались целиком и полностью его сферой. Он попросту не имел права спасовать передо мной.

— Еще! — потребовал герцог, стаскивая с пальца старинный перстень.

Я оглянулась на публику, ища поддержки. В конце концов, прежде все они с энтузиазмом восприняли мое предложение, чтобы каждый сыграл со мной не более двух раз. Мне совершенно не хотелось обыгрывать герцога до штанов. Но народ хотел зрелищ; посмотрев же на вампира, я поняла, что если откажусь, то наживу себе смертельного врага.

«А, мрыс с тобой!» Я ощутила вдруг кураж, круживший мне голову не хуже вина. Гордый герцог, свысока смотрящий на рыжую девчонку, — что, должно быть, неприятно ей проиграть? Сам виноват, никто тебя не звал… я не герцогиня-мать, чтобы уговаривать не совершать глупостей. И не Полин, чтобы любить за одни красивые глаза.

Мы сыграли общим счетом пять партий. С каждым разом игра становилась все короче, а на руках у герцога оставалось все больше карт. Близнецы, прорвавшиеся-таки к столу, предположили, что в конце концов случится самая короткая партия в мире, когда Ривендейл разом заберет себе всю колоду, а я схожу единственной имеющейся у меня картой — козырным тузом.

В четвертый раз Генри поставил на кон другой свой перстень, с герцогской печатью. Его откровенно несло, ничем иным я это объяснить не могла. В пятый раз он попытался было поставить штаны, но я отказалась, сообщив, что меня зовут не Полин и стриптиз в исполнении герцога интересует меня в последнюю очередь.

Мы сыграли на желание.

Я не знаю, зачем Генри затеял пятую игру. Он должен был понять, что выиграть у меня невозможно, но всякий раз выкладывал карту с таким видом, будто именно она и поможет ему победить. Я, напротив, ходила все менее и менее охотно.