Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии - Шуф Павел - Страница 9

У тетушки Марьям вытянулось лицо:

—Сервер не был на уроке? Но он же вовремя ушел в школу!— ее изумление было неподдельным.

—Васька от вас записку принес учителю. Ее вы писали?

—Я,— подтвердила тетка Марьям.— Он бумагу просил и даже помогал, подсказывал, что писать. Сказал, очень нужно.

—И вы написали?

—А разве я написала неправду? — обиделась тетка Марьям.— Вася ведь гнет принес, как и обещал...

Гнет, гнет, гнет... Он уже давил на меня, как на капусту. Я пробовал ковырнуть его, приподнять. Куда там! Будто прирос чугун к капусте и готов всю жизнь прожить в этой вкусной среде обитания, а под старость и самому хорошенько просолиться и назло всем прочим чугунным собратьям размякнуть, стать съедобным. В крышке был добрый пуд веса...

Уныло побрел обратно. Сервер и Стелла стояли у люка с новенькой, хотя и корявой, деревянной крышкой. Эммануил Львович пил чай на тахте и беседовал с чайханщиком Азимом-ака. Я не узнал Сервера. С его лица смело можно было лепить аллегорическую гримасу с названием «Неподдельное удивление». К тому же он почему-то беспрерывно моргал и дурацки улыбался.

—Ты чего,— насторожился я. — Стресс после перепуга?

—Угу,— кивнул Сервер и непослушной рукой открыл портфель, нашарил дневник и протянул его мне. — Т-ты что-ниб-будь п-онимаешь? — спросил он.— Открой, открой сам...

Я открыл дневник и опешил. В графе первого урока рукой Эммануила Львовича было вписано: «Сочинение на тему «Так поступают пионеры». Рядышком стояла потрясающе жирная, прямо-таки упитанная пятерка.

—Ловко! — восхитился я. — А ты, парень, не промах. Все ясно. Вижу, время даром не терял, на тахте написал мини-сочинение, пока люк был голеньким. Ну, циркач! Успел уже и Эммануилу Львовичу на проверку подсунуть.

—Ты н-ничего не п-понял,— отшатнулся Сервер.— Не писал я сочинения, ничего не писал! Я тут крышку делал, пока ты в школе был.

—Ты не писал сочинения?— переспросил я.

Наверное, Сервер начинал тяготиться моей бестолковостью. Но я действительно никак не мог понять — как в таком случае очутилась вполне реальная пятерка в его дневнике.

— Сочинения я... не писал,— пытался объяснить Сервер.— Я... караулил... За это... Понимаешь?..

Вот так новость! Впервые слышу, чтобы пятерку по литературе получали за дежурство у люка. Правда, вышло так, что Сервер дежурил... на тему сочинения.

Подошел Эммануил Львович, и я рассказал ему, что родная крышка деревянного люка, старшая сестра, забрела в сарайчик тетушки Марьям и преспокойно хлебает капустный рассол. Не сказал только, кто помог крышке добраться до бочки. Наверное, он и сам догадался.

Вот бы не подумал, что наш Эммануил Львович — силач не хуже Васьки Кулакова. Васька на велосипеде крышку вез, прикрутив к багажнику. Если по справедливости, то, выходит, силачом вчера вечером был не Васька, а его велосипед.

Зато Эммануил Львович только крякнул и уверенно выковырял крышку из бочки и поставил на плечо — как огромную толстую монету из коллекции Циклопа. И понес до чайханы, ни разу не делая привала.

Уже у люка мы быстро поменяли крышки местами. Деревянную я предложил захватить с собой и после уроков прибить к Васькиной калитке — как прибивали в древности свой щит счастливые полководцы к побежденным воротам. Лучше, конечно, было бы приколотить эту триумфальную деревянную крышку к Васькиной парте. Да только парту жалко, парта за ученика не ответчик. За порчу парты запросто можно вместо триумфа кое-что другое схлопотать.

А тетушку Марьям мы успокоили тем, что пообещали после уроков доставить другой гнет.

Сколько событий! Но на урок, следующий после труда, все равно не опоздали! Эммануил Львович ушел в учительскую. Стелла вздохнула и мечтательно произнесла:

—Ребята, а я бы очень хотела еще одно сочинение написать. Знаете какое? «Так поступают учителя» — вот какое! И не из газеты, а из жизни! Из нашей с вами жизни.

Что ж, Стелла права. Такое сочинение охотно написал бы из жизни и я, но не сейчас, а через месяц, когда вернется Светлана Андреевна. Только, боюсь, сочинили бы мы тогда со Стеллой одно и то же и скорее всего получили бы по двойке. Ведь Светлана Андреевна могла бы подумать, что кто-то из нас сочинение списал, и наказала бы обоих.

Ну и пусть. Все равно не побоялись бы написать из жизни.

Если подумать, то можно, и не ожидая приезда Светланы Андреевны, заранее написать такое сочинение. А вернется со своих учительских курсов сразу же и сдать:

—Это, Светлана Андреевна, наше сочинение на тему «Так поступают учителя»...

Она, конечно, удивится и скажет, что задавала другое. Ничего, можно объяснить, что мы его сами себе задали.

Если поступок на пятерку — пускай хотя бы и тайную! — то почему его надо на всякий случай стесняться и даже бояться? Ведь это нелепо. И нехорошо.

Как круглый треугольник.

Как чугунная крышка люка, занятая на своем месте важными делами, но перекочевавшая по чужой, злой прихоти в бочку с капустой.

Как уважительные причины труса.

Как веник на двери.

Вот этого не понимаю. Вот этого...

Между правилами хорошего тона и таблицей умножения есть общее: необходимость твердо помнить наизусть. Если, к примеру, рядом чихнет знакомый, вовсе не нужно суетливо заглядывать в шпаргалку, чтобы, следуя ей, бодро восклицать:

— Будьте здоровы!

Это — таблица умножения доброго настроения.

Дважды два — «Большое спасибо!»

Трижды пять — «Будьте так любезны!»

Семью девять — «Приятного аппетита!»

Девятью шесть — «Не смею вас более задерживать».

Но виданное ли дело — чтобы за знание этой таблицы назубок человек имел неприятности? Не знаете такого горемыку? А я знаю. Это Стасик Барханов из нашего класса. И угораздило же его попасть под горячую руку... а точнее нос Стеллы Хван — председателя совета отряда. Когда Стелла, судорожно глотнув воздуха, оглушительно чихнула, Стасик тотчас вежливо посочувствовал:

—Будь здорова!

Но устная мера, примененная командиром отряда юных друзей милиции Стасиком, не помогла, ибо Стелла еще трижды потрясла чиханием тишину комнаты в доме Стасика, куда она пришла в воскресенье, чтобы помочь своему подшефному подтянуться по математике. Стасику хватило терпения на все четыре раза. Но видя, что Стелла завелась не на шутку и что вежливыми формулами ей не помочь, он всерьез заволновался:

—Слушай, может, ты простудилась? Может, у тебя грипп? Давай таблетку принесу.

—Ап-ч-хи!— ответила Стелла.

—Подожди, я мигом. У нас аптечка на веранде.

—Ап-ч-хи!— согласилась Стелла.

Стасик вернулся, осторожно неся чашку с водой. В левой звучно хрумкал прозрачный патронташ с пульками этазола. Стасик нес этазол, чтобы расстрелять грипп и подавить кашель превосходящими силами, заключенными в целебных снарядах лекарства.

—Держи!— он протянул Стелле таблетку.

—Д-думаешь... ап-ч-хи!.. поможет?

—Глотай скорее.

Стелла послушно положила на язык таблетку и богатырским хлебком отправила ее со стартовой позиции прямиком во враждебный стан простуды. Оставалось ждать, когда таблетка там освоится и начнет метко поражать микробы на территории противника.

—Окно закрой! — сердито крикнула Стелла. — Гляди — и окно распахнуто, и дверь. Может, от сквозняка это? Когда к тебе собиралась, здоровая была. Забыла, когда чихала последний раз.

—Может, у тебя аллергия?— покосился на одноклассницу Стасик.— Сейчас это у многих. Мой дед, к примеру, от запаха силикатного клея чихает. Его личный рекорд — сорок два раза. Сам считал. Еще от тополиного пуха чихают...

—И от твоей математики! — перебила Стелла.

Стасик Барханов не успел и обидеться — в комнату вошел его дед — Абдурахман-бобо. На нем был теплый в зеленую полоску халат. Голову венчала тюбетейка. Белая бородка Абдурахмана-бобо казалась крошечной клумбочкой из пушистых одуванчиков. Ну просто дунь на бородку — и разлетится пушинками по всей комнате, а по весне, прорастет там, куда спланировали ее парашютики. Дед держал в руке рукоять посудины, из которой валил белый дым. Дым был похож на бороду самого Абдурахмана-бобо, но гуще, пышнее, окладистее. В комнате сразу же запахло приторно-сладковатым. Улыбаясь, дед обнес посудиной все углы, не обращая при этом ни малейшего внимания на Стеллу, с изумлением наблюдавшую за его диковинными действиями. Окурив комнату густыми клубами восходящей к потолку бороды дыма, Абдурахман-бобо приблизился к Стелле со своей дымовой шашкой. Пелена дыма прянула к лицу ошеломленной Стеллы, а дед, добродушно посмеиваясь, посоветовал: