Транс - Кесслер Ричард - Страница 33

Карен склонилась над сосиской.

– Он жил в нищете и до того.

– Нервный срыв, из-за которого его уволили из армии?

Она медленно кивнула.

– Вот это для меня загадка. Я плохо знаю, как работает система здравоохранения в армии США, но если Кигану было так же плохо, как сейчас, почему его отпустили? Разве он не должен был находиться в госпитале до полного восстановления памяти?

– Неплохая мысль. Я тоже так думаю, если только кто-то... кто обладает достаточной властью и заинтересован в том, чтобы у Кигана не восстановилась память, не приказал выпустить его раньше времени.

– Браво. Не хочешь доесть эту сосиску?

– Боже упаси. В таком случае мы сталкиваемся не только с несправедливостью, но и с преступной небрежностью. Но может, мы просто становимся шизофрениками? Может, то, что произошло с Киганом, результат обычной халатности? Обычный прокол бюрократического аппарата, а не какой-то немыслимый заговор?

– Возможно. А как же насчет подозрений Дика, что сведения о службе Кигана в армии фальсифицированы?

– Ровным счетом ничего не значат. – Она хрустнула кусочком ветчины, обнажив красивые белоснежные зубы. – Подозрение – это только подозрение. Даже будь это именно так, найдется добрая дюжина причин, чтобы оправдать подобную фальсификацию. Национальная безопасность, к примеру. Может, этим все и объясняется.

– Прекрасно. Ну а как насчет вопросов, которые задавали Дику: где сейчас находится Киган, восстанавливается ли у него память, продолжаю ли я лечить его?

Карен посмотрела на него, удивленно вскинув брови.

– Я же не сказала, что мы шизофреники. Я просто допустила такую возможность.

– Значит, тебе не кажется, что мы страдаем шизофренией?

– Нет, не кажется. Вот в этом-то я убеждена.

– Я тоже. У меня по Кигану есть один материал, о котором ты еще не знаешь. Я провел несколько сеансов и кое-что получил. Расскажу в машине. У меня есть ключи от квартиры Кигана. Он разрешил мне ее осмотреть. Мы поговорим с тетей Сисси и съездим туда, посмотрим, что нам удастся там обнаружить. Может, захватишь с собой фотоаппарат, просто так, на всякий случай?

Карен улыбнулась.

– Он постоянно со мной.

Минут через двадцать она спросила:

– Ну как, доктор? Вы сыты?

Драммонд притворно застонал, поглаживая себя по животу.

– Хочу только заметить, что очень расстроился из-за корнфлекса.

– Это уж как-нибудь в следующий раз, Я пока только учусь готовить.

Карен сложила грязную посуду в раковину.

– Можно, я тебе помогу? – поинтересовался Драммонд.

Карен включила посудомойку.

– Пусть этим займется дворецкий.

Расправившись с грязной посудой, она исчезла в холле и через несколько минут вернулась во всеоружии: в дорожном пиджаке, с огромной сумкой, на одном плече – фотоаппарат, на другом – магнитофон.

Драммонд усмехнулся.

– Образец деловой женщины девяностых годов. Готова ко всему на свете. Биил, это и есть стиль!

Карен ответила ему реверансом.

– Благодарю вас, сэр. Ну а теперь, если вы в силах оторваться от стула, поехали. Навестим тетю Сисси.

– А в этом что-то есть, – сказала Карен. – Обожаю подобные вещи. В таком доме будет пахнуть морем и лавандой... И не удивлюсь, если увижу, как Дорис Дэй в детских носочках и брючках тореадора жарит на кухне пирожки.

Двухэтажный дом, отделанный серовато-белой дранкой, с большими окнами и верандой, защищенной от солнечных лучей, построен в начале века.

Он стоял на крутом откосе, нависающем над дорогой, протянувшейся вдоль побережья, в гуще строений самых различных архитектурных стилей. От дома веяло чем-то патриархальным. Он словно гордился своей прочной, здоровой основой, которой не коснулись ни годы, ни сумасшествие новомодных стилевых изысков. Дом знал себе цену и гордился этим.

– Видимо, и дом и тетя Сисси чем-то похожи друг на друга, – сказал Драммонд. – Основательные, старинные, осколки великого рода.

Он съехал на дорожку и припарковался возле дома.

Они медленно поднялись по деревянным ступеням, пересекли веранду, обменявшись улыбками при виде деревянных кресел-качалок – этих реликвий прошлого столетия, столь не сочетавшихся с грохотом машин, проносящихся по автостраде, и гулкими ударами стереофонической музыки, доносившейся с побережья.

– Да, – сказала Карен, – так и вижу, как он сидит, этот Гордон Маркас, в плотно облегающем костюме, с бабочкой и распевает "При свете серебристой луны...".

Драммонд засмеялся.

– Биил, а ты, оказывается, втайне романтик.

– Итак, приговор вынесен. В душе я поклонница времен короля Эдуарда. Вот только родилась на семьдесят лет позже.

Драммонд нажал на большую отполированную кнопку. Где-то в глубине дома прозвенел звонок. Через несколько минут на стеклянной дверной панели приоткрылась белая занавеска, послышался звук отодвигаемого засова, и дверь открылась.

Сисси Киган, как и сам дом, казалось, принадлежала прошлому столетию: маленькая, хрупкая женщина с искривленными артритом пальцами, в платье до колен, с белым стоячим воротничком; тусклые седые волосы, в стиле времен короля Эдуарда, уложены короной. Ничем не примечательные на первый взгляд черты лица оживляли зеленые глаза, излучающие необыкновенную мягкость и доброту. Она приветливо улыбнулась вошедшим.

– Мисс Киган? Я – Пол Драммонд... а это – мисс Карен Биил.

Сисси отступила на шаг и жестом пригласила их в дом.

– Легко нашли меня? Мой дом просто потерялся среди всех этих строений.

Драммонд улыбнулся, очарованный ее ирландским выговором. Похоже, он нисколько не изменился с того самого дня, как она покинула Ирландию.

– О, это было совсем нетрудно. Ваш дом – луч прекрасного вкуса, пробившийся сквозь мрак посредственности.

Сисси рассмеялась, глаза ее озорно блеснули.

– За этим мужчиной следует хорошенько присматривать, – сказала она Карен, пожимая ей руку. – Он льстец. Вы уверены, что он не ирландец?

– Он – шотландец, мисс Киган. Человек гор.

– Да поможет нам Бог. Проходите, пожалуйста. Мы расположимся в гостиной и выпьем чаю. Вы наверняка хотите пить после такой продолжительной поездки.

Она шла впереди, Драммонд и Карен следовали за ней, тихонько обмениваясь впечатлениями: дом и сама старушка вызывали у них обоих чувство восхищения и грусти.

Миновав просторный холл с высоким потолком и поднявшись по полированным дубовым ступеням, они вошли в большую комнату, окно которой выходило на переднее крыльцо. Отсюда открывался великолепный вид на океан.

Комната напоминала настоящий викторианский музей: тяжелая, но удобная мебель, коричневые кожаные кресла, украшенные вышитыми салфеточками, пианино с нотами давно забытой музыки.

– Располагайтесь поудобней, – сказала Сисси. – Я сейчас принесу чай. – И она ушла в заднюю часть дома.

– Повернись спиной к окну и попробуй угадать, в каком веке мы находимся, – сказал Драммонд, окинув взглядом комнату.

– Тысяча девятьсот первый год, когда умерла королева[8]. Или тысяча восемьсот восьмидесятый – вот-вот президентом США будет избран Гарфилд. Просто невероятно.

Они молча обошли комнату, внимательно рассматривая картины на стенах, китайские вазы на полках, антикварные вещицы на камине и на столике.

Драммонд взял фотографию в серебряной рамке, на которой были изображены мужчина и мальчик-подросток. Обнявшись, они позировали на фоне озера. Мальчик с победным видом держал в руке большую форель. Отец и сын. Майкл и Том Киган. Правда, в мальчике лишь с трудом можно было узнать того человека, который жил сейчас в доме Драммонда.

– Интересно, почему всегда так грустно смотреть на старые фотографии? – спросила Карен.

– И тебе тоже?

– Этому должно быть какое-то психологическое объяснение. Глядя на них, остро ощущаешь, что и ты смертен. А может, они напоминают нам, что жизнь стремительно несется мимо и нам никогда не удастся сделать все, что мы замыслили.