Северный цветок - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 32

Казалось, что в эту минуту он не видел ничего, кроме этой скалы, леса, маячившего на далеком горизонте, и унылой равнины, простиравшейся до этого леса. Божий Форт казался ему тайной, прячущейся в сумерках. Лодка продолжала неторопливо двигаться, и Жанна повернулась так, что все время смотрела на торопливо бегущую воду. Никто не произносил ни слова. Филипп напряженно прислушивался, но абсолютно ничего не слышал, — даже самого отдаленного лая собаки. Тишина и молчание мало-помалу становились угнетающими, давящими. Точно такое же впечатление производили и сумерки. Так продолжалось около получаса, после чего Пьер направил лодку в маленький, узкий канал и стал пробиваться между камышом и диким рисом. Вдоль берега росло огромное количество кедров, сосен и болотного орешника. Выше всех остальных деревьев поднимался ветвистый кедр, листва которого скрадывала и без того слабый дневной свет. В сгущающемся Мраке Филипп видел только очертания фигуры Жанны.

И вдруг произошла неожиданная перемена. Они как-то сразу вырвались из темноты, словно из длинного, узкого туннеля. Это произошло так тихо, что человек, находившийся на расстоянии нескольких шагов от них, не услышал бы шума капель, падающих с весел Пьера. Лодка бесшумно ударилась о песчаный берег. Пьер так же бесшумно выскочил на берег и за ним тотчас последовала Жанна. Филипп вышел последним.

Пьер вытащил лодку на сушу, а Жанна тем временем подошла к Филиппу и еще на расстоянии двух-трех шагов протянула ему обе руки. Снова сгустились тени, и на этом фоне чудесным пятном выделялось ее белое лицо. Она почти прижалась к молодому человеку, и в этот миг он уловил такое сияние в ее глазах, что сердце его остановилось. Не выпуская его рук, она сказала:

— Обратили ли вы, мсье Филипп, внимание на то, как тихо мы подошли к берегу? Мы даже собак не вспугнули! Ведь это замечательно! Я бегу к отцу, хочу поразить его нашим неожиданным приездом, а вы придете попозже вместе с Пьером. Мы скоро увидимся, не так ли?

Она поднялась на цыпочках и приблизила личико к Филиппу.

— Мсье Филипп, я не могу сказать вам, каким желанным гостем вы будете в нашем форте!

Она скользнула в темноту.

Посмотрев, в сторону, Филипп увидел Пьера, белые зубы которого странно сверкнули, когда он произнес мягким голосом:

— Мсье, впервые в жизни я слышу подобные слова! Ни единый человек вашей, расы и вашей цивилизации не был желанным гостем в Божьем Форте.

— Теперь я начинаю понимать! — воскликнул Филипп. — Жанна хочет, так сказать, подготовить дорожку для меня?

— Совершенно правильно! — искренне ответил Пьер. — Очень может быть, что без предварительного вступления со стороны Жанны хозяин нашего форта не встретил бы вас так ласково и радушно. Вот почему, в ожидании дорожки, как вы выразились, мы неторопливо направимся к нашему дому.

Он пошел вперед, а Филипп последовал за ним. Еще в тот момент, когда они причалили к берегу, Филипп обратил внимание на громадное строение, высившееся на значительном расстоянии. Теперь, по мере их продвижения вперед, очертания дома становились все яснее. Это было массивное деревянное здание в два этажа, нижняя часть которого скрывалась в непроницаемой тени, отбрасываемой большой скалой. Глаза Филиппа скользнули по этой скале. Он был уверен, что именно на ней скрывались последние багряные лучи заходящего солнца, когда они находились еще на реке.

Вокруг не было ни малейших признаков других строений и какой бы то ни было жизни, Пьер довольно быстро шел вперед, и они вскоре миновали небольшое освещенное окно, повернули за угол и снова очутились в кромешной тьме.

Пьер направился к какой-то двери и тихо и радостно крикнул, когда убедился, что она не заперта. Он открыл ее и протянул руку по направлению к Филиппу, желая помочь ему ориентироваться в незнакомом месте. Филипп вошел, и дверь немедленно без всякого шума закрылась за ними. Он почувствовал теплое дыхание, ударившее в лицо, и его ноги, обутые в мокасины, погрузились во что-то мягкое и бархатистое. Слабо, точно издали, доносился поющий голос. Это был женский голос, принадлежавший не Жанне.

Несмотря на то, что он старался сохранить полное самообладание, его сердце тревожно и возбужденно забилось. Тайна Божьего Форта, казавшаяся в этот миг похожей на нежный, мягкий дух, подошла так близко к нему, что он задрожал от ожидания, неуверенности и некоторого страха. Пьер, по-прежнему шедший впереди, вдруг остановился и тихо произнес несколько слов. Далекий голос перестал петь, и вместо него сначала послышался громкий лай собаки, затем какие-то нечленораздельные звуки, после чего наступила полнейшая тишина.

Филипп вывел из всего этого заключение, что Жанна уже сообщила об их прибытии.

Пьер направился к другой комнате.

— Тут будет ваша комната! — объяснил он. — Устраивайтесь как можно удобнее. Я не сомневаюсь, что хозяин Божьего Форта пожелает видеть вас очень скоро.

С этими словами он чиркнул спичкой, зажег лампу и через минуту вышел из комнаты.

Филипп посмотрел ему вслед, а затем оглянулся вокруг. Он был в довольно большой комнате, площадью в двадцать квадратных футов, обставленной так, что он не мог удержаться от крика изумления. На противоположном конце стояла массивная кровать красного дерева, слегка скрытая большим пологом с шелковыми шнурами. Около кровати помещался старомодный комод того же красного дерева с продолговатым зеркалом, а рядом стояло кресло с прямой спинкой, покрытое старинной тончайшей резьбой.

Все вокруг говорило о роскоши и старине. Большая лампа, разливающая много света по всей комнате, была из чеканной бронзы. Квадратная подставка частью была скрыта тяжелой камчатной скатертью, лежавшей на столе, который, в свою очередь, представлял собой типичный образец средневекового столярного искусства. Он был на журавлиных ножках и отливал лаковыми тонами, которые говорили о его весьма почтенном возрасте. Это была в полном смысле слова реликвия, прекраснейшая копия стола-причуды какой-нибудь избалованной и взбалмошной королевы.

Пол застилал мягкий, пушистый ковер. Со стен, покрытых самыми диковинными обоями, из больших золоченых рам на Филиппа смотрели бледные, утопающие в тенях, угрюмые лица: мужчины в Локонах, кружевных воротниках и манжетах, женщины — в пудреных париках. Те и другие надменно смотрели на человека, который неведомым путем и в столь странный час попал к ним.

Один из портретов был повернут лицом к стене.

Филипп тяжело опустился в кресло, обитое бархатом, и уронил свою шапку на пол. И это был Божий Форт! Он с трудом перевел дыхание. Глядя на все то, что окружало его, он представлял себе, что каким-то чудом перенесся на целых два столетия назад, и ежеминутно ждал проявления жизни, которое подтвердило бы, что он не ошибся. Ему казалось, что. он опять очутился на идиллическом, старинном кладбище под Черчиллом, и он снова взглянул на портреты, которым так недоставало дыхания, движения, трепета жизни, и нервно усмехнулся.

Потом он устремил взор на противоположную стену. Один из портретов определенно двигался, и Филипп подумал, что, быть может, его мысль оживила портрет, который изображал молодую очаровательную женщину, то залитую ярким светом, то скрывающуюся в полном мраке. Молодой человек вскочил с кресла и решительно направился к таинственному портрету. Тотчас же с пола на него пахнуло теплым воздухом, и он понял, что именно это дуновение заставило портрет качаться из стороны в сторону. Он глянул вниз, и. то, что увидел, сразу разбило чары, которым он было поддался.

Вокруг него были многочисленные реликвии далекого, невозвратного прошлого и все проявления жизни, которая давным-давно и навсегда прекратилась. Если бы сюда заглянул Рубенс, он долго горевал бы, увидев, что его бессмертные произведения попали в столь пустынный, далекий край. Какой-нибудь из французских Людовиков сразу признал бы в столике на журавлиных ножках свое добро, которое он своевременно спустил, так как надо было покрыть долг государственной казне. Гобелен, несомненно, принял бы за один из своих шедевров, как и дивную ткань, красовавшуюся над кроватью. И Филипп нисколько не удивился бы, если бы из-за полога появился сам Гроселье.