Малый драконий род - Кернер Элизабет - Страница 2

Повелитель кантри. Драконий царь. Он рассказывал мне, что среди его народа царями не рождаются — их избирают. Его провозгласили царем, когда он был еще юн, и в расцвете лет его больше всего тревожило дальнейшее благо своего народа. Беспокойство за судьбу сородичей не покинуло его и после того, как он обрел человеческий облик. Во время своего пребывания на Драконьем острове я помогла одной из его народа, госпоже Миражэй, при рождении детеныша — первого за последние пятьсот лет. Это стоило мне рук: тогда я их страшно обожгла; но если бы я не оказала помощи, мать и детеныш погибли бы. Пять сотен лет — слишком большой промежуток даже для народа-долгожителя. И если положению не суждено вскоре перемениться, кантри обречены — и Вариен никогда не забывал об этом. Став человеком, он хотел передать правление Шикрару, своему лучшему товарищу и старейшему из кантри, однако народ его решил на совете, что он будет оставаться для них царем даже в своем новом обличье. Шикрар сказал, что позже кантри все это еще обсудят, однако до сих пор мы от них не слышали никаких вестей...

Я была глубоко погружена в свои мысли, но тут Вариен пошевелился, и я вновь взглянула на него.

Он медленно раскрыл глаза — изумительные, темно-зеленые, окаймленные серебром ресниц. Увидев меня, он улыбнулся — улыбка его была подобна утреннему солнцу, что сияло у него в глазах, — и если раньше он был просто красив, то теперь он мне показался самой Любовью в человеческом обличье...

Все его сородичи обладают даром, называемым «истинной речью», — это способность общаться мысленно. К своему удивлению, я обнаружила, что тоже владею этим даром, — люди называют его «бессловесной речью», и куда чаще об этом можно услышать из рассказов у камина, нежели столкнуться воочию. Вариен по-прежнему владел истинной речью, но теперь это было для него почти так же непросто, как и для меня: подобное общение, если оно длилось слишком долго, вызывало сильную головную боль. Благо, что нам было даровано счастье слышать и понимать друг друга без подобных усилий и мук.

И вот этим солнечным утром, лежа подле меня в серебристо-золотом сиянии, он явил мне свой разум. Слов не было, но мне была слышна вся его душа, преисполненная любви, и еще — музыка. О святая Шиа, Матерь всех нас, мне слышалась музыка! Когда-то сердцем и разумом мы слились с ним воедино в полете влюбленных — там, в его темных чертогах на Драконьем острове, — и тогда вместе сложили новую песню, а теперь эта же мелодия звучала у меня в голове, сообщая сердцу больше, чем могли сказать самые изысканные слова. Красота ее была неописуемой.

— Утро доброе, милая моя, — произнес он затем вслух и, с улыбкой притянув меня к себе, звонко поцеловал. Я ощущала его тело — сильное, теплое, зовущее — но желание мое растворилось в нахлынувшей внезапно радости. — Сколь чудесно это первое утро нашей с тобой супружеской жизни! Боюсь, правда, нам давно уже пора вставать.

— Думаю, Джеми решил проявить великодушие, любимый, — пробормотала я, улыбнувшись, и мы обнялись еще крепче. Сердце его билось рядом с моим, и в его объятиях я ощущала себя необыкновенно уютно, уверенная в полной безопасности, оберегаемая силой его любви. В голосе у меня проступало веселье: я не могла сдержать буйной радости, что охватила меня. — Если он до сих пор еще не послал за нами, значит, утро в нашем распоряжении.

— Твой нареченный отец воистину великодушен, — ответил он игриво, и руки его принялись бродить по моей спине. — И как же мы поступим со столь щедрым даром?

Вариен

Обняв меня своими длинными руками, она крепко прижалась ко мне, и я вдруг с удивлением понял, что она плачет.

— Вновь глаза твои источают морскую воду, малышка, — пробормотал я. Как я и рассчитывал, это ее развеселило. Прежде, когда мне еще не было известно, как на языке гедри называются слезы, я оказался свидетелем того, как при первой встрече со мной она плакала от радости, ибо мечта ее, лелеемая долгие годы, наконец осуществилась. Тогда-то я и сказал ей эти слова.

— О Акор, — выдохнула она где-то между смехом и слезами. — Акор, мне все еще не верится, что ты здесь, со мной, что ты человек и мой законный супруг!

— Твой до конца дней своих, моя милая Ланен, — ответил я, поглаживая ее по волосам и наслаждаясь этим чудесным ощущением. — Пусть же Ветры и Владычица позволят нам оставаться вместе многие годы, чтобы я имел возможность показать тебе всю бесконечную истину любви кантри.

В ответ она снова захохотала, да так сильно, что мне пришлось выпустить ее из объятий; но как только она поведала мне причину смеха, я тоже засмеялся.

— Что ж, любимая, — сказал я, нежно поглаживая ее по плечу, — еще раз спрашиваю тебя: что нам делать со столь прекрасным утром?

Подумав немного, она с улыбкой ответила:

— Ты не поверишь.

— Хорошо, пусть так, — ответил я слегка высокопарно, вновь привлекая ее к себе. — Однако в чем же состоит твоя затея, в которую я не поверю?

— Я хочу отправиться верхом к Межному всхолмью, в лес.

Я подумал было, что она шутит, однако заметил, что при этих словах глаза ее полыхнули радостью.

— Зимой солнце здесь редко бывает таким ярким, а я... О Акор, раньше, когда Хадрон был жив, мне ни разу не выпадало счастья побывать там зимой, — сказала она. — А я всегда так мечтала об этом. До Межного всхолмья рукой подать, и, видит Владычица, лошадей у нас предостаточно.

— Думаю, уж по одному-то скакуну на каждого найдется, — ответил я со смехом, по-прежнему не выпуская ее из объятий.

— Да, но когда твоя жена владеет собственными племенными конюшнями, да к тому же еще лучшими в Колмаре, выбор сделать не так-то просто. — Она усмехнулась. — Ну так как? Позволишь ли ты мне ехать, или же мне заставить тебя?

Последнее меня заинтересовало.

— И каким же образом ты это сделаешь? Способности твои достойны восхищения, сердце мое, и ты не перестаешь меня удивлять, но все-таки и во мне сохранилась еще часть моей былой силы. Сомневаюсь, что ты сумеешь вырваться из моих объятий.

— Не все решается только силой, — ответила она, и тут я вскрикнул. Она едва коснулась меня пониже ребер, однако ощущение было крайне необычным, и мне пришлось выпустить ее.

— Что это ты сделала? — принялся допытываться я. — Что это было?

Она принялась смеяться, долго и громко. Не в силах удержаться, я присоединился к ней, хотя и ведать не ведал, что именно так ее развеселило. Смех ее был полон радости — сильной, лишавшей меня всякой способности к сопротивлению.

— Вот уж не думала! — наконец ухитрилась она выговорить. — Неужели драконы так боятся щекотки?

— Щекотки? — я попробовал произнести незнакомое мне слово.

— Да, щекотки. Вот такой, — вновь протянув ко мне руки, она еще раз заставила меня неестественно задергаться. Я решил, что перенять этот навык было бы весьма полезно, и попробовал то же самое проделать с ней. По-моему, у меня неплохо получилось: она вновь расхохоталась. После нескольких очень приятных мгновений она остановила меня поцелуем и сказала, что мы сможем утолить прочие свои побуждения после захода солнца, потом встала и поспешила одеться.

Я гордился своими небольшими достижениями. Одежда уже не казалась мне столь ужасной, как прежде. Теперь она была вполне привычной, и кожа моя давно приноровилась к ткани, так что я уже не поднимал вой только из-за того, что приходилось каждый день одеваться. Когда по пути сюда мы проезжали через одно из больших поселений к северу от Корли, я ухитрился отыскать себе сапоги по размеру, и после этого, как ни удивительно, ноги мои — сбитые и покрытые волдырями — довольно быстро зажили, не понадобился даже целитель. Это привело меня в восторг. Прежде мне и невдомек было, что гедри, к которым я теперь себя причислял, способны настолько быстро исцеляться без посторонней помощи. Нам, кантри, для исцеления требуются месяцы, а то и годы — все зависит от того, насколько серьезны раны, — и чтобы наши тела могли восстановиться, мы вынуждены впадать в вех-сон. Это может показаться существенной слабостью — вообще-то, вех-сон и есть единственная и самая большая слабость кантри — он отнимает много времени; однако нас это не слишком волнует, поскольку народ наш является долгожителем, да к тому же мы настолько хорошо защищены броней, что редко получаем тяжелые раны.