Список Шиндлера - Кенэлли Томас - Страница 18

Время от времени в течение этого года Штерн позванивал Шиндлеру, чтобы устроить на работу кого-нибудь из молодых евреев и каждый раз это было вызвано необходимостью: то сироту из Лодзи, то дочь чиновника из одного из отделов юденрата, еврейского совета. Через несколько месяцев у Оскара уже работало сто пятьдесят еврейских специалистов, и его фабрика понемногу стала обретать репутацию надежной гавани.

В этом году евреев стали рассматривать как рабочую силу, использование которой может сказаться на военных усилиях. В апреле генерал-губернатор Франк издал указ об эвакуации евреев из его столицы, Кракова. Решение было достаточно странным само по себе, поскольку власти Рейха продолжали перебрасывать евреев обратно в пределы генерал-губернаторства в количестве примерно десяти тысяч человек в день. Но условия Кракова, сообщил Франк своему кабинету, были просто скандальными. Так, например, немецкий командир дивизии, как ему стало известно, был вынужден жить в доме, деля его с еврейскими арендаторами. Случалось, что и высшему руководству приходилось сталкиваться с такими же нетерпимыми фактами. Он пообещал, что в течение ближайших шести месяцев Краков будет judenfrei (свободен от евреев). В нем останется лишь ограниченное количество в пять-шесть тысяч квалифицированных специалистов еврейской национальности. Всем остальным придется перебраться в другие города генерал-губернаторства, в такие, как Варшава или Радом, Люблин или Ченстохов. До 15 апреля евреям предоставляется право добровольной эмиграции в другие города по своему выбору. Те, которые после этой даты останутся в городе, будут вывезены с небольшим количеством багажа в места, определенным администрацией. И с 1-го ноября, сказал Ганс Франк, немцы в Кракове смогут дышать «хорошим немецким воздухом» и свободно ходить по городу, улицы и парки которого больше не будут «забиты евреями».

Франку не удалось до конца года довести численность евреев в городе до столь низкого уровня, но когда впервые стало известно о его плане, среди евреев Кракова начались волнения, особенно среди молодых, старавшихся обрести дефицитную специальность. Такие люди как Ицхак Штерн, официальные и неофициальные сотрудники юденрата уже стали составлять списки сочувствующих им немцев, к которым они могли бы обратиться за помощью. В списке был и Шиндлер, и Юлиус Мадритч, житель Вены, которому лишь недавно удалось освободиться от обязанности служить в вермахте и он получил пост Treuhander'a на заводе военной формы. Убедившись в преимуществе контрактов с инспекцией по делам армии, Мадритч теперь собирался открыть собственную пошивочную фабрику в пригороде Подгоже. В итоге он будет получать доходов больше, чем Шиндлер, но в том знаменательном 1940-м году он жил только на жалованье. И пользовался репутацией гуманного человека - вот и все.

К первому ноября 1940 года Франк заставил двадцать три тысячи евреев добровольно покинуть Краков. Некоторые из них перебрались в новые гетто в Варшаве и Лодзи. Можно представить себе, какое столпотворение творилось на железнодорожных станциях и в отделах регистрации, но люди воспринимали ее безропотно, думая: «Мы все выдержим, мы вынесем все, что они от нас требуют». Оскар знал, что происходит, но, как и сами евреи, считал, что это только временные затруднения.

Пожалуй, этот год можно было считать самым производительным в жизни Оскара - он со всей серьезностью отнесся к преобразованию практически обанкротившегося предприятия в солидную компанию, с которой предпочитали иметь дело правительственные учреждения. Когда выпал первый снег, Оскар с раздражением отметил, что каждый день отсутствуют не менее шестидесяти его еврейских работников. Дело было в том, что по пути на работу их перехватывали эсэсовские патрули и заставляли чистить снег. Герр Шиндлер посетил с жалобой своего приятеля Тоффеля в штаб-квартире СС на Поморской. В один из дней, сообщил он Тоффелю, у него не вышло на работу сто двадцать пять человек.

Тоффель доверительно поведал ему:

- Ты должен понимать, что кое-кому из этих типов плевать на производство. С их точки зрения, так они утверждают свое национальное превосходство: заставляя евреев чистить снег. Я сам этого толком не понимаю… Для них имеет какую-то ритуальную важность, когда евреи чистят снег. И так происходит повсеместно, не только у тебя.

Оскар спросил, приносят ли жалобы и другие. Да, сказал Тоффель. Тем не менее, дополнил он, большой хозяйственный чин из отдела бюджета и планирования СС, как-то оказавшийся в обеденный час у них на Поморской, сказал, что, по его непоколебимому мнению, присутствие квалифицированных еврейских рабочих в экономике рейха является изменническим актом.

- И я думаю, что тебе придется смириться, Оскар - уборка снега будет продолжаться.

В мгновение ока Оскар изобразил возмущенного патриота или, скорее, разъяренного производственника.

- Если они хотят выиграть войну, - сказал он, - им придется избавиться от подобных эсэсовцев.

- Избавиться от них? - переспросил Тоффель. - Ради Бога, да такие же подонки сидят на самом верху.

В результате этого разговора Оскар стал решительно защищать точку зрения, по которой своими рабочими имеет право распоряжаться только хозяин предприятия, что рабочие должны беспрепятственно добираться до работы и что никто не имеет права перехватывать их или издеваться над ними как по пути на завод, так и обратно. В глазах Оскара эти требования носили характер как моральной аксиомы, так и производственной. Во всяком случае, на его фабрике.

Глава 7

Кое-кто из обитателей больших городов - Варшавы и Лодзи с их гетто, Кракова, который стараниями Франка должен был стать judenfrei - уезжали в сельскую местность, чтобы затеряться среди крестьян. Братья Рознеры, музыканты из Кракова, которым доведется близко познакомиться с Оскаром, расположились в старой деревушке Тынец. Она лежала в красивой излучине Вислы, и известняковый утес над ней дал приют бенедиктинскому аббатству. Хотя для Рознеров главным была ее затерянность. Сюда же прибилось несколько еврейских лавочников и ремесленников из среды ортодоксов, с которыми у музыкантов из ночного клуба было мало общего. Но крестьяне занятые страдой, были только рады, как Рознеры и надеялись, что среди них появились музыканты.

Они добрались сюда не прямо из Кракова, не из огромного пункта отправки, раскинувшегося у ботанического сада на Могильской, где молодые эсэсовцы запихивали людей по грузовикам, осыпая их ругательствами и выдавая лживые обещания, что багаж с надписанными ярлычками будет доставлен им позже. В сущности, они прибыли из Варшавы, где у них был ангажемент. Им удалось выбраться за день до того, как немцы окончательно перекрыли варшавское гетто - и Генри, и Леопольду, и жене Генри Манси с их пятилетним сыном Олеком.

Братьев привлекла идея перебраться в такую деревушку в южной Польше, как Тынец, недалеко от их родного Кракова. Кроме того, если условия их существования улучшатся, они могут на автобусе наезжать в Краков и искать работу. Манси Рознер, молодая женщина, родом из Австрии, прихватила с собой швейную машину, и Рознеры открыли в Тынце небольшую портняжную мастерскую. По вечерам они играли в таверне, что стало сенсацией для такого местечка. В деревушке принимали их как нельзя лучше, хотя порой и удивлялись их еврейству. Но скрипка была самым почитаемым из всех инструментов в Польше.

Как-то вечером случайно заехавший сюда фольксдойч (немецко-говорящий поляк) услышал исполнение братьев. Фольксдойч, один из тех, во имя которых, якобы, Гитлер и захватил страну, был работником муниципалитета Кракова. Фольксдойч сообщил Генри, что хозяин Кракова обершурмбанфюрер Павлу и его заместитель, знаменитый в свое время лыжник Зепп Роре, собираются побывать в сельской местности во время уборки урожая, и он хотел, чтобы они получили возможность послушать такую сыгранную пару, как братья Рознеры.

Как-то днем, когда скошенные снопы спокойно подсыхали на жнитве, где в воскресенье было тихо и безлюдно, вереница лимузинов проехала через Тынец, направившись к вилле сбежавшего польского аристократа. На террасе их уже ждали наготове братья Рознеры, и когда дамы и господа расположились в помещении, где когда-то проходили танцевальные вечера, их пригласили начать исполнение. Генри и Леопольд испытывали и возбуждение, и страх от той серьезности, с которой компания оберштурмбанфюрера приготовилась слушать их. Женщины были в белых платьях и перчатках, военные при всем параде, а штатские украшены манишками с отогнутыми уголками воротничков. Когда слушатели так настроены, проще простого разочаровать их. Для евреев же даже такой проступок, как не оправдать ожиданий в области культуры, мог стать серьезным преступлением.