Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

58 1/2 : Записки лагерного придурка - Фрид Валерий Семенович - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

— Во бьет! Прямо как следователь.

Этот комплимент сильно охладил мой пыл. Женька вырвался из наших рук и бросился к двери, заколотил руками и ногами:

— Гражданин начальник! Убивают!

Открылась тяжелая дверь. Вертухай мрачно спросил:

— Что тут у вас? — и услышав «Пайку спиздил!» молча захлопнул дверь.

Больше рыжего не били — удовлетворились картиной его унижения: законный вор кинулся за помощью к тюремному начальству! А Женька был в законе. Еще до этого инцидента в камеру заходил очередной «покупатель» (так звали на пересылках вербовщиков рабочей силы для лагерей). Он спросил и у Женьки:

— Профессия?

— Бандит, — отчеканил рыжий и горделиво оглянулся на нас. Мы ведь были фраера, т. е. «черти», а они «люди» — так называют себя воры. А человек — это звучит гордо… И вот теперь такое позорище, такой удар по воровскому самолюбию.

Впрочем, Петька Якир объяснил нам, что в «законе», а по другому сказать, в воровском кодексе чести, появилось много послаблений — в прямой связи с ужесточением режима в тюрьмах и лагерях. Например: пайка это святое, ее нельзя отобрать даже у фраера — но ради спасения жизни можно. «Ради спасения жизни» можно искать защиты и у вертухаев. Разве непохоже это на бюрократическое «в порядке исключения», позволявшее советским боссам хватать без очереди машины, квартиры и дачи?..

История с Женькой Кравцовым имела свое продолжение.

Месяца через два на Красной Пресне — в тюрьме-пересылке — рыжий снова встретился с Юликом: их привезли туда почти одновременно. И все шансы были на то, что попадут они в одну камеру. На тюремном дворе обе партии держали порознь. Женька бесновался, выкрикивал угрозы: сейчас он очкастому шнифты выколет, пасть порвет, задавит на хуй!.. И ведь сделал бы: в его компании было полно блатарей. Убить, скорей всего, не убили бы, но избили б до полусмерти. По счастью, их развели по разным камерам.

Расправы над рыжим я не стыжусь, он был редкостный гад. Но мы, неся свою полицейскую службу, избили еще одного нарушителя — опять же за украденную — и опять же не у нас — пайку. Этот был не блатной — просто оголодавший вояка.

Разумеется, воровать пайки нехорошо. Но не очень хорошо, когда трое сытых парней бьют голодного, не смеющего сопротивляться человека. Я писал раньше, что тюрьма учит терпимости. Теперь добавлю: но и жестокости тоже. Если завели порядок, приходится его поддерживать. Не очень приятно вспоминать, что именно на нас выпала роль экзекуторов — но что было, то было. Из песни слова не выкинешь.

Население пересыльной камеры безостановочно мигрирует — кого-то увозят, кого-то привозят. Ушла от нас большая партия специалистов — электрики, слесаря, радиотехники. С ними увезли и Мишку Левина — потом выяснилось, что недалеко, в подмосковную шарагу. Ту самую спецлабораторию, которую Солженицын описал в «Круге первом».

А появился в камере загадочный молчаливый человек в полной форме американского солдата — только что без знаков различия. Держался особняком, в разговоры ни с кем не вступал. Так мы и не узнали о нем ничего, кроме странной фамилии — Скарбек.

Но месяца через два Юлик Дунский попал со Скарбеком в один этап, они вместе приехали в лагерь — под Фатежем, в Курской области. Скарбек долго присматривался к окружающим и наконец остановил свой выбор на Юлике. Походил, походил вокруг него — и раскололся. Вот что он рассказал.

Он, Скарбек Сигизмунд Абрамович, польский еврей, работал на советскую разведку. Много лет он прожил в Италии, был хозяином не то лавочки, не то какой-то мастерской. Жена тоже была нашей шпионкой. Подрос сын — включился в «Большую Игру» и он. Незадолго до войны итальянцы Скарбека арестовали и посадили в тюрьму на маленьком острове — вроде замка д'Иф, где сидел граф Монте-Кристо, объяснил Сигизмунд Абрамович.

Жена в пироге — классический способ, если верить старым романам, — передала ему записку: «Скоро тебя освободят. Сталин сказал: «Такие люди, как Скарбек, не должны сидеть». Но время шло, а Скарбека не освобождали.

На волю он вышел при очень неожиданных обстоятельствах — когда открылся второй фронт. Американцы, высадившись на юге Италии, стали на радостях освобождать заключенных. Дошла очередь и до узников «замка д'Иф». В бумагах янки не любили копаться: просто расспрашивали, кто за что сидит. Скарбек не стал хвастать своими шпионскими заслугами, соврал, будто сидит за убийство жены. Его выпустили, и он тут же связался с советским офицером связи: были такие при американских частях.

Сигизмунда Абрамовича срочно отправили в Москву, подержали сколько-то времени на Лубянке и дали срок — кажется, не очень большой. И вот теперь он решил написать письмо Ворошилову, чтобы тот разобрался в его деле, наказал следователей и велел выпустить Скарбека. За годы, проведенные в Италии — почти вся жизнь — Сигизмунд Абрамович подзабыл русский язык. Говорить мог, а писать затруднялся. Поэтому-то ему и пришлось волей-неволей обратиться за помощью к Юлику.

Тот послушно изложил на бумаге просьбу Скарбека — пересмотреть дело. Но когда дошло до заключительной части: «А пока, до освобождения, прошу Вас т. Ворошилов, прислать мне две банки мясных консервов, две банки сгущенного молока и три метра ткани на портянки» — Юлик усомнился:

— Сигизмунд Абрамович, может быть, не стоит? Ну не станет Ворошилов бегать по магазинам, искать Скарбеку портянки.

— Вы не понимаете, Юлий. Ворошилов знает, что я сделал пользы больше, чем три дивизии Красной Армии… Пишите, пишите!

Юлик написал. Посылку Ворошилов не прислал и вообще не ответил — но много лет спустя из книги Евгения Воробьева «Земля, до востребования» (о героическом разведчике Маневиче, заграничном шефе Скарбека) мы узнали, что Сигизмунд Абрамович освободился и живет в Москве. Подумали: не повидаться ли? Но решили, что не стоит — все-таки очень чужой был человек.

Время от времени в нашу камеру попадал кто-то прямо после суда. К таким сразу кидались, выспрашивали новости: что там на фронте? Что вообще слыхать? Шел май 1945-го, ясно было, что война вот-вот кончится. Всей камерой обсуждали настойчивый слух: Сталин сказал, вот окончится война и будет амнистия, которая удивит мир.

Слух этот сбылся и амнистия сорок пятого года действительно удивила мир: уголовников повыпускали, пятьдесят восьмую оставили в лагерях. Между прочим, эта параша широко ходила по лагерям, каждый год возникая в той же редакции: Сталин сказал… удивит мир… И точно: следующая, так называемая бериевская, амнистия — уже после смерти Иосифа Виссарионовича — опять удивила, освободила одно ворье.

9-го мая привезли двоих с заседания трибунала. Прямо с порога они заорали:

— Война кончилась!!!

А вечером был салют Победы. В зарешеченные окна, над намордниками, виделось небо. Видно было, как взлетают в него огни салюта. С улицы до нас доносилось приглушенное толстыми бутырскими стенами ура. Вся камера подхватила его. Вместе со всеми радостно орала и наша антисоветская террористическая группа. В грядущую амнистию, честно говоря, мы не верили. Просто радовались за своих родных и друзей на воле, за свою страну[23].