Терновая крепость - Фекете Иштван - Страница 71

— Хорошо. Словом, я пришел не затем, чтобы проститься, а чтобы передать вас новому классному руководителю; она одновременно будет преподавать у вас математику и физику. Это супруга господина учителя Кендела, и надеюсь, вы будете вести себя так, словно за учительским столом по-прежнему сидит ее супруг. Итак, ребята, желаю вам хорошо потрудиться!

Он пожал руку новой учительнице, прощально взмахнул рукой и вышел из класса.

Воцарилась глубокая тишина.

Кенделне села, и, пока она доставала из портфеля бумаги, ребята начали потихоньку переговариваться. Валленберг снова посмотрел на часы.

Тогда Кенделне поправила лежащий перед ней лист и, подняв голову, обвела взглядом класс.

— Ребята, — начала она, — я не стану произносить длинную речь. Скажу лишь, что я буду относиться к вам точно так же, как вы ко мне.

— Мы будем хорошими, — доверительным тоном сказал Элемер Аваш.

На первый раз я извиню этот выкрик, но запомните: пока я нахожусь в классе, говорить могу только я и тот, кто спрашивает что-нибудь относящееся к уроку или кого спрашиваю я. Сейчас я прочту список учеников, так как хочу познакомиться с каждым из вас. Ацел! Ну как ты после операции?

— Спасибо, хорошо.

— Янда бывал у тебя?

— Каждый день, — ответил Ацел с некоторым смущением.

— Натаскивал его! — выкрикнул Шош.

Преподавательница внимательно посмотрела на кричавшего.

— Как вас зовут?

— Карой Шош.

— Можете сесть.

После этого никто уже не выскакивал, потому что в воздухе повеяло холодком. Только Юрист шелестел спортивной газетой и Шош подавал знаки Валленбергу, желая узнать у него, который час.

Валленберг поторопился выполнить его просьбу, потому что подходила его очередь.

— Валленберг!

— Я! — И он встал.

— Я слышала, у вас точные часы?

— Идут с точностью до секунды.

— Хорошо. Тогда я попрошу вас перед каждым уроком класть их ко мне на стол. Мои часы не очень надежны.

— Сссс… — выдохнул Дубовански. — Сссс… Плохое начало.

— Приказ есть приказ, — с тяжелым вздохом ответил Валленберг и уныло сел.

— Не приказ, а просьба, — поправила его учительница и взглянула на класс, будто хотела охватить всех одним взглядом.

У нее были ласковые голубые глаза — во всяком случае, так помнилось Плотовщику, — но сейчас они глядели на ребят так, что им казалось, будто на них смотрит замерзшее озеро.

— Ацел, ты пересядешь на место Шоша, а Янда — на место Элемера Аваша. Оба они очень любят разговаривать, и здесь, на первой парте, им это будет удобнее.

Перемещение проходило при гробовой тишине.

— Интересно: то на «вы» обращается, то на «ты», — прошептал Дубовански. — Как и ее муж. Конец всему!

— Спасибо, ребята, теперь мы познакомились. Пондораи и Ладо останьтесь. Остальные могут идти домой.

И ребята, подавленные, но в то же время проникшись уважением к новой учительнице, по одному покидали класс. Но, выйдя за дверь, они сбились в кучки и стали обсуждать положение. В конце концов общее мнение выразил Юрист. Подняв обе руки кверху, он провозгласил:

— Ребята, ну и погорели же мы!

А в классе Плотовщику вновь показалось, что глаза у учительницы — теплый голубой бархат.

— Ребята, я не узнаю вас. Вы так и пышете здоровьем. Наверно, у вас было много приключений? Вы расскажете? Плотовщик, тебя, казалось, в любую минуту мог унести ветер. А теперь ты, как закаленная сталь клинка. Наверное, вам хорошо жилось там?

— Замечательно!

— В субботу часов в пять приходите, ребята, к нам. Муж тоже хочет на вас посмотреть.

— Спасибо. Обязательно.

— Ну, так мы ждем вас, — кивнула на прощание Кенделне, и оба мальчика продолжали еще несколько мгновений стоять, после того как она вышла.

Потом они молча сели, и лишь немного погодя Кряж произнес:

— Плотовщик, рассказывать будешь ты!

Лайош Дюла Ладо молчал. Как можно рассказать про это лето?

Как найти нужные слова? Он посмотрел в окно, на солнечное, но уже осеннее небо, и ему показалось, что он видит рябь на воде и маленьких лысух, плывущих вдоль камышей; вот звучит выстрел, веером разлетается дробь, падает птица; трещит катушка удилища, рокочет гром, грозно барабанит град; под Кряжем проваливается земля; пахнут лилией и еще чем-то снадобья тетушки Нанчи; вспыхивает костер; занимается заря, и в ее бледном сиянии стоит в лодке Матула, а рядом с ним Кати, поднявшая вверх маленькую руку, и кажется, она держит в ней свое сердце.

А за ними будто уже падает снег и ветер завывает между деревьями, унося дым от хижины навстречу весне.

«Я расскажу», — подумал Плотовщик, однако, взглянув на своего друга, пришел к мысли, что время проходит, но красота и доброта, любовь и правда переживают века. Они не умирают вместе с людьми, а остаются вечно, как сама неосязаемая действительность, и награждают каждого в той мере, в какой он этого заслужил.