Терновая крепость - Фекете Иштван - Страница 70

— Ты не голоден?

— Голова болит.

— Поешь чего-нибудь, и пройдет.

— Где мы сейчас?

— Проехали Секешфехервар.

— Покажи, что в свертке?

Кряж показал, а когда через полчаса выбросил за окно бумагу, то заметил:

— Совсем и не скажешь, что у тебя болела голова. Мы здорово расправились с этим цыпленком…

— А ты знаешь, Кряж, голова у меня действительно прошла. Когда поезд наконец подошел к перрону Южного вокзала, Кряж опустил окно и крикнул:

— Носильщик! Носильщик, сюда, пожалуйста, — и помахал рукой. — Я подам вам через окно.

— Кряж, ты с ума сошел! Мы бы сами как-нибудь донесли.

— Я кое-что заработал! — хлопнул себя Кряж по карману. — А человек для того зарабатывает, чтобы дать возможность заработать и другому.

— Подождите, я сейчас подвезу тележку, — сказал носильщик. — Пять мест, — уточнил он, погрузив багаж, на что Кряж сказал ему:

— Пожалуйста, отвезите к стоянке такси.

У Плотовщика даже челюсть отвисла от изумления.

— Бела! — И он прислонился к вагону, чтобы не упасть от смеха. — Бела, ты ведешь себя прямо как магараджа! Бела…

— Нечего ржать, Плотовщик! Пять мест мы все равно сами бы не дотащили. А к тому же у меня штаны лопнули сзади. Представляешь… — Он повернулся и сделал несколько шагов. Действительно, на его брюках зияла порядочная прореха, из которой выбивался краешек голубой рубашки.

У Плотовщика даже слезы брызнули из глаз.

— Подождем, пока пройдет народ, потом пойдем. Ты держись позади меня! — распоряжался Кряж. — Очень заметно?

— Ха-ха-ха-ааа… — стонал Дюла и, вытерев глаза, загородил собою Кряжа с тыла.

Когда же такси тронулось, Плотовщик признал, что Кряж все это хорошо придумал, даже если бы у него и не произошла катастрофа с брюками.

— Плотовщичок, после обеда я зайду к тебе. Помочь тебе с вещами?

— Ну что ты, я сам! Так я жду тебя.

Лайош Дюла Ладо водрузил за плечи рюкзак, взял в каждую руку по чемодану и в сопровождении Простака поднялся на площадку, позвонил и тотчас оказался в объятиях мамы Пири.

— Боже мой, Дюлочка, да ты стал настоящим мужчиной! Но как странно сидит на тебе костюм!

Когда вечером, после ужина, родители остались одни, Акош Дюла Ладо сказал после долгого молчания:

— Дорогая, если бы я не знал, что это наш сын, я решил бы, что перед нами незнакомый человек. Он же совсем не тот, каким уехал! Мальчик стал взрослым! Надо купить ему другой костюм — в этом он не может появляться на улице. Все же Иштван замечательный человек!

Но Плотовщик в этот момент не думал о дяде Иштване. Он сидел у стола в своей, ставшей ему тесной, куртке и сочинял письмо. «Дорогой дядя Герге!..» В комнату влетела мама Пири.

— Дюлочка, дорогой! Ну рассказывай!

— Мама Пири, вот закончу это письмо и все расскажу. Зайдите, пожалуйста, через четверть часа.

— Черт побери! Что за тайны?

— Каждое письмо — тайна, мама Пири. Но я скажу, когда закончу. — Обескураженная мама Пири тихо прикрыла за собой дверь, на глаза у нее навернулись слезы.

«Вот так оно и бывает… — прошептала она и выключила газ, — так и бывает! Не заметила, а они уже выросли!»

Но через полчаса она уже сидела на постели Дюлы и гладила его большую руку.

— Ну теперь-то ты расскажешь?

— С удовольствием, но сначала вы, мама Пири, расскажите все новости, какие накопились за лето. Ведь я так давно не был дома!

— Ну, что же, милый… — И мама Пири пошла той тропинкой, которую проложил ей хитрый Плотовщик, поскольку, хотя мама Пири и любила расспрашивать, говорить она, однако, любила гораздо больше.

Плотовщик устроился поудобней, а его названая мать глубоко вздохнула и сказала:

— Пожалуй, надо начать с того дня, когда вы уехали…

И начала. Ее воркующий голос заполнил комнату, но Дюла сумел разобраться, что трамвай сошел с рельсов, у дворничихи вырвали зуб, а сапожник, что живет на первом этаже, выиграл в спорт лотерею.

— Мотоцикл выиграл, бедняга!

— А почему бедняга, мама Пири?

— Неужели не понимаешь? Зачем сапожнику мотоцикл? И вообще все это — надувательство, потому что лотерейными билетами торгует крестная дочка сапожника. А Простак сожрал хороший кусок мяса у тетушки Плашинки, потому что она оставила его на подоконнике.

— Подумать только, — проговорил Плотовщик и больше уже не задавал вопросов, потому что голос мамы Пири усыпляюще жужжал и, казалось, все более отдалялся: он стал очень похож на тот тихий рокот, который по вечерам они слышали в хижине, когда ветер приносил к ним далекие звуки с озера, где готовились ко сну тысячи и тысячи птиц.

Этот рокот через две недели превратился в дикий гул, когда Плотовщик и Кряж переступили порог школы.

— Слышишь? Как утром в камышах, — проговорил Дюла, и они спокойно отправились в свой класс, откуда доносился такой шум, будто начиналось извержение вулкана.

Кряж лениво шагал рядом с Плотовщиком.

— А дядя Герге сейчас завтракает салом, — сказал он.

Тут они немного постояли, забыв даже о том, что оба были в новых костюмах, надетых в честь начала учебного года.

— А Серка смотрит на него, — отозвался Дюла и только после этого открыл дверь класса.

Вулкан извергнулся. И раздался сердитый вопль Тимара, потому что его кто-то столкнул с первой парты, на которой он, не известно почему, оказался.

— Плото… — заорал он, падая, и приземлился перед Кряжем. — Какая подлюга меня толкнула?

— Я, — сказал Чиллик, он же Бык. — Хочешь еще получить? Ну, знаменитости! — остановил он наших друзей. — Говорят, вы подстрелили грифа и видели три настоящие камышины.

— Четыре видели, Бык, — ответил Плотовщик. — Но, может, ты дашь нам пройти?

— Идите, но сначала я пощупаю вас, накопили ли вы хоть немного силенок.

И тогда Кряж, добрый миролюбивый Кряж, подошел вплотную к грозе класса, склонил набок голову и облизнул уголки рта.

— Видишь ли, Бык, у меня нет охоты драться, потому что на мне мой единственный хороший костюм, но если ты тронешь Плотовщика, тебя унесут на носилках.

Вулкан сразу умолк, и только стулья поскрипывали то тут, то там, знаменуя крушение трона.

— Конец Быку! Да здравствует Кряж Первый! — провозгласили Элемер Аваш, Юрист, и Бык обрадовался, что может обратить свой гнев против него. Но Дюла положил ему на плечо руку и сказал:

— Оставь, Бык. И если хочешь, пощупай мои бицепсы, а лучше расскажите, ребята, что нового.

— Чиллик, рвавшийся в драку, после этих слов вдруг потерял почву под ногами. В голосе Плотовщика ощущалось какое-то кроткое и в то же время исполненное силы спокойствие, которое ничего хорошего не предвещало.

— Что ж, пожалуйста, — буркнул он. — Какие новости? Вместо Кендела нам дают бабу…

Напряжение спало, все сели на свои места, потому что Валленберг, посмотрев на часы, объявил:

— Через четыре минуты и тридцать секунд — звонок.

… жену Кендела, — продолжил Блоха начатое Быком сообщение.

— А наш Лайош Череснеи уходит на пенсию.

— А жаль… Хотя то, что женщина, — это мне нравится, — проговорил Юрист и поправил галстук-бабочку, который только он носил в классе.

— Идиот! — сказал кто-то.

— Кто это изрек? — спросил Элемер Аваш, вставая и оглядывая класс.

— Я! — подняли руки сразу двадцать ребят, и класс снова загудел.

Но в этот момент прозвенел звонок, и постепенно шум стих.

— Идут, — шепнул кто-то, однако все отлично расслышали этот шепот.

Когда дверь открылась, класс уже стоял.

Кенделне держала под мышкой портфель; Лайош Череснеи был одет в черный костюм. Казалось, он немного состарился, но так всегда бывает при прощании; впрочем, его обычная веселость оставалась прежней.

— Ребята, врач сказал, что мне уже пора на отдых, но я пришел не затем, чтобы совсем проститься с вами. Вы можете приходить ко мне, когда захотите, и приходите обязательно, потому что я, несмотря на то, что вы страшные бестии, все же люблю вас.

— И мы тоже! И мы тоже!