Кое-что о Еве - Кейбелл Джеймс Брэнч - Страница 6

Ибо эти два молодых человека не были одни в сей сомнительной долине. Сквозь сумерки Джеральд мог разглядеть, как множество женщин крадучись пробирались к темной лавровой роще, а из рощи доносилась странная музыка.

И тогда Горвендил повел речь об этих женщинах.

Аккомпанементом к рассказу Горвендила служила странная музыка, доносившаяся издалека, и Джеральд был обеспокоен. Он был так близок к тому, чтобы начать тревожиться, как вообще когда-либо себе позволял. Ибо Джеральд на самом деле не любил какого бы то ни было беспокойства и прямо говорил, что находит его неподобающим.

– Но они, – снова и снова повторял Джеральд, – все они, мой милый друг, как я полагал, давным-давно вымерли.

– Ты странствуешь, Джеральд, по пути великих мифов. Такие мифические существа быстро не исчезают. И кроме того, в окрестностях Антана ничто не истинно. Все есть подобие и эхо, и благодаря этой видимости люди познают неправду, которая делает их свободными. Следовательно, по моему разумению, эти женщины являются флейтистками Колеос Колерос. Ныне они, вечно неудовлетворенные, служат ненасытной, косматой и вечно вожделеющей богине, которая не может вкусить наслаждения, пока не прольется кровь.

– Да, я читал, – вставил Джеральд с видом человека, который не хочет выставлять напоказ свою ученость, – что эта Колеос Колерос – та самая противоречивая богиня, которая с большим или меньшим постоянством выказывает свою похотливость и изощренность...

– Да! Но эта Колеос Колерос – богиня очень могущественная! – продолжал Горвендил. – С виду она морщинистая и жирная, но даже самые стойкие герои не в силах противостоять ее обаянию. Младенцы гибнут в ночи в ее мрачных подземельях, мор и чума обитают там...

Но Джеральд снова прервал его:

– Однако, я слышал также, что эта наискромнейшая богиня вечно жаждет остудить пыл своих поклонников и что – если уж добродетель как таковая заслуживает похвалы – в своей битве со всеми мужчинами, которые осмеливаются ей противостоять, она великодушно принимает и с любовью обнимает именно того соперника, который наиболее часто и с наибольшим рвением на нее нападает.

И тут Горвендил вытянул руку. Он прикоснулся кончиком указательного пальца к кончику большого и сказал: – Она – как Луна, меняет свой облик. К тому же это маленькое божественное чудовище является подателем жизни и хранителем всяческого счастья. Она околдовывает вопреки разуму. И где бы она ни появилась, в окружении своих распаленных, огненных и ужасных жриц, мужчина волей-неволей делит с ней ложе.

– Ага! – сказал Джеральд, и поскольку он изучал манию, он снова сотворил соответствующий знак:

– Ага! Похоже, эта Колеос Колерос – весьма могущественное божество!

– Так вот, – продолжал Горвендил, – все здешние служительницы этой капризной богини – милый и необычайно счастливый народ. Их любвеобилие, не отравляемое здесь назойливым порицанием, никогда не имеет нужды опасаться ни наказаний закона людского, ни проклятий какой-либо религии в укромных чащах и низменностях влажной страны Колеос Колерос. Но посмотри-ка: эти сказочные существа, что играют сейчас на флейтах внутри и вокруг святилища морщинистого божества и которые за много веков изощрились во всех родах наслаждения, мало-помалу начинают волноваться...

– О каком волнении ты говоришь, Горвендил? Ибо мне кажется, что ты имеешь в виду, скорее, возбуждение... А меня гораздо более интересует эта принцесса...

– Я имею в виду, что их религия, которая ставит наслаждение превыше всего, не позволяет ни одному мужчине пройти мимо неудовлетворенным. В соответствии со своими религиозными убеждениями, они посвящают свою жизнь усердному познанию всех присущих женщине чар, и в особенности того, как эти чары применяются на практике...

– Проще говоря, они занимаются духовными упражнениями, сэр, ибо я вполне понимаю вас.

– Отсюда следует, что вкус этих женщин становился все тоньше. В силу осознания своего женского очарования и в результате тщательного и ревностного сопоставления собственной привлекательности с прелестями своих соперниц на службе у морщинистого божества, они стали знатоками присущих своему полу достоинств. Они достигли такой утонченности вкуса...

– Достигнуть утонченности – это весьма похвально. Ах, мой милый друг, если бы ты знал, какие удручающие образчики безвкусицы мы, короли, постоянно наблюдаем у наших сикофантов! И я припоминаю, ты что-то говорил о принцессе...

– Они научились презирать суетливое, грубое и – между нами – очень часто весьма разочаровывающее поведение мужчин в постели...

– Ах, ну да, конечно же! – сказал Джеральд. – Мужчины – это неудачный выбор. Но мы говорили о принцессе.

– И они любовно изобрели гораздо более забавные и изощренные развлечения, не требующие грубой мужской помощи. Также они с восторгом играют с различными дрессированными животными: с козлами, крупными псами, ослами и – как они мне рассказывали – с баранами и быками. Так что удивительные и загадочные страсти, которые полыхают в сердцах этих флейтисток, весьма изысканны и жестоки.

На это Джеральд заметил, что ласковое отношение к бессловесным животным в Соединенных Штатах Америки всегда считалось наилучшей чертой человеческой натуры. Но принимая во внимание тот факт, отметил Джеральд, что во всех областях этой просвещенной и гостеприимной республики принцесса...

– Однако, – продолжал Горвендил, – эти ученые женщины в своей погоне за чувственным наслаждением не забывают о своем религиозном долге – не дать ни одному мужчине уйти неудовлетворенным. Ступай же к ним, и тебя примут с распростертыми объятьями. Там, в этот самый момент, готовится религиозное празднество. Там ждет тебя сладкоголосая Левкозия, в этих краях именуемая Эвадной.

– Но я не имею чести знать эту Эвадну.

– Ее легко узнать по фиолетовым волосам и острым зубам. Более того, Джеральд, ее мудрые сестры – Телес и Парфенопа, Радна, Лигейя и Мольпе – все они восторженно приветствуют тебя. Они не утаят от тебя ни одного из своих благочестивых обрядов. Они трепетно поделятся с тобой своими эзотерическими утехами. Они закружат тебя в своем хороводе в самом «святая святых» капища Колеос Колерос.

– Но послушай, любезный друг мой! Я напрочь лишен музыкальных способностей. В любом хоре мое присутствие совершенно неуместно.

– Но эти флейтистки чрезвычайно находчивы. Они подыщут для тебя какой-нибудь подходящий инструмент. И на этом празднестве оживут причудливые гармонии, и будет раздаваться дружелюбный смех: все пирующие станут совершать обильные возлияния, а кубки будут наполняться и осушаться до самого рассвета. Тебе будут предложены благовония и венки из роз, самые утонченные вина и изысканные блюда, а также всевозможные деликатесы. Piece de resistance будет приготовлено для тебя девятнадцатью различными способами. Необходимая присяга Колеос Колерос будет принесена.

– Тем не менее, – сказал Джеральд, – мне не дает покоя одна фраза...

– Та тенистая лавровая роща служит залом для благочестивого пира. На этом празднестве ты ни в чем не будешь испытывать недостатка, если отнесешься к нему с должным благоговением; и ты откроешь в себе возможности, которые удивят тебя.

– Да прекрати же, наконец, Горвендил! Да, у меня полный набор мужских способностей; у меня этих способностей на двоих хватит. Тем не менее, существует патриотическое изречение, которое не дает мне покоя, и это изречение гласит: «E pluribus unum». Ибо у меня есть убеждения, Горвендил, которые звучат как вольный перевод этой фразы, а именно: «Из многих – одна».

– Это изречение кажется мне вполне безобидным, даже в твоем переложении. Гораздо больше вреда будет, если эти ученые дамы попытаются стащить тебя с божественного скакуна, чтобы присовокупить его к своему зверинцу.

– О да, да, конечно! – воскликнул Джеральд. – Но ведь это бессмыслица! Всадник верхом на Калки и никто другой должен исполнить это почтенное древнее пророчество, и чего стоит женская лесть, когда такое прекрасное королевство, как у меня, поставлено на кон против обычного поцелуя или, может быть, нескольких слезинок!