Мюнхаузен - Третьяков Юрий Федорович - Страница 1

МЮНХАУЗЕН

Вруном Витька никогда не был. Все как-то само собой вышло.

Пришел к нему как-то длинный Юрка и сказал, что за городом, в поле, он знает где, стоит самолет. В него можно залезть и сидеть там, пока не надоест, — разрешают. Только, конечно, нельзя ничего трогать и ломать. И надо спешить, пока самолет не улетел. Такой случай бывает раз за всю жизнь. Если один день в школу не сходить, ничего не случится, даже лучше — двойку не схватишь…

В поле никакого самолета не оказалось. Зато стояла машина с кирпичом. Шофер, у которого они спросили, где самолет, сказал, что самолета нет, а вот если они помогут сгрузить кирпичи, то он их прокатит в своей машине до самой деревни Синички.

Часа за полтора Витька с Юркой разгрузили и сложили весь кирпич, и шофер не обманул — довез их до самой деревни Синички. Плохо было одно: доехали быстро, а домой шли пешком до самого вечера.

Когда на другой день в школе проверяли домашнее задание по арифметике, Витька сказал, что ночью к ним в квартиру забрались воры и все украли. Даже задачник и тетрадку. И вообще у него не было времени: он помогал милиционеру с розыскной собакой ловить этих воров. Их, конечно, поймали, и все вещи нашлись. Не нашли только задачник и тетрадку, которые воры где-нибудь потеряли или спрятали. Учительница ничего не сказала, только покачала головой и вздохнула.

А через несколько дней тот же длинный Юрка встретил Витьку на улице и говорит:

— Погода хорошая. Давай сходим на речку, посмотрим, как там, в речке, вода течет.

В речке вода текла так здорово, что Витька нечаянно уронил портфель, и он утонул. Его долго доставали со дна, но так и не достали. Длинный Юрка сказал, что это пустяк, он даст Витьке точно такой же портфель и учебники даст. Только не сейчас, потому что портфель спрятан под комодом и вынуть его никак не возможно, пока не уйдет на работу отец. В этом портфеле сложены всякие боеприпасы, их отец и так уже два раза отбирал.

— Не горюй! Чего-нибудь придумаем! Ну, например, скажи… что украли! — успокаивал друга Юрка.

— Уже говорил…

— Ну и что? Могут же второй раз украсть. Мне один старик рассказывал, что у него лошадь воровали не то два, не то три раза…

— Сравнил!.. То лошадь, а то портфель… А скажут: почему в школе не был?

— Да-а!.. И мне скажут… Вот дела! Чего бы мне придумать? А! Скажу: мать на работу ушла, меня случайно на ключ закрыла и я никак не мог выйти. Потом достал разные веревки, сделал из них лестницу… Или про лестницу не надо, а то скажут: мог и в школу прийти… Ну, я себе придумал, теперь ты думай… Ну, всего! Я побежал! А то мать заругает…

Всю дорогу Витька усиленно думал, но ничего не придумывалось.

В подъезде Витькиного дома управдом громко разговаривал с какой-то женщиной:

— А отвечать кто будет? Пушкин, извините за выражение? Я им так и сказал: будьте любезны, про-верь-те! Потолок провалился — управдом виноват? Я в ЖКО три раза сигнализировал!

Витька очень заинтересовался разговором, но разъяренный управдом закричал на него:

— Ты откуда взялся? Ты чего тут прислушиваешься? Ты из какой квартиры? Это ты ко мне в калориферное отопление лазил? Нет? А кто?

Витька прошмыгнул мимо и, не оглядываясь, побежал по лестнице. Ура, придумал!

В школе Витька чувствовал себя превосходно. Другие боялись, что их вызовут, листали учебники, тетради, а Витька просто так сидел и весело поглядывал.

— Ты чего, Морозов, как в гостях? — спросил классный руководитель Андрей Кондратьевич.

— А у меня ничего нет…

— Как — ничего нет?..

— Так. У нас крыша обвалилась.

— То есть… Что-то я не пойму. Совсем обвалилась?

— Совсем. Мы в ЖКО три раза сигнализировали. Ну, и все завалило. Книжки, тетрадки — все… Уроки учить негде.

Все в классе с удивлением разглядывали Витьку.

— Ну и ну! — проговорил наконец Андрей Кондратьевич. — На тебя, брат, несчастья сыплются, как из рога изобилия: то, слышал, воры у тебя тетрадку с домашним заданием украли, теперь вот крыша обвалилась. Был в библии такой герой — многострадальный Иов… вроде тебя…

Кто-то захихикал.

— Тихо! Что за смех? Ну, а вообще-то все благополучно обошлось? Так сказать, без жертв? Если не считать преждевременной гибели тетрадок?.. Впрочем, судя по твоему лицу, ты эту потерю не так уж трагически переживаешь…

— Почему… — испугался Витька, — я переживаю… Очень даже сильно переживаю… У нас даже соседу Ивану Иванычу прямо бревном по голове! Вы бы, Андрей Кондратьевич, попросили других учителей, чтоб меня сегодня не спрашивали. И завтра тоже… Пока крышу не починят.

— Раз такой случай… Ты, однако, не сиди сложа руки. Дайте ему кто-нибудь листок бумаги и карандаш. Погорельцу, так сказать…

На первой же перемене Витька получил сразу два прозвища: «Иов» и «Погорелец». Это немного испортило его превосходное настроение.

Длинный Юрка принес вечером портфель и учебники. Портфель был точно такой же, как утонувший, даже новей.

— Ну и единицу мне сегодня влепили! — похвалился Юрка. — Во всю клеточку! Такой толстой единицы, наверно, никому еще в школе не ставили. Это я точно знаю. Сашка Рындин говорил, а уж он-то знает: он этих единиц получал — не сосчитаешь. И в скобках написала «ед.» — это, значит, чтоб я не мог ее на четверку переправить. Я все толком объяснил ей насчет ключа, а она говорит: «Ты мог домашнее задание сделать, время у тебя было…» И верно, а? Я ведь об этом не подумал. А вообще-то несправедливо: она же не знает — может, я не врал!

Проводив длинного Юрку, Витька проник в свой двор не через ворота, а сквозь дыру в заборе. И хорошо сделал: посреди двора стоял Андрей Кондратьевич и, задрав голову, смотрел на крышу. Потом к нему подошел управдом. Витьке сразу сделалось жарко, по спине закололи горячие иголочки. Скрываясь за штабелями недавно привезенного теса, Витька услышал:

— Ничего подобного! Категорически вам заявляю как ответственное лицо! — пронзительно кричал управдом. — В данном случае обвал не имел места! Кто?! Шустрый такой, ушастенький? В бобриковом пиджачку! Он! Он Мюнхаузент! Это первый во дворе обормот! Одиннадцатого числа ко мне в калориферное отопление залез. Я с ними беседу провел. «Люди вы, говорю, ученые. Вас учат. Ка-ло-ри-фер-но-е, говорю, отопление, ты рассуди своей дурьей башкой!» — «Да разве, говорят, мы не понимаем? Да разве, говорят, мы не знаем?» А в тридцать второй квартире есть такой очкарь — ах, алхимик, иезуит! — все полы кислотой пожег, того и гляди, дом сожгет! «Это, говорит, отопление устаревшее»… Вы понимаете, товарищ педагог? Только раз истопник отойди, а он уж сидит там, ковыряется… Как на грех сапоги жали, а то б я… Ишь! Ишь! Какой-то уже выглядывает! Это не он? А ну вылазь! Ты чей?

Витька, пригибаясь, бросился за сарай и залез в пустую собачью будку. Андрей Кондратьевич с управдомом медленно прошли мимо.

— Дефицитный же материал! — торопливо продолжал управдом. — Вы поймите, товарищ педагог! Только привезли, а они уж бродят по двору, принюхиваются…

Была весна. Вовсю светило солнце. Распускались листочки. Зеленела травка. На улицах кишела детвора. А Витька плелся в школу и угрюмо размышлял: «Сколько этих самых малышей… Зимой и не подумаешь, что их в городе так много. Пожалуй, когда они все подрастут, на них никаких учителей не хватит. Откуда им возьмут столько учителей?..»

Держась по двое за руки, навстречу Витьке шла целая армия малышей.

Толстая пожилая воспитательница прямо с ног сбилась: отведет одного на место, а другой уж увидел под ногами какое-то стеклышко, присел и из земли его выковыривает; она — к нему, а впереди двое остановились и разинув рот смотрели на курицу, будто курицу сроду не видели.

У всех — маленькие лопаточки, ведерки, совки. Витька сразу догадался, куда их ведут: вон в тот новый садик. В огромные ящики навезли песку, белого, чистого, чтоб этим карапузам лепить свои дурацкие пирожки, без толку перетаскивать в ведерках, возить в машинах или зря раскидывать по дорожкам.