Мюнхаузен - Третьяков Юрий Федорович - Страница 2

А когда Витька с Юркой пришли позавчера с ведерком взять немножко песочку — посыпать кроликам, какая-то старушка с метлой как раскричалась:

— А ну высыпьте обратно! Это малышам. А вы уже подростки!

А подросткам-то, если рассудить, песок, может, и нужней. Они его в дело употребят, а от малышей все равно никакого толку.

— Теть, гляньте, вон рыжий хочет под ворота лезть, — сказал Витька и, обернувшись, обомлел.

Тетя сидела на крылечке, расстегивала рукой воротник и дышала так громко, как Витька дышал только на приеме у врача. Круглое лицо ее было совсем белое.

Малыши шли себе и шли, ничего не замечая.

— Теть, а теть! — подскочил к ней Витька. — Вы что… Теть, да тетя же… Тетя, вам плохо, да? Слышите, тетя?

Из калитки выбежала какая-то женщина:

— Гражданка, что с вами? Дурно? Сейчас, сейчас… Это сердце!..

Толстая тетя с трудом показала рукой в сторону нового сквера:

— Детей.

— Понимаю! — отозвался Витька. — Я их — в сквер! Я доведу. Вы, тетя, самое главное, не беспокойтесь, отдыхайте себе! Все целы будут.

Витька догнал растянувшихся ребятишек.

На ходу он подхватил рыжего, который, присев на четвереньки, пытался подсунуть голову под чьи-то ворота и посмотреть, что это там во дворе тарахтит и стучит.

— Ты чего заглядываешь? Марш в строй!

Рыжий подозрительно взглянул исподлобья, сморщился, но все-таки послушно пошел, не сводя глаз с Витьки.

Витька выпятил грудь и скомандовал, прямо как военрук:

— Не растягиваться! Под-тянись!

Он решил сразу установить у малышей военную дисциплину.

Но бестолковые карапузы то ли испугались его бравого вида, то ли вообще не признавали военной дисциплины, только они остановились, сбились в кучу и начали озираться по сторонам.

Потом один крикнул, вытянув шею, как гусь:

— Галдыбанна?!

И остальные, тоже как гусиное стадо, жалобно подхватили:

— Гадлыбанна!

— Калдыванна!

— Калдиванна!

Но Витька недаром был человек находчивый:

— Эй, вы! Глядите все сюда! Сюда глядите! Эт как называется? Эт называется — цирк! — кинул портфель на землю и несколько раз перекувыркнулся через голову. — А теперь вот! — И Витька, встав на руки, хотел показать, как он ловко пройдется, но не удержал равновесие и больно хлопнулся о землю. — Во! Ну как?

Ребятишки окружили его и доверчиво улыбались.

Рыжий тоже стал на четвереньки, уперся головой в землю и начал поднимать то одну, то другую ногу.

— Дальше пошли, — сказал Витька, отряхиваясь. — Дальше будет другой фокус. Еще интереснее!

Малыши послушно потянулись вслед за ним к скверу. Какая-то девчонка вспомнила:

— А Клавдиванна?

— Эй, смотрите! Да смотрите скорее! — не давая малышам опомниться, во всю мочь загорланил Витька. — Вой он! Вон он сидит!

Под забором сидел тощий глазастый котенок. Витька коршуном налетел на него, сгреб за шиворот и поднял над головой.

— Видали? Эт кто? Эт называется кто? Эт котенок? Как он кричит?

— Гав-гав… — нерешительно сказал жизнерадостный синеглазый толстяк с ведерком, который улыбался так, что было видно все четыре его зуба.

Малыши заволновались.

— Мяу! Мяу! Мяу! — закричали малыши на разные голоса.

Толстяк обрадовался и закричал громче всех:

— Мяу!

Витька потихоньку продвигался к скверу. Малыши, не сводя глаз с котенка, шли за ним и весело кричали:

— Мяу!

В воротах сквера Витька остановился:

— Кому дать погладить?

— Мне! Мне!

Со всех сторон потянулись руки. Толстяк с ведерком, каким-то образом отставший, принялся отчаянно толкаться, как настоящий богатырь.

— Айда за мной!

И Витька гордо прошел мимо удивленной старушки с метлой, изредка покрикивая на своих подчиненных:

— Не растягиваться! Равняйсь!

Потом Витька стал давать гладить котенка всем по очереди. Каждый старался погладить первый. А кто уже погладил, не хотел отходить. Рыжий одной рукой вцепился котенку в шею, а другой толкал в грудь синеглазого богатыря. Кто-то кого-то стукнул совком, кому-то насыпали на голову песку. Наконец котенку это надоело, он вырвался и убежал.

Малыши приуныли. Только общительный рыжий уже пытался открыть Витькин портфель, а возле него стоял синеглазый толстяк и улыбался.

Тогда Витька решительно скинул куртку, стал на колени и уперся кулаками в землю.

— Вот — я лошадь! Кто хочет кататься? Ну, лезь, садись! Иго-го-го-го-го!

Рыжий первый очутился у Витьки на спине. За ним вскарабкался толстяк, крикнул: «Но!» — и больно стукнул Витьку ведерком по спине. Витька пополз по песку, стараясь не уронить орущих от страха и счастья всадников. Полз и думал: маленькие, а тяжелые…

Остальные ребятишки теснились кругом и кричали:

— Иго-го-го!

Один из малышей накинул Витьке на шею веревочку, другой все время пытался запихнуть ему в рот какую-то грязную траву:

— Ешь, лошадка, ешь…

Сколько времени Витька изображал лошадь, неизвестно, но ему показалось — очень долго…

Тем более что синеглазый толстяк, когда не катался, ходил сзади и добросовестно погонял Витьку тяжелым и твердым ведерком.

И, когда наконец в воротах скверика показалась сопровождаемая пожилой женщиной воспитательница, Витька почувствовал громадное облегчение. Он встал, выплюнул песок, траву и вытер грязное, потное лицо. Его тянули за штаны:

— Меня!

— Меня, меня!

— Хватит, — сказал Витька. — В другой раз. Вон идет ваша Галдыбанна.

В школу он поспел только ко второму уроку. Звонок уже прозвенел. По пустому коридору проходили учителя с классными журналами в руках.

Витька, осторожно прикрыв дверь, заглянул в свой класс. Андрей Кондратьевич уже сидел за столом, дежурный вытирал доску. С первых парт Витьке замахали: скройся.

Андрей Кондратьевич оглянулся.

— Ну? — сказал он. — На этот раз какая катастрофа? Извержение вулкана? Нашествие диких зверей? Что молчишь?

— Вы вот не верите, Андрей Кондратьевич, — забормотал Витька, — а я, честное слово, шел… а одна женщина вела детей… Таких маленьких… Один даже рыжий был… и вдруг заболела… Знаете, есть такая болезнь…

— Все болезни я знаю, — сказал Андрей Кондратьевич. — Самая опасная — лень. Особенно когда она осложняется враньем. Оказывается, ты, брат, настоящий Мюнхаузен! На перемене зайдешь ко мне. А сейчас выйди и закрой дверь.

Витька пошел слоняться по школьному двору. На пришкольном огороде он заметил среди кустов длинную фигуру скрывавшегося Юрки.

— Ты чего здесь?

— Да так, — сказал Юрка. — У нас сегодня первые два часа контрольная по математике. Я решил не пойти. Не люблю я эти контрольные. И зачем они нужны? Какая от них польза? Я сейчас на кладбище был. Какую-то старушку хоронили, и я с ними. На третий тоже, что ль, не пойти? Ботаника. Не пойду, будет знать! А то говорит, что будто это я в биологическом кабинете все желуди съел. А съел-то их не я, а Ленка Иванова. Говорит: «Она мне двойку поставила, возьму вот сейчас и желуди съем». Как начала есть, я аж удивился: только шелуху плюет. Я один попробовал — он горький…

Когда началась перемена, Витька одернул пиджачок, наморщил лицо как можно жалобнее и отправился в учительскую.

Андрей Кондратьевич встретил его в дверях очень смущенный:

— Это ты? Очень хорошо… Тут, брат, такое дело… Вынужден я перед тобой извиниться. Виноват. Сейчас звонили из детского сада. Ты, брат, оказывается, молодец… Ну-ка, расскажи теперь…

…На другой день по дороге в школу Витька опять встретил длинного Юрку.

День был еще лучше, чем вчера. Пели скворцы, листья на деревьях совсем распустились. Пахло разогретой землей. Мальчишки копошились у ручья, все мокрые, грязные, пускали кораблики, подталкивали их палками.