В тени горностаевой мантии - Томилин Анатолий Николаевич - Страница 5

В тот год, воротившись перед Филипповым постом[16] в Москву, Анисья Никитична решила обратиться к духовнику. Затворив двери гостиной, она долго разговаривала с ним, плакала и просила помощи. Бедный священник, которому вряд ли доводилось прежде беседовать на подобные темы с прихожанками, был весьма озадачен. Как объяснить десятилетней отроковице недостойность ее побуждений и остановить в греховных деяниях? В те времена люди не были столь искушены в вопросах плоти, и порочное удовлетворение чувств путем рукоблудия считалось едва ли не смертным грехом. Смущенный просьбой влиятельной прихожанки, бедный исповедник подумал не обратиться ли ему к епископу, но, вспомнив грубого и необразованного владыку Исидора, от намерения своего отказался. В приходе любили отца Пахомия. Вся жизнь прихожан была связана с его деятельностью. Он крестил и соборовал, освящал браки и принимал покаяния. Решил он и в этом непростом случае прибегнуть к посту, молитве и покаянию.

Пожалуй, никогда еще в доме Протасовых не соблюдали столь истово сорокадневного поста. Сама хозяйка следила за соблюдением правил. И это хорошо, поскольку не что иное, как пост не содействует в христианине возобладанию духовно?нравственных устремлений над чувственными. Никогда и отец Пахомий в день исповеди не молился столь горячо в домовой часовне.

— Братья и сестры! Приготовились ли вы к восприятию Таинства? — вопрошал он собравшихся на молебен. И получив утвердительный ответ, продолжал: — Знайте, что великий ответ несу я пред Престолом Всевышнего, ежели вы приступите, не приготовившись. Ибо не мне каетесь вы, а Самому Господу, Который незримо присутствует здесь…

Первой в отдельную комнату за закрытые двери пошла матушка и вышла с просветленным лицом. Позвала Анну:

— Поди, доченька, поди к отцу Пахомию. Передай воздуха для храма, что вышивали Маша с Катюшей, покайся…

Анна без страха подошла к священнику. Отец Пахомий часто бывал у них. Она присела и поцеловала руку у батюшки. Передала воздуха.

— Спаси Бог, дитя мое, — растроганно сказал священник, принимая посильный дар. Он погладил девочку по голове и спросил, не хочет ли она исповедать ему свои грехи.

Аннушка, не страдая угрызениями совести, стала перечислять шалости и случаи непослушания маменькиным наставлениям. Отец Пахомий разрешил ее малые провинности и сказал:

— У тебя добрая и благочестивая матушка, дочь моя. Если ты и далее будешь следовать ее наставлениям, то не токмо спасешь душу, но и придешь к святости. — Затем, отведя глаза в сторону, он, запинаясь, тихо спросил: — Все ли ты поведала мне? — Аннушка пожала плечами. Она не понимала, чего еще от нее требуют и почему отец Пахомий так смущается. — Видишь ли, дитя мое, я ведь являюсь духовником твоей матушки, и она мне рассказала на исповеди о тех нечистых помыслах, кои преследуют тебя и мучают, не дают жить в мире… Слава Создателю, она вовремя заметила это. Без ее заботы страшный порок мог бы погубить твою душу и тело…

Аннушка почувствовала, как на глаза ее навертываются слезы. Это приободрило отца Пахомия. Он стал смелее смотреть ей в лицо и голос его окреп:

— Я надеюсь, что матушка ошибается, говоря о твоей неизбывной тяге ко греху. Помнишь ли ты Священное Писание? В книге Бытия говорится о том, как покарал Господь второго сына Иудина Онания за мерзкий грех, коим он заклеймил себя, и который с тех пор называется его нечестивым именем…[17]

Но он ошибался. Девочка не испытывала никаких угрызений совести, поскольку ее поведение не было результатом преднамеренного греха. Плохо понимая текст Библии, она даже обрадовалась возможности получить разъяснение от отца Пахомия по затронутому вопросу.

— Батюшка, — прервала она исповедника, — а зачем Господь велел Онану жениться на Фамари?

Священник помолчал и, вздохнув, стал объяснять суть библейского текста:

— Дитя мое, в те давние времена был у людей обычай левиратного брака, то есть брака бездетной вдовы с деверем или другим кровным родственником своего умершего супруга. Считалось, что так продолжится род покойного. Посему Иуда и отдал вдовую Фамарь своему второму сыну.

— Но ведь Онан, наверное, не любил Фамарь? Так в чем же его вина?

— А разве можно перечить воле родительской? Да и мало того, что презренный Онаний заклеймил себя мерзким грехом. Тяжесть содеянного им увеличивалась низким корыстолюбием и недоброжелательством к памяти старшего брата.

— А в чем заключалось его корыстолюбие?

— Видишь ли, первенец Фамари должен был получить имя брата и часть его наследства. А Онаний возжелал себе присвоить удел братний…

Аннушка задумалась. Она все же никак не могла понять связи между ее прегрешениями и библейской историей. Отцу Пахомию тоже это было не очень ясно, и, чтобы утвердиться в своей позиции, он решил, помолясь, исповедать юную рабу Божию.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, Пастырю и Агнче, внемляй грехи мира. Иже заимования даровавый двема должникома, и грешнице давый оставление грехов ея: Сам Владыко, ослаби, остави, прости грехи, беззакония, согрешения вольныя и невольныя, яже в ведении и не в ведении, яже в преступлении и преслушании бывшая от рабов Твоих сих… Покайся мне, чадо, о прегрешениях твоих. Одна ли ты грешишь или есть соучастники в деле сем богопротивном? Покайся и Господь в неизмеримой доброте своей простит тебя и поможет вновь обрести чистоту.

Аннушка заметила, что теперь отец Пахомий глядел на нее с большим интересом, понуждая к исповеди именно по тем вопросам, которые задавала ей матушка. И она стала рассказывать ему все: о мсье Лагри и греховных мыслях, посещающих ее ближе к утру, о невинных играх в темных покоях и на чердаке со сверстниками…

Священник слушал внимательно, требуя иногда больше подробностей, когда девочка запиналась. Рассказ Анюты взволновал доброго пастыря. Он раскраснелся, тяжело дышал и несколько раз вставал и отходил к окну, держа руки под епитрахилью. Он сдержанно осудил греховные развлечения и назначил в качестве духовного врачевания епитимью: пост и молитву в храме.

— А теперь ступай, чадо мое. Помни о том, что я сказал. Никогда более не касайся безрассудно ни рукою, ни чем иным срамных мест ни у себя, ни у сверстников твоих. Змеи, сокрытые в мужском естестве, не преминут наброситься на тебя. Пока ты невинно грешила, они были малы и спали. Но стоит тебе возжелать недозволенного, как они тут же вырастут, вытянутся, нальются злобой и бросятся на тебя, ужалят и отравят тело и душу своим ядом… Уф… — Отец Пахомий перевел дух. Видно, беседа с маленькой грешницей далась ему нелегко. — Ступай, дочь моя, и скажи матушке все, что я велел тебе сделать для очищения души.

Беседа доброго священника сильно подействовала на воображение Анны. Она постилась и искренне молилась, прося у Бога прощения за грешные мысли и деяния. Правда, она никак не могла представить себе в виде страшных змеев те отростки нежной плоти у мальчиков, которыми они, оказывается, столь греховно играли… Целую неделю девочка ходила задумчивая и невеселая…

Впрочем, весной, в деревне, застав на псарне отцова выжлятника, который случал немецкую гончую Гайду с чистокровным кобелем, привезенным из Риги, Анна соблазнила парня. Она отдалась ему тут же в варнице, где кормили собак, на ворохе соломы и кинутом на нее синем кафтане псаря… Матушка, узнав об этом, велела сослать крепостного в дальнюю деревню. Анюта не жалела о нем.

К двенадцати годам она уже побывала в объятиях не только сверстников, приезжавших с родителями в гости, но и кое у кого из взрослых молодых людей. Отдавалась Аня охотно, но при этом никогда не влюблялась. По первому же намеку спокойно расставалась с очередным любезником, не страдая и даже не требуя клятв молчания. Это обескураживало счастливцев и, хотя известно, что мужики, не менее баб, падки до таких разговоров, о протасовской дочке особых сплетен в компаниях не ходило. Матушка, скорее всего, знала о ее «художествах», но, потерпев неудачу в своих наставлениях и будучи сама женщиной тихой, знания свои от мужа скрывала, предоставив дочери свободу делать что она хочет.