Неукротимый, как море - Смит Уилбур - Страница 15

«А что, если невезение закончилось? – подумал он и взял мини-рацию в руку. – Что, если французский спасатель уже поблизости?»

– «Ла-Муэт», как слышите, прием? «Ла-Муэт»…

Катер сидел слишком низко среди громадных волн, мощности крошечного передатчика было явно недостаточно на бесконечных просторах льда и воды, но капитан вновь и вновь продолжал вызывать буксир…

Пассажиры сумели привыкнуть к норовистому поведению обездвиженного лайнера, к его подъемам и падениям, к величественному раскачиванию, напоминавшему громадный, отбивающий такт метроном; смирились с выстуженными, забитыми людьми холлами, свыклись с отсутствием удобств.

Люди набрались решимости и мысленно приготовились к еще большим испытаниям, но никто – из тех, кто оказался на спасательном плоту номер шестнадцать, – даже представить не мог, что им доведется пережить. Саманта, самая молодая среди пассажиров, самая выносливая и знающая, и то оказалась застигнутой врасплох.

Едва полотнище застегнули, как внутри воцарился кромешный мрак: водонепроницаемый купол не пропускал ни лучика света.

Саманта сразу поняла, что темнота раздавит людей, вытянет из них последние душевные силы и, что самое страшное, вгонит в панику, лишив ориентации. Поэтому она распорядилась, чтобы пассажиры зажигали по очереди сигнальные огни на спасательных жилетах и, видя друг друга, могли хоть немного успокоить натянутые нервы.

Затем Саманта рассадила людей вдоль борта по кругу, чтобы дать им возможность вытянуть ноги к центру и уравновесить плот.

После гибели Кена она взяла командование в свои руки; остальные, как и следовало ожидать, полностью положились на нее. Именно Саманта вылезла наружу, в жуткий ночной мороз, чтобы закрепить буксирный трос, брошенный со спасательного катера. Вернулась она насквозь продрогшая, трясясь от холода и едва переставляя ноги. Ушло почти полчаса энергичных растираний, пока в руках и лице не восстановилась чувствительность и обморожения, к счастью, удалось избежать.

Когда караван двинулся в путь, невыносимая болтанка превратилась в настоящий кошмар. Малейшие движения моря или порывы ветра тут же передавались сбившимся в кучу людям, а стоило плоту отклониться в сторону, как буксирный канат резко выдергивал его на курс. Подстегиваемые ветром, беснующиеся вблизи берега волны достигали двадцати футов, плот взлетал на гребень и устремлялся к подножию. Плот не был оснащен килем, а посему норовил закрутиться волчком, пока натяжение каната не разворачивало его в обратную сторону. Первой сдалась миссис Гольдберг, и теплая струя рвоты фонтаном обдала «аляску» Саманты.

Тент, накрывавший плот, не пропускал воздух, только в самом верху находилось несколько вентиляционных отверстий. Резкий сладковатый запах рвотной массы тут же заполнил все пространство, вызвав ответные приступы тошноты у доброй половины пассажиров.

Холод стоял убийственный. Он насквозь пронизывал двойную обшивку плота и купол, подбираясь к ногам и спинам. Пар, вырывавшийся изо рта, конденсировался и превращался в иней. Даже рвота на палубе и одежде замерзла. Саманта прекрасно представляла, каким коварным может быть холод.

– Давайте споем! – принялась она подбадривать людей. – Сначала «Янки-Дудл». Мистер Стюарт, начинайте! Ну же! Хлопаем в ладоши. Повернитесь к соседу и хлопайте в ладоши друг друга.

Девушка ползала на коленях, дергала товарищей по несчастью, расталкивала, тормошила их, не давая впасть в забытье, которое ничего общего не имело со сном и было вызвано резким падением температуры тела. Она доставала леденцы из неприкосновенного запаса и запихивала в рот пассажирам.

– Пойте и грызите карамель! – командовала Саманта, зная, что сахар помогает организму бороться с холодом и морской болезнью. – Хлопайте в ладоши, двигайтесь! Мы вот-вот приплывем!

Когда все выдохлись окончательно, она взялась рассказывать разные истории, и как только упоминалась, скажем, собака, полагалось лаять, прихлопывая ладошами в такт, кукарекать или кричать по-ослиному.

От пения и разговоров у Саманты нещадно саднило горло, подобрался холод, навалилась усталость и апатия – первые признаки того, что она на грани срыва и готова сдаться. Девушка попыталась приободриться и заставила себя сесть.

– Я сейчас разожгу плитку и согрею нам чего-нибудь горячего, – бодро объявила она. В ответ никто почти и не двинулся, только кого-то опять мучительно вырвало.

– Ну, кому первому налить… – Саманта осеклась. Что-то изменилось. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она поняла – ветер притих и плот двигался плавно, взлетая и опускаясь вслед за волнами; изматывающие рывки буксирного троса прекратились.

Из последних сил она бросилась к застегнутому пологу и скрюченными пальцами рванула застежки.

Заря окрашивала холодное ясное небо тончайшими оттенками розового и лилового. Ветер почти угомонился, но волны продолжали идти горой, цвет воды из черного превратился в бутылочно-зеленый.

Буксирный трос сорвало вместе с соединительной скобой, на ее месте сиротливо болтался кусок пластиковой обшивки. Номер шестнадцать замыкал вереницу плотов, которые тянул третий катер. Саманта высунулась насколько могла, судорожно вцепившись в борт и отчаянно всматриваясь между гребнями волн. Тщетно: караван исчез.

Из виду пропал не только катер, но и каменистые, увенчанные ледовыми шапками скалы мыса Тревоги. За ночь злосчастный плот снесло на безбрежные пустынные просторы моря Уэдделла.

Отчаяние захлестнуло Саманту. Хотелось разрыдаться от несправедливости жестокой судьбы, но она удержалась, осторожно вдыхая, чтобы не застудить легкие, и вглядываясь в даль слезящимися от ветра и напряжения глазами. Наконец холод загнал ее обратно под купол, в смрадную темень. Обессиленная Саманта легла среди безвольных, недвижных пассажиров и потуже затянула капюшон куртки. Даже при мысли о неизбежных смертях в ее душе ничего не дрогнуло. Наваливалась безысходность; трясина безволия, уже затянувшая остальных, засасывала все глубже и глубже, холод пробирался по ногам и рукам. Саманта смежила веки, и лишь огромным усилием воли снова открыла глаза.

«Нет, я не умру, – твердо заявила она самой себе. – Я не собираюсь вот так лежать и погибать». Отчаяние все равно давило, словно мешок, полный свинцовых чушек, и девушке с трудом удалось повернуться, встать на четвереньки и доползти до ящика с запасами и спасательным оборудованием.

Саманта вытащила из ячейки радиомаяк и замерзшими, непослушными пальцами в толстых рукавицах сорвала полиуретановую упаковку. На приборе размером с сигарную коробку была по трафарету нанесена инструкция, но Саманте она не понадобилась. Девушка включила радиомаяк и вернула прибор на место. В течение как минимум сорока восьми часов – или пока не сядут аккумуляторы – он будет неутомимо транслировать радиокомпасный пеленг-сигнал на частоте сто двадцать один с половиной мегагерц.

Оставалась призрачная надежда, что французский буксир поймает слабенький голос маяка и найдет их. А сейчас Саманте нужно было сосредоточиться на неподъемной задаче: как вскипятить полкружки воды на таблетке сухого спирта и при этом не ошпариться. Поразмыслив, девушка пристроила плитку на коленях, удерживая равновесие при качке. Пока руки были заняты работой, Саманта подбирала слова и крепилась духом, чтобы сообщить остальным неприятную новость.

Покинутый людьми «Золотой авантюрист», с мертвыми двигателями, застопоренным штурвалом, с телеграфным манипулятором, заблокированным в режиме непрерывной передачи однотонального сигнала бедствия, но по-прежнему залитый палубной иллюминацией, стремительно приближался к черным скалам мыса Тревоги.

Утесы, сложенные из необычайно твердых горных пород, уходили в воду почти отвесно, и даже вечные атаки свирепого моря почти не оставили следов – все так же сверкали острые ребра скал и блестели отполированные поверхности разломов.

Не встречая препятствий, волны обрушивались на камень, оглушительно громыхая и сотрясая воздух, словно мощный заряд взрывчатки, яростно взметались у неподвижных скал и обессиленно откатывали назад.