Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 43

Возможно, Максим Евгеньевич, как человек воспитанный, кивнет в ответ, возможно, нет, но — дело будет сделано!

Встреча Максима Евгеньевича Рубатова и Олега Федоровича Гринева будет замечена, учтена, истолкована: слишком много собралось в этот вечер в этом зале людей умных, тертых, преуспевающих. Людей, ведающих многомиллионными финансовыми схемами и многоступенчатыми структурами. Людей организованных и серьезных, а потому просто неспособных представить, что такая встреча при такой игре может быть случайной. А если кто и не заметит или усомнится... Завтра в биржу будет вброшено пятнадцать миллионов, послезавтра — двадцать, потом — сорок! И еще — слухи, сплетни, пересуды...

Все эти мысли пробежали в секунду. Олег чувствовал, что волнуется. Если он не правильно выбрал время... или место...

Женя Ланская неслась по коридору прямо на Гринева. Олег растянул губы в улыбке, мучительно пытаясь сообразить, что лучше теперь сделать...

— Подумать только! Да вы похожи сейчас на молодых Гаррисона Форда и Шона Коннери одновременно! Просто элегантный киношный шпион! И не менее элегантный американский мультимиллионер!

Женя Ланская была одета с той изысканной скромностью, какая приобретается только за очень большие деньги. Но при всем при том выглядела естественно: стильность — как раз то, чему нельзя научиться или купить: или есть, или нет.

— Вот уж не думала, что биржевые дельцы любят Гуно. Хотя — вас, пожалуй, это не касается. Или — вы здесь по специальности? «Люди гибнут за металл»?

— Рад видеть вас, Женя. — Гринев был совершенно искренней. Как ни странно, предстоящий маленький спектакль был ему не вполне по душе. Вернее, совсем не по душе. — Вы без спутника?

— Я девушка самостоятельная. А вы... — Женя на мгновение задержала взгляд на его лице. — Извините, Олег. Мне кажется, вы здесь даже не затем, чтобы «на людях показаться», хотя таких здесь большинство. Вы слишком сосредоточены.

Деловая встреча? Тогда я удаляюсь.

— Вы правы в первом, милая барышня. Мне здесь нужно просто показаться.

— Как-то вы это обреченно, Гринев. Видно, тяжела ваша «боярская» доля. — Девушка глянула мимо Олега, лицо ее засияло улыбкой. — Ой, дядя Максим! — И — бросилась с распростертыми объятиями мимо Олега.

Максим Евгеньевич по-отечески обнял Женю, что-то сказал, улыбаясь добродушно и обаятельно. Его охранник деликатно отошел.

— А почему вы один? Где Наталья Владимировна? Простудилась? Какая жалость!

Я так хотела поговорить с ней о Саврасове!

Максим Евгеньевич что-то шутливо пробурчал девушке, глянул на Олега. Женя обернулась:

— Это Гринев. Он — большой знаток: поэзии и поэт финансовых потоков.

Максим Евгеньевич протянул руку, улыбнулся вполне дружески. А Олег вдруг смутился — то ли обаяние этого человека было совершенно обезоруживающим, то ли сама ситуация, превратившись из просчитанной им схематичной модели в живую реальность, оказалась такой, что Олегу вовсе не хотелось теперь, чтобы кто-то и как-то ее истолковывал...

Максим Евгеньевич Рубатов смущения Олега или не заметил, или приписал его застенчивости, а скорее — человеком он был настолько выдержанным и внутренне собранным, насколько непринужденным и обаятельным был внешне: если какие-то мысли по поводу Гринева и появились у него, то вряд ли кто-то вообще об этом узнает. Истинно влиятельные люди не демонстративны: все мало-мальски посвященные и без того знают, кто они есть, а непосвященным — и знать необязательно.

— Он вам понравился? — спросила Женя.

— Кто?

— Максим Евгеньевич.

— Разве такие люди могут кому-то не нравиться?

— Могут. По-моему, вы смущены или...

— Или?

— Нет... Ничего. Извините, Гринев, что так вышло: просто дядю Максима я знаю с ясельного возраста, они дружили с моим дедушкой; он такой замечательный, а я не видела его уже тысячу лет!

Олегу было стыдно, он даже сам не понимал чего. Словно он использовал эту девчонку для достижения своих, не вполне порядочных, целей. И хотя цель его действий ему самому была ясна, именно сейчас все получилось как-то... Девушка всматривалась какое-то время в его лицо, потом сказала вдруг:

— Я думаю, оперу вы слушать не станете. Но ко мне заехать просто обязаны.

В вашем лице, милый финансист, есть нечто, чего я пока не могу ни понять, ни объяснить... А потому хочу написать ваш портрет.

— Молод я для портретов. Регалий недостает.

Женя рассмеялась:

— Я же не предлагаю лепить с вас конную статую в натуральную величину. Вы, Олег, сосредоточены на чем-то так сильно, что это мешает вам увидеть мир, а миру — рассмотреть вас. Может быть, я помогу в этом вам обоим?

Девушка сдунула с ладошки поцелуй, развернулась и пошла по коридору — легкой, упругой походкой, зная, что многие провожают ее взглядами, и вовсе не желая скрывать ни свою раскованность, ни это знание.

Глава 52

Всякое знание — ложно, если оно касается людей. Люди скрытны, переменчивы, лживы, они лгут всему и всем — недругам, друзьям, собственному отражению в зеркале, но больше всего — самим себе. И как можно узнать другого, если человек не знает себя и «возвышающий обман» ему милее, чем самая правдивая правда?.. Да и является ли то, что унижает человеческое в людях, правдой? Или — это тоже полузнание, такое же несуразное и несовершенное, как все, что есть в нас?..

Мысли эти промелькнули и — исчезли. Когда-нибудь, когда страсти мира сего перестанут его беспокоить, он поселится в дальнем скиту и будет размышлять...

Сейчас — действовать. Проклятие любого времени: нужно делать, делать, делать...

А если и думать, то только над тем, что делать и как. Потому что время когда-нибудь пройдет, и останется лишь вечность. Или — небытие. Ощутить жизнь или хотя бы поразмышлять о цветах, полевых травах, далеких островах, над тайной ледяного севера или над сокровенным в собственной душе — нет ни времени, ни сил. И еще — страшно. Просто страшно.

Вот люди и ныряют в водовороты событий, чтобы не думать и даже не чувствовать... Чего-то достигают или не достигают, радуются, негодуют, печалуются... Над чем? Над тем, что эту гонку так трудно принять за жизнь?

Роскошный автомобиль мчал Гринева через Замоскворечье; сзади, как призрак ночи, маячил черный тонированный «хаммер». Журналистов не было. Разглядев впереди неоновое сияние огней ночного клуба, Олег велел остановиться, произнес коротко и властно:

— Ждите.

Вошел в клуб, заметил, как один из охранников тихонько просочился следом и неприметно завис у стойки. Олег только улыбнулся про себя: люди у Никиты Николаевича вышколены, но без фантазии. А без фантазии в любом деле, будь то бизнес, любовь или шпионаж, можно работать только на самых подступах к «утесам». Потому что на иные вершины и карабкаться не стоит: будешь рисковать, срываться, рисковать снова, а когда заберешься, — вот ты, первый и единственный! — там давно, как в песне: уже и волшебник прилетел «в голубом вертолете», и крутит всем бесплатное кино, и раздает дармовое пиво, и лучезарно улыбается новоявленному скалолазу щербатым ротком — дескать, вовремя вы, у нас и шашлычок уже доспевает, и сауна дотапливается, и девочки одна другой субтильнее ждут-с.

Загрохотали динамики, порядком осоловевшая или, наоборот, вздернутая дозой публика выскочила подрыгаться, перекрыв охраннику у стойки обзор. Олег встал, стремительно прошел по залу к сцене, легко проскользнул мимо охранника, трепавшегося о чем-то с проституткой, — тот и пытался было дернуться, остановить или хотя бы поинтересоваться, за каким рожном посетитель прется в служебные помещения, но Олег остановил его взглядом, властным и резким, но притом сложил складки рта в циничную гримаску — дескать, зачем людишки за кулисы ломятся? Сам сообрази, хочется деву, что пять минут назад на сцене змеей извивалась, на «нощь неземной любови» уболтать...

Олег прошел длинный коридор, по сторонам которого располагались гримерные, спустился по лесенке в пяток ступенек, миновал поворот и вышел через служебную дверь. Быстро пересек переулок, юркнул в проходной, оказался на другой улочке, прошел еще проходной и дворами вышел к сияющему неону станции метро.