Бегство (Ветка Палестины - 3) - Свирский Григорий Цезаревич - Страница 15

Дов неожиданно хохотнул. Встретившись взглядом с Сашей, извинился, объяснил: вспомнил Воркуту и лагерное присловье той поры: "Нет большей красоты, чем поср... на власть с высоты". Всё правда!

- Началась, Дов, странная сюрреалистическая игра, - продолжал Саша, явно недовольный "приземленными" сравнениями Дова. - Они свирепеют, мы маневрируем: то уменьшаем размеры кипы до маленького кружочка, то, напротив, нахлобучиваем шапку даже в бараке. Или повязываем платок: главное, голова покрыта! Когда крысенок видел на мне кипу, он наливался кровью.

- Ну, во-от, тут собака и зарыта, - удовлетворенно констатировал Дов. Этак не только в Израиль, в Африку рванешь! К каннибалам! Ясно дело!

- Простите, Дов, еще абсолютно ничего не... Даже в мыслях. Я хотел быть евреем, но в родном отечестве. Считал, еврейский мир, еврейская культура в мозаичной российской естественна. Я намеревался быть лояльным гражданином отечества. "Какая разница" зрелому социализму", полевой геолог в кипе или в чепчике?" - философствовал я (вы уже заметили, меня хлебом не корми, дай пофилософствовать!). Мои патриотические размышления прервал окрик надзирателя: "Заключенный Казак, в штаб!" Провели в административное здание. Сизый, пьянцовского вида районный судья бормотал по бумажке: "В связи с многочисленными нарушениями..." Короче, тюрьма. Надели наручники... - Саша вытер ладонью лоб, потянулся устало: - Дов, про тюрьму вам все известно. Может, на этом и закруглимся?

- Идя окунись, горемыка, - сказал Дов. - Смой тоску - печаль...

Растираясь цветастой махровой простыней, Саша продолжил: - Везли счастливого обладателя кипы в тюрьму по воздуху. В самолете Казань-Чистополь усадили удобно. С обеих сторон солдаты с автоматами. Впереди бабки с мешками. Одну на пол посадили, сверх нормы. Бабки народ отчаянный. Ничего не боятся. Та, что на полу, с солдатами сцепилась: "С билетом я, а не сажали. Из-за вас, вижу!" - В воздух поднялись, повернулась в мою сторону, любопытствует: "А с лица ты, вроде, не убивец. За что ж тебя, родимый?" Солдат автоматом потряс, тут тебе, бабка, не парламент! А для меня как раз парламент. "Шляпа им моя, говорю, не понравилась, отвечаю, вот и убивец!" Сболтнул, а ведь напророчил...

- Неужто убийство клеили?! - Дов вскочил. - За кипу?! Ты ничего не пропускай, слышишь!

- Сажают в бокс. За дверью голос Шимука: "Дядек, не толкай! Сам дойду!" Я как заору: "Петро, с приездом!"

- Вижу, черт вас одной веревочкой связал, - настороженно заметил Дов. И тише: - Слушай, Сашек! Как говорят твои французы, алтер ну!.. Не лыбься до ушей. Вопрос серьезный. Откуда наш Петро Чингизхан так знает иврит? Богатый у него иврит. Как у профессора. Шпарит, как на родном. Сам слышал, его иврит лучше, чем у меня. Лучше, чем у наших сидельцев в Кнесссете- болтунов завзятых. Кто его учителя? Уж не с улицы ли Фрунзе?.. Москвич, а не помнишь, что на улице Фрунзе Генштаб армии-освободительницы. От Арбата вниз, к Каменному мосту.

- Почему так подумали? - спросил Саша с неприязнью. - Какие у вас основания? Кроме хорошего иврита...

- Никаких, Сашенька! Крупный мужик, весельчак с картины Репина "Запорожцы". Выбрить бы ему голову, оставив оселедец, и все, готов, козаче! Правда, рожден в местах, где, как пели бандуристы, "злы татаровя дуван дуванили". А мускулы у него! Культурист чистой воды. Никто в Израиле моей руки не мог одолеть, а этот отогнул играючи. Память фотографическая. Чувствуется, Сашок, школа. Но, ежели всерьез, никаких оснований. Обычная советская бздительность... - Взглянул в негодующие глаза Саши: - Всё, Сашок! Не было у нас этого разговора, лады?.. Давай главное: кто ж тебя все-таки повернул лицом к Обетованной?

Саша помолчал, покусывая нижнюю губу. - Когда огляделся в Чистополе, продолжал он горестно, - было ощушение, лучшие люди России туг. Ныне их имена знают по книгам, по газетам, - Саша стал загибать пальцы на руке: Валерий Сендеров* и Михаил Казачков* - ученые, Сергей Григорянц* - редактор полузаконной "Гласности"... А напротив нас одиночка Толи Марченко*... Евреи? В Чистополе до четверти всех зеков были евреями, хотя они ни в малейшей степени не отождествляли себя ни с евреями, ни с Израилем... В политическом отделении евреями по паспорту значились лишь пятеро. Из двадцати.

Дов засмеялся: - А Горбач подсчитал, евреев в Союзе меньше одного процента. У-ух, недооценил нас, сердечный!

- В тюрьме зеков тасовали, в камеру к своим друзьями или подельникам не попадал никогда. И с Петром Шимуком нас соединили лишь однажды, да и то по ошибке. Моими однокамерниками были физики и математики. Пили чай вместе. В субботу я зажигал свечи.

- Свечи?! - вскричал Дов. - На строгом режиме?! Сашок, арабские сказки! Как доставал-прятал?

- Была у меня маленькая баночка из-под мази. В нее подсолнечное масло, из ватки фитилек. Сверху фольга с дырочкой для фитиля. И зажигай лампадку... На строгом разрешено брать в ларьке продукты на два рубля. Покупал на всю сумму постного масла. К субботе...

- И ученые праздновали?

- Увы, доктор Казачков держал голодовку девятый месяц. Обвинение у него было такое же, как у Щаранского - наговор, ложь. На него глаз положили, когда он только-только защитил докторскую и... отказался участвовать в "атомном проекте." В его развитии... "Мы и без новой водородной бомбы весь мира за горло держим, а с новой..." Подумать только, Сахарова облопошили, пригнули. Раскаялся куда позднее.. А доктор Казачков тогда же ответил дерзостью. Да нет, не на Лубянке дерзил. Среди своих. В лаборатории! Донесли, прохвосты... Кто мог об этом- за пределами Лубянки - знать?! За Щаранского весь мир встал. А доктора наук Казачкова как бы и не существовало. А ведь он ученый-энциклопедист. Благородный человек, с юмором. Толкнули меня в камеру, называю себя, он мне руку лопаточкой и для ободрения: "Ты значит из казаков, а я всего лишь из казачков. Так что не робей!"

И вот такого человека в упор не видели. Вы можете, Дов, объяснить эту "избирательность" западных гуманистов?

- Могу, почему не моту? Западные гуманисты про Россию не знают и не понимают ни хрена. Зеку-бедолаге женку надо иметь, которая мир подымет...

Саша вздохнул печально: - Миша Казачков отсидел пятнадцать лет. Он был несгибаем. Каждый день в камеру врывались два жлоба, заламывали Мише руки. А то садились на него верхом и... самым болезненным способом: суют шланг с питательным раствором в нос... Представляете, Дов, ученому-физику, энциклопедисту, воронку в нос... Казачков первым поколебал мою решимость прожить всю жизнь в советском государстве. Судите сами! Увидел, такой ученый, нигде ему нет места в родной... кроме тюрьмы строгого режима, я был поколеблен в своих основах. Может быть, я не туда прикладываю свои силы? Не там ищу потерянное? Я вовсе не родной ребенок, а приемыш, любовь которого безответна? Я мачехе-родине: "мамочка-ма-мочка!", а ее это только бесит? Вот и Петро Шимук, не еврей вовсе, и то разглядел на Ближнем Востоке нечто свое, мной не увиденное... Я - не кабинетный ученый, удовлетворенный лишь процессом мышления, а человек действия. Подал властям... об отказе от советского гражданства, раз! и в дамки.

- Ну, ты даешь! - Дов развел руками. - Тогда это было все равно, что на колючку броситься. Тут же брали на мушку.

- И взяли. Но по общей причине - шел восемьдесят шестой. Перестройка ускорение и т.д. и т.п. Никто не верил газетной трескотне. Первым догадался, что началось что-то необычное, Иосиф Бегун. "Замельтешила охрана что-то, сказал. Похоже, заметают следы... "Как бандиты заметают?.. Убирают свидетелей.. Хуже всех пришлось Петру Шимуку и Толе Марченко...

Дов встрепенулся.

- Извини, что перебил, я по ходу дела... Толе Марченко удалось выпустить на Западе "Мои показания". Книгу редкую. Весь мир прочитал. Довел вохру до белого каления. Мстили, как могли. Понятно! А Шимуку почто мошонку защемляли?

- "Хохол, а влез в жидовские дела! - кричали ему на Лубянке. Ожидовел! Кровь свою предал!" Терзали. В политзону гнали через уголовные лагеря, кружным путем. Чтоб кончили его по дороге... А в Чистополе! Инспекция навалилась. Выдернули Шимука на беседу. А он эту братию и на дух не переносил. "Превратили Россию в Содом с решетками, а теперь по тюрьмам катаетесь, - бросил им в лицо, - счастье, что хоть евреям есть куда бежать!" Те разъярились. "Ты сколько лет за них адвокатствуешь, - кричат. - Ты что, клятву им давал?!" Петро взглянул на их щедринские хари, вскинул руку, как на сцене, прочел с чувством 137-ой псалом: "Если забуду тебя я, Иерусалим, пусть отсохнет десница моя, пусть прилипнет язык мой к гортани моей..."