Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони - Страница 75

Однако выбора у нее не было. С течением времени боль становилась все невыносимее. Помимо опасений, что последствия сражения с Марквортом могут угрожать ее жизни, нынешнее состояние мешало Джилсепони не только в выполнении ее обязанностей королевы, но и супружеских обязанностей, убивая всю радость жизни.

Женщина взяла камень души и, думая об Элбрайне, чтобы сделать происходящее менее тягостным, начала свое нелегкое исследование. Она не пыталась заглушить тяжелые и горестные воспоминания, сосредоточиваясь на их светлых сторонах. Она думала о ребенке, которого вынашивала, снова вспоминая то чувство наслаждения, которое испытывала, ощущая, что в ней растет новая жизнь.

Джилсепони проникла в свое пустое чрево, осмотрела шрамы, оставшиеся после той битвы. Но кроме этих старых рубцов она обнаружила и нечто другое — живое, злобное и пугающее. В ее плоть впились тысячи маленьких коричневых демонов, объятых неутолимым голодом.

Ошеломленная, Джилсепони с трудом восстановила ясность мыслей. После чего ринулась в бой с ними столь же неистово, как когда-то сражалась с демонами розовой чумы, яростно уничтожая пожиравших ее нутро демонов целительной силой камня души.

Она начала ощущать исцеление — как телесное, так и душевное. В отличие от демонов чумы коричневые демоны не плодились с такой пугающей быстротой. Ее схватка с ними была долгой, очень долгой, но когда Джилсепони вернулась в обычное состояние, она хотя и была измождена, зато давно уже не чувствовала себя так хорошо. Может, целый год, а может быть, и дольше.

Королева легла на постель, заложила руки за голову и с наслаждением вытянулась всем телом. Еще недавно это заставило бы ее закусить губы от нестерпимой боли. Теперь боль куда-то пропала, исчезли и мучительные спазмы. К Джилсепони вернулось телесное здоровье, однако это не избавило ее сознание от лавины вопросов. Была ли ее победа полной и окончательной? Сумела ли она уничтожить эту болезнь — или как назвать то, что мучило ее все эти долгие месяцы? Что означало ее выздоровление для нее самой и Дануба? Сможет ли она теперь родить королю наследника?

Следом за этим ее сразу же настиг другой вопрос: а хочет ли она ребенка от Дануба?

Сейчас было слишком рано думать об этом. Исцеление собственного чрева (хотя королева подозревала, что проделанное ею называлось как-то по-другому) имело далеко идущие последствия, и не все они были радостными. Кого бы она ни родила, чванливый и лицемерный двор Дануба сразу же возненавидит ее ребенка.

«Нет», — твердо ответила себе Джилсепони. Она не исцелила ран, нанесенных ей Марквортом; те были слишком давними и глубокими, чтобы поддаваться врачеванию магии самоцветов. Она избавилась от чего-то другого; возможно, от какого-то недуга, вызванного этими ранами.

Но какими бы ни были результаты и последствия ее битвы с коричневыми демонами, столь длительное время терзавшими ее тело, королева Хонсе-Бира чувствовала себя гораздо лучше. В таком приподнятом настроении и застала ее одна из служанок, которая принесла Джилсепони завтрак. Королева уселась за столик возле кровати и стала ждать, пока та расставит тарелки с кушаньями. Впервые за все это время в ней пробудился здоровый аппетит.

Когда служанка вышла, Джилсепони вооружилась вилкой и ножом и приготовилась…

Вилка и нож так и застыли в руках ошеломленной женщины. Она отчаянно заморгала, предполагая обман зрения. Возможно, это явилось результатом ее недавней битвы. Возможно, у нее еще сохранялась внутренняя связь с гематитом… Однако сейчас было не до поиска причин: она вновь увидела коричневых демонов.

Маленькие злобные существа бросали на нее жадные взгляды. Вся пища просто кишела ими. И Джилсепони ощущала их чудовищный голод.

Вздрогнув, королева оттолкнула стул и снова достала камень души. Она колебалась. А вдруг обнаружится, что сама пища является для нее ядом? Вдруг раны, нанесенные демоном, способны сотворять что-то с пищей, превращая ее в отраву? Как тогда жить? Как…

Джилсепони отбросила эти страхи и погрузилась в камень души, чтобы внимательно проверить принесенные ей кушанья. Результаты, с одной стороны, успокоили королеву, но с другой, только усилили ее страх. Ядовитой была не сама пища, а что-то, подмешанное в нее!

Джилсепони смахнула тарелку на пол, и та со звоном разлетелась на куски. Королева добралась на подгибающихся ногах до постели и упала на нее, пытаясь обдумать свое открытие и связанные с ним последствия, от которых ее пробирала дрожь. Неужели кто-то давно и регулярно пытается ее отравить?

— Быть может, мой желудок не воспринимает некоторых приправ, — произнесла она вслух, хотя сама прекрасно понимала, что маленькие голодные демоны были не приправой, а отравой, намеренно добавляемой в ее пищу.

Женщина быстро оделась и приступила к поискам отравителя. Служанка, которую она сразу исключила из числа возможных заговорщиков, привела ее в громадные помещения дворцовой кухни, прямо к главному повару Кеникану, удостоенному чести готовить пищу для королевской четы.

Когда Джилсепони велела всем удалиться и оставить их одних, подобострастная улыбка немедленно сползла с лоснящегося лица повара. Он не терялся в догадках и сразу понял, что привело сюда королеву. Пристальный взгляд Джилсепони и ее резкие вопросы, требовавшие немедленного и однозначного ответа, вынудили толстяка на быстрое признание. Впрочем, Кеникан был лишь исполнителем.

— Если Анджелина просто приносила мне еду, даже не подозревая, что туда подмешано, то ты прекрасно знал об этом, а потому являешься соучастником преступления, — решительно объявила повару Джилсепони.

— Нет, я… я не знал, ваше величество, — заплетающимся от страха языком пытался оправдаться Кеникан.

— Все ты знал, — отрезала королева. — Я сразу это поняла по твоим бегающим глазкам, едва только потребовала, чтобы нас оставили вдвоем. Ты все прекрасно знал.

— Смилуйтесь, ваше величество! — застонал, падая на колени, толстяк, который понял, что обречен. — Я не смел ему отказать! Кто он, и кто я! Всего лишь повар, незаметная букашка, человек…

— А ну-ка, встань, — приказала ему Джилсепони.

Пока Кеникан, кряхтя, поднимался на ноги, она пыталась разобраться в своем гневе. Какая-то часть ее натуры жаждала отхлестать негодяя по щекам, и королева уже была готова позвать гвардейцев, чтобы повара арестовали, судили и наказали по всей строгости закона. Но другая часть ему сочувствовала. Кеникан оказался между двух противоборствующих сил, каждая из которых с легкостью могла стереть его в порошок. Женщина вполне понимала и то, почему толстяк принял сторону заговорщика — он знал, как относятся к королеве Джилсепони придворные. Неудивительно, что слуги подражали господам.

— Значит, ты собирался убить меня? — спросила она повара.

На лице Кеникана отразился неподдельный ужас.

— Ты добавлял отраву в мою пищу, — продолжала Джилсепони.

— Отраву? — простонал он. — Но ведь все дамы… Я думал…

Королева недоуменно воззрилась на толстяка. После чего велела ему сесть и потребовала, чтобы он сознался ей во всем.

То, чем ее пытались отравить, было отваром сбора трав, которую принимали придворные дамы, чтобы избежать нежелательной беременности. Повар рассказал Джилсепони, каким образом придворные дамы получали эти травы — их поставлял один человек. Человек этот, обладающий огромным влиянием и властью, явился к повару и объяснил, что отныне он должен добавлять отвар этих трав в пищу королевы, что не вызвало у него особого удивления, поскольку он по просьбе дам, живших в замке, не раз приправлял таким образом их пищу.

Имя злоумышлявшего против нее не столько поразило, сколько ужаснуло Джилсепони. А живших в замке придворных дам, включая и Констанцию Пемблбери, можно было легко пересчитать по пальцам.

Джилсепони напряженно обдумывала ход своих дальнейших действий.

— Как мне теперь после этого тебе верить? — спросила она Кеникана. — А ведь я должна доверять тебе больше, чем многим другим.