Хромой странник - Рымжанов Тимур - Страница 21

– Уходи отсюда! – сказал мастер, выходя навстречу. – Добра не будет. За то, что перед боярином меня посрамил, доброго слова не скажу, но вот руки мне сберег, за то спасибо. У меня семеро детей, руками кормлюсь.

– Да вот, видишь, без кузни, брожу, у прочих мастеров и не смею работы спросить, соскучился по ремеслу. Вот и взялся то дрянное железо поправить.

– Да уж, поправил, здешние кричники только за голову хватаются. Я им как тот твой меч показал, так сразу же все в один голос сказали, что кыпчакская работа.

– С каких это пор кыпчаки стали кузнечным делом промышлять, они ж кочевники!

– То мне не ведомо! А такое тугое железо, что ты тут выковал, у нас кыпчакским зовут.

– Да вам все, что рожа не русская, не половец, так кыпчак. А то, что он перс или индус, так вам все едино.

– Ты с чем пожаловал? Говори да ступай. Прознает боярин, что ты вновь наведывался, со свету меня сживет. А то и слух пойдет, мол, я с алырой знался, беса привечал. Умение твое – нездешнее, ты уж не серчай, да кому докажешь. Я смотрел, как ты молотом бил, да все боялся – треснет, родимый. С тех пор как епископ с монахами стали наведываться по боярина наущению, так я за инструмент свой бояться стал, не хочу знаться с заморскими этими богами. Они мне говорят – вера моя грешная да дикая! Отца своего почитать, Хороса, Чура, грех?! Мои родные – матери-берегини, отцы, мудрецы-защитники – все погань! Что мне до их бога? Проповедь мне читали, каракули свои толковали, а спроси их, как же от веры в отца своего отречься, променять, – не могут ответить.

– А и не отрекайся. Многие годы пройдут, а все новые монахи да пришлые эти кузнеца взашей гнать будут из церквей своих, покуда тот обрядов не свершит.

– Вот скажи мне, чужой человек, почему все бесы да духи по углам живут да сором из-под веника себя тешат, и в капище нет им ходу, потому что в Хороса храм не пройти, нет в нем углов. А божий дом из камня ставят, углов не счесть – а храмом называют?

– Это ты не к тому с таким вопросом, друг мой, я слов твоих и четверть малую с трудом понимаю, а уж на болоте в деревеньке так до сих пор волыкаем кличут. Да что там, коль просишь, уйду я, не стану мешать. Даст бог, сделаю свою кузню.

Мне не захотелось делаться в глазах мастера еще более загадочным и чуждым. Решись я сейчас попросить у него хоть немного поработать, рискую вовсе испортить о себе впечатление. Да и вдруг страшно стало. На все сто ведь уверен, что не сработает сейчас эта крученая железяка на подставке, но страшно стало не от этого. Я испугался того, что она все же заработает. Неизвестно, переживу ли я еще один скачок во времени. Нет никакой уверенности в том, как это произойдет и куда меня закинет. У любого инструмента, орудия, оружия или прибора всегда есть инструкция, или найдется специалист, который точно знает, как действует предмет. У меня не было ни того ни другого. Я ведь даже не пытался разобраться с теми надписями или узором, начертанными на подставке с камертоном, а уже собрался куда-то в неизвестность. Неумный поступок.

– Опять ты! С раменья пришедший, моего кузнеца донимаешь?!

Она стояла в проеме ворот, освещенная ярким солнечным лучом, невесть откуда взявшимся в серой мгле морозного утра. Чуть надменная, но не дерзкая. Доброжелательная, но и дистанцию держать умеющая.

– А, боярышня. Вот уж не думал, что опять с тобой свижусь. Но, признаться, рад встрече! Мое имя Артур, варяга сын.

– Ярослава Дмитриевна.

Я только сейчас разглядел, что она молода. Да и отчество Дмитриевна, надо думать, от того самого боярина, что калечил мастера. Рядом с боярышней были три женщины среднего возраста, а Ярославне, похоже, не больше восемнадцати, просто при ее дородной фигуре возраст определить нелегко. И вроде не толстая, но пухлая, округлая. В фотомодели ее бы точно не взяли. Такая на сгиб локтя пятерых фотомоделей уложит и не заметит. На лицо приятная, по поведению чуть резкая, видно, что в детстве была очень бойкой и проворной.

– При первой нашей встрече не было возможности представиться и познакомиться, рад, что не обделили вниманием на этот раз, мимо не прошли.

Ярослава слегка покраснела, но не подала виду, что засмущалась. Наоборот, чуть подобралась, выпрямила спину, как бы готовясь к долгой беседе. Не знаю, чего она ждала на самом деле, но к дальнейшему разговору я оказался не готов. Девушка мне понравилась, этого вполне достаточно. Понравился ли я ей? Не знаю. Обычно, если человек не нравится, то даже короткий разговор с ним стараются по возможности не затягивать. В своем времени я бы действовал напористей и решительней. Вот именно поэтому, с удовольствием и даже каким-то трепетом, я торопился откланяться, понимая, что любым, даже самым осторожным действием могу обидеть или оскорбить наивную девушку.

– Ты опять уйдешь в свой лес? – спросила она, цепляясь за меня взглядом, воспользовавшись моментом, что нет посторонних и нежелательных свидетелей. Няньки да кормилицы, наверное, не в счет.

– У священников святой воды не хватит окроплять городище, пока я здесь ошиваюсь. Да и самому в лесу спокойней.

Выдерживая почтительное расстояние, я не спеша, словно кот, обошел красавицу вокруг, рассматривая детали одежды, фигуру, осанку. Принюхался к ее запахам, таким сложным и непривычным. Ярославна только вертела головой, стараясь не упустить меня из виду. Сопровождающие ее женщины осторожно попятились. Надо сказать, эти дамочки выглядели как гренадеры – с такими провожатыми гулять можно где угодно. Придется – и медведя заломают, не вспотеют. Голыми руками скрутят, похлеще тех охранников, что возле боярина прошлый раз отирались.

– Но, глядя на вас, прекрасная девушка, я готов оставаться в городе сколько угодно, лишь бы иметь возможность хоть изредка видеть эти чудесные глаза, чистые и глубокие, как небо над головой. Блеск драгоценных камней меркнет, золото тускнеет от светлого лика. И нужно быть слепцом, чтобы пройти мимо и не восхититься. Ради таких, как вы, прекрасная боярышня, свершаются великие подвиги, слагаются песни. С вами могут сравниться лишь солнца луч да свет луны, что кружат свой нескончаемый хоровод в небе над этой грешной землей.

Вот это я загнул! Не уверен, что милая девушка поняла хоть половину слов, что я изливал из себя, как мед, мурлыча котом, неспешно вышагивающим на мягких лапах. Но она наверняка почувствовала, что все сказанное – хвала ее небесной красоте.

Ярославна смеялась, прикрыв лицо краешком платка. На ее розовых щечках появились ямочки, веки томно опустились. Она почему-то не решалась посмотреть мне прямо в глаза. Да уж, эту девушку комплементами не баловали.

Такое удачное стечение обстоятельств, неожиданное знакомство. Я не мог упустить шанса.

– Смею ли я надеяться, увидеть вас вновь? Смотрю я, провожатые ваши дамы уж косо смотрят на меня, как бы не подумали чего плохого. Не стану испытывать их терпение и поспешу удалиться, но с робкой надеждой, что мы увидимся снова.

– Да тьфу на него! Свет наш! Золотко! Гони его! – запричитала одна из женщин в окружении девицы. – Щербота! Бесовское племя! Прочь поди! Откуда пришел, туда и сгинь, грязнушек варяжьих обхаживай, смерд, а на девку нашу не зарься! А вот сейчас как десятников кликну, натерпишься от них, невежда! Прочь с дороги!

– Вижу я, милая, что горят глаза, как ясные звезды, а сердце так и заходится, что у воробушка, – сказал я, совершенно не обращая внимания на угрозы со стороны ее теток. – Видел я города, видел страны, был в морях и в горах, но нигде не встречал такой чудесной и прекрасной, как ты, боярышня Ярославна! Рад был знакомству, уйду, коль гонят, дабы не прослыть грубияном и задирой. С нетерпением буду ждать следующей встречи.

Сказав это, я повернулся и пошел по центральной улице к воротам. Больше ничего не удерживало меня в этом месте – назвать городом это сборище вкривь и вкось натыканных где попало домишек, опоясанных частоколом, у меня просто язык не поворачивался. Не было ни гроша в кармане, чтобы задерживаться в лавках торговцев, а без дела топтаться на рыночной площади, привлекая к себе внимание, ни к чему.