Тринадцать полнолуний - Рок Эра - Страница 45

— Мужская этика, это единственное, что мужчина может унести с собой в могилу, — донеслись слова отца из-за прикрытой двери.

Так Влад Загорвович оказался в чуждой его внутреннему состоянию среде военных. Он был слаб духовно и физически, поэтому никто из кадетов курса вообще не обращал на него внимания. Он ни кому не был интересен и его, просто, не замечали. Генри был сильно удивлён, увидев в окне столь не приметного по всем статьям, и больше того, трусливого мальчика.

— Влад? Что ты тут делаешь? Ведь уже отбой! Как ты смог пробраться сюда и подняться к окну?

— Я сбежал из спального корпуса, нашёл здесь камень, подкатил к стене и подтянулся, — Влад отвечал ему, с трудом выговаривая слова, ведь висеть на руках такому слабенькому, как он, было очень трудно.

— Что привело тебя сюда? Как же ты смелости набрался? — Генри был поражён такому отважному поступку.

— Я и сам удивляюсь. Но не смог уснуть и решился. Я пришёл выразить тебе своё восхищение. Ведь я всё видел, как вы дрались, как ты повалил Стаса. А потом, когда тебя били розгами, ты даже не заплакал. Я бы так не смог. Ты очень сильный и смелый.

— Ерунда, это оказалось не так уж и сложно, главное поверить в себя, преодолеть слабость и трусость. Я понял это. Теперь я чувствую в себе такую силу духа, что никому не позволю помыкать мной, — твёрдо сказал Генри.

— Как я завидую тебе, твоей храбрости. Я никогда не стану таким, — с горечью в голосе сказал Влад и перехватил руки, — хочу попросить тебя, можно, пока ты будешь здесь, взаперти, я буду приходить и разговаривать с тобой, может, это поможет мне стать таким же сильным и отважным, как ты.

— Конечно, приходи. Но мне кажется, что, придя сегодня сюда тайно, ты уже сделал первый смелый поступок. Я так удивлён этому.

Генри тоже устал висеть на прутьях решётки, но прервать беседу не решался. Он внутренним чутьём почувствовал, этот мальчик, именно сейчас, очень нуждается в моральной поддержке. А произошедшее сегодня с самим Генри, перевернуло что-то и в его душе. Он понимал шаткость своего триумфа, но что-то ему подсказывало, с сегодняшнего дня он вправе взять на себя ответственность за кого-то ещё, кроме себя.

Влад стал приходить к Генри каждую ночь. Владу удалось найти более мобильную подставку под ноги. Теперь он мог приносить её с собой, а потом забирать и прятать в укромном уголке. Генри, исследовав стену, нашёл ещё три выступа и теперь забирался на подоконник. Часами мальчишки говорили обо всём, что происходило в училище. Влад рассказывал, что Стас не успокоился, грозил поквитаться с Генри за позор. Генри только усмехался, и уверял Влада, что нисколечко не боится Вышневского, и готов дать ему отпор. И ещё о многом нашлось поговорить двум товарищам. А то, что они стали товарищами, никто из них не сомневался.

Так продолжалось четыре дня. На столе карцера собралась большая стопка хлебного пайка. Генри отказывался от еды, дежурные офицеры говорили, что будут кормить его насильно. Тогда Генри нашёл в оконной раме крохотную дырочку, расковырял её, смог вытащить маленькое стекло и отдавал хлеб своему вечно недоедавшему другу (у Влада в столовой бойкие кадеты всегда отнимали порции пищи, оставляя ему лишь маленькую часть, чтобы он не упал в голодный обморок). Тот, сначала отказывался, твёрдо утверждая, что он сыт, но потом принимал кусок хлеба и недоумевал, как это Генри не хочет есть. Но наш маленький, упрямый заключённый, поставил себе условие проверить характер. И надо признать, с честью держал данное самому себе слово. На шестой день голодовки, он почувствовал себя странно. Ему стало легко, звенящая пустота в желудке, уже не изнуряла его. Звуки, доносившиеся с улицы, стали чётче и громче. Ему казалось, он слышит всё и всех вокруг. Стало тепло, и приятная нега разлилась по его телу. Он присел на корточки, опершись на холодную стену, но холода уже не чувствовал. В голове заиграли маленькие колокольчики. Он прикрыл глаза, и, казалось, начал дремать. Но во сне не слышишь шорохов, а он слышал всё.

Перед его глазами появилось странное, похожее на сон, видение. Он летел, парил в небе, как птица, замирало сердце, дышал полной грудью. Кому хоть раз удалось ощутить зто поразительное чувство! Когда ветер обдувает лицо и в теле такая лёгкость, кажется, каждая частичка, образующая плоть, не материальна, а наполнена воздухом и составляет не единое целое, а существует сама по себе. Ему часто снилось, как он летает. Когда рассказывал сны матери, она улыбалась и говорила: «Значит, ты вырос ещё. Когда сниться полёт, значит, человек растёт». Но полёт во сне недолог, в какой-то момент, сознание включает метроном, и чувство полёта сменяется страхом падения, сжимающего сердце тисками. Но сейчас, в этом видении, этого не произошло. Он просто очутился на прекрасном, зелёном лугу. Воздух был чист и прозрачен. Было ослепительно ярко, но солнца не видно. Вдалеке виднелись горы, чувства расстояния не было, казалось, до них можно было добежать за мгновение, и в то же время идти много дней. Красивые цветы, он никогда не видел таких. Они были необыкновенными по форме, яркая радуга их лепестков составляла странное сочетание, совершенно несвойственное известной цветовой палитре растений. Трава тоже была нереальной. Казалось, она светилась изнутри, переливаясь множеством зелёных оттенков, от бледно салатного, до бриллиантовой зелени. Он восхищался таким буйством красок, был очарован неземной красотой. Вдыхал сладкий аромат, растворённый в воздухе. Такой покой и нежный трепет души, желание провести здесь вечность, казалось, эта самая лучшая доля.

Но чудное блаженство прервал, доносившийся откуда-то, еле слышный звук. Он прислушался к звенящей тишине и понял, что слышит чей-то голос, зовущий его по имени. Отчаяние и мольба о помощи в этом звуке были настолько сильными, Генри завертелся на одном месте, чтобы понять, откуда доноситься зов. Определив направление, он бросился бежать на этот голос. Звук стал приближаться и чем быстрее бежал Генри, тем он становился пронзительнее. Горы стали ближе, до них оставалось буквально чуть-чуть, он смог разглядеть их. Они были абсолютно гладкими, с зеркально отражающей поверхностью отвесных стен. Они поднимались высоко в небо и в то же время были не больше маленького пригорка. Их высота, как-то, странно, еле уловимо, менялась на глазах. Горы обрамляли кратер огромной величины. Далеко внизу, на дне этого кратера плескалась огненная лава. Как бурлящее море из искр и пламени, она, как-будто, делала вздох, вздымаясь огненными волнами. Но вдруг, на гладких стенах появилось множество выступов, буквально на один шаг. На них стояли, еле заметные, призрачные человеческие фигурки. В одной из них, ближе к нему, Генри узнал своего друга, Влада Загорвовича. Это было безтелесное, эфимерное создание, не имеющее плотности, лишь сохраняющее знакомые черты. Опушенная голова, согнутые плечи, сложенные на груди руки. Вся эта фигурка источала отчаяние и безысходность. Генри хотел окликнуть друга, но тот сам поднял на него глаза. Страх и невыразимая тоска во взгляде болью отозвалась в сердце Генри. Комок в горле перехватил дыхание и не дал произнести ни слова, он только сильнее припустил, чтобы успеть отдёрнуть Влада от бездны. Он уже не бежал, а почти летел над землёй. Но тут, почти из ниоткуда, на его пути вырос цветок, ещё прекраснее и необычнее, чем все на этом лугу. Генри как вкопанный, остановился перед этим восхитительным чудом здешней природы. Яркий, неописуемой расцветки, он как магнит, притянул взгляд Генри. «Посмотри, какая красота, как тут прекрасно!» хотел он крикнуть другу. Всего мгновение эта красота поражала взор, и когда Генри протянул к цветку руку, он вдруг начал тускнеть. Концы его лепестков почернели, стали сворачиваться к середине. И вот уже весь цветок пожух, превратился в труху, осыпался пеплом и пропал. Генри вздрогнул, смутная тревога овладела его существом. Он посмотрел на горы, все выступы были пусты. Влада тоже не было. Горы снова отодвинулись.

— Влад! Влад, где ты? — закричал Генри.