Незримые академики - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 5

– Э… точнее говоря… насколько мне известно, его нынешнее жалованье как минимум… – начал он, но при нынешнем умонастроении Чудакулли самым лучшим ответом было отсутствие такового.

– Жалованье? С каких это пор волшебники работают за плату? Мы занимаемся чистой наукой, мистер Тупс! Нас не интересуют деньги!

К сожалению, Думминг был истинным логиком, который временами, словно в помрачении ума, искал прибежища в благоразумии и честности. Но когда приходилось иметь дело с разгневанным аркканцлером, то и другое, выражаясь по-научному, было абсурдно. Вдобавок Думминг не умел мыслить стратегически – в кругу волшебников это большой недостаток – и в результате делал одну и ту же ошибку, призывая на помощь, как в данном случае, здравый смысл.

– Это потому, что мы никогда и ни за что не платим, – ответил он, – а если кому-нибудь нужна мелочь, всегда можно взять вон из той банки…

– Мы – одно целое с университетом, мистер Тупс! Мы берем лишь то, что нам нужно! Волшебники не взыскуют богатства! И, разумеется, не занимают «крайне ответственных должностей, предполагающих солидный социальный пакет», что бы, черт побери, это ни значило, а также «прочие льготы, в том числе щедрые пенсионные выплаты». Пенсия, боги мои!.. Когда это волшебники уходили на пенсию?!

– Ну, доктор Парик… – начал Думминг, уже не в силах остановиться.

– Он оставил университет, чтобы жениться! – оборвал Чудакулли. – Это не то же самое, что выйти на пенсию. Это скорее то же самое, что умереть!

– А как же доктор Хаузмартин? – продолжал Думминг.

Профессор самых современных рун пнул его в лодыжку, но Думминг только охнул и договорил:

– Он уволился, потому что у него случился тяжелый случай профдеформации, а именно, он превратился в лягушку, сэр!

– Не можешь – не берись… – пробормотал Чудакулли. Напряжение слегка спало, и остроконечные шляпы осторожно приподнялись с глаз. Аркканцлеровы вспышки продолжались недолго, и это было бы приятно, если бы не тот факт, что примерно через каждые пять минут что-либо напоминало Чудакулли об изменнической, как он выражался, деятельности декана, которому взбрело в голову при помощи обыкновенного газетного объявления найти себе работу в другом университете. Не так подобает вести себя королям магии. Волшебнику не пристало сидеть перед какими-то драпировщиками, зеленщиками и сапожниками (конечно, они чудесные люди, соль земли и все такое, но тем не менее), которые судят и оценивают его, как терьера на выставке, в том числе пересчитывают зубы. Декан предал все братство волшебников, вот что он сделал…

В коридоре послышалось поскрипывание колес, и волшебники замерли в предвкушении. Дверь распахнулась, и в комнату въехала первая, доверху нагруженная тележка.

Все взгляды сошлись на служанке, которая ее толкала, и послышались вздохи. В них звучало разочарование: волшебники убедились, что перед ними не та, кого ждали.

Она не была безобразна. Допустим, непритязательна – но точно так же непритязателен какой-нибудь милый деревенский домик, чистый, приличный, с увитым розами косяком, с вышитым «Добро пожаловать» на коврике, с яблочным пирогом в духовке. Но мысли волшебников, как ни странно, сейчас сосредоточились не на еде, хотя некоторые и недоумевали почему. Более того, служанка была даже хорошенькая, хотя грудь явно предназначалась для девушки повыше на полметра…

…но это была не Джульетта.

Волшебники пали духом, но тут же ободрились, когда в комнату въехал, извиваясь, целый караван тележек. Для подъема настроения нет ничего лучше перекуса в три часа ночи. Это всем известно.

«Что ж, – подумал Думминг, – по крайней мере, сегодня аркканцлер ничего не разбил. Не то что во вторник».

Хорошо известный в любом учреждении закон гласит: если хочешь, чтобы работа была выполнена, поручи ее тому, кто и так уже занят по уши. Эта метода стала причиной немалого количества убийств, а в одном случае повлекла за собой смерть старшего директора, чью голову неоднократно зажимали в маленьком ящике стола.

В Незримом Университете таким вечно занятым человеком был Думминг Тупс. Он даже научился извлекать из этого удовольствие. Во-первых, большинство поручений, которые ему давали, вовсе не требовалось выполнять, и большинство профессоров не возражали, если эти поручения так и оставались невыполненными (раз уж они не могли исполниться сами собой). Во-вторых, Думминг ловко придумывал эффективные способы экономить время – в частности, он очень гордился хронометрической системой, которую изобрел с помощью Гекса, университетской мыслительной машины, становившейся с каждым днем все полезнее. Подробный анализ истекшего времени вкупе с огромными предсказательными способностями Гекса означал, что, располагая несложным набором легкодоступных данных (повестка дня, которую в любом случае составлял Думминг, состав комиссии, время, истекшее после завтрака и оставшееся до обеда), план любого совещания, как правило, можно было расписать заранее.

В общем и целом, Думминг полагал, что по мере сил вносит свою лепту в поддержание Незримого Университета в традиционном состоянии приятной динамической стагнации. Учитывая альтернативу, нарушать эту традицию не стоило.

Но страница, которая перевернулась сама собой, с точки зрения Думминга, представляла собой аномалию. Когда в Необщей комнате начался ужин, плавно переходящий в завтрак, он распрямил страницу и принялся внимательно читать.

Гленда охотно разбила бы тарелку о хорошенькую пустую головку Джульетты, когда та наконец вернулась в Ночную Кухню. По крайней мере, Гленда охотно об этом подумала, притом в подробностях, но злиться смысла не было, поскольку объект гнева отнюдь не отличался наблюдательностью в том, что касалось мыслей и чувств окружающих. Джульетта отнюдь не была зловредной, просто до нее всегда с большим трудом доходило, что кто-то пытается ей нахамить.

Поэтому Гленда обошлась следующими словами:

– Ну и где ты была? Я сказала миссис Уитлоу, что ты заболела и ушла домой. Твой отец перепугается до полусмерти! И ты подаешь дурной пример другим девочкам.

Джульетта опустилась на стул таким изящным движением, что он буквально запел от радости.

– Я ходила на футбол. Мы, это, играли с теми уродами, с «Колиглазами».

– До трех часов ночи?

– Такие, типа, правила, да? Играют до утра, до первого трупа или первого гола.

– Ну и кто выиграл?

– А не знаю.

– Не знаешь?

– Ну, это, когда мы ушли, судьи считали, у какой команды больше разбитых лбов. Ну и я, короче, отчалила с Гнилым Джимми.

– А я думала, ты с ним порвала.

– Он меня, это, пригласил на ужин.

– Не надо было соглашаться. Ты нехорошо поступила.

– Почему?

Джульетта иногда полагала, что ответить можно вопросом.

– Ладно, иди мыть посуду, – сказала Гленда. «А мне придется перемывать за тобой», – подумала она, когда ее лучшая подруга неспешно подошла к одной из больших каменных раковин. Джульетта не столько мыла тарелки, сколько проводила облегченный обряд крещения. Пускай волшебники обычно не замечали на тарелке остатки вчерашней присохшей яичницы, зато миссис Уитлоу могла их заметить через стену.

Гленде нравилась Джульетта, честное слово, хотя иногда она и гадала почему. Разумеется, они выросли вместе, но она неизменно удивлялась, что Джульетта, такая красивая, что парни при ее приближении заметно нервничали, а иногда падали в обморок, была настолько, э… тупой в отношении всего остального. Точнее сказать, выросла Гленда. Насчет Джульетты она сомневалась. Иногда Гленде казалось, что она выросла за них обеих.

– Послушай, надо немного нажимать. Это совсем несложно, – вмешалась она, несколько секунд понаблюдав за тем, как Джульетта беспечно окунает тарелки в воду, после чего отобрала у подруги щетку. Смывая жир в раковину, Гленда подумала: «Вот, я опять это сделала. Опять и опять. Сколько можно? В детстве я даже играла за нее в куклы!»

Тарелка за тарелкой обретали в руках Гленды первозданный блеск. Ничто не способно справиться с упрямыми пятнами лучше подавляемого гнева.