Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Незримые академики - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

– Прекрасно, – сказал аркканцлер и махнул почтительно ожидавшему слуге. – И тележку с фруктами. Позаботься об этом, пожалуйста, Внизз. И… пускай еду принесет та новая девушка. Ей, в конце концов, надо привыкнуть к Необщей комнате.

Чудакулли как будто произнес волшебное заклинание. В комнате, утопавшей в синем дыму, внезапно воцарилось задумчивое, необыкновенно насыщенное молчание: большинство волшебников предались мечтательным размышлениям, а кое-кто – отдаленным воспоминаниям.

Та новая девушка… При одной лишь мысли об этом старческие сердца опасно заколотились.

Очень редко в повседневную жизнь Незримого Университета вторгалась красота. Университет олицетворял собой мужское начало, точь-в-точь как запах грязных носков и дымящихся трубок (а порой и дымящихся носков, поскольку волшебники обычно выколачивали трубки куда попало). Миссис Уитлоу, университетская экономка, обладательница бренчащей связки ключей и огромного корсета, который при ходьбе скрипел, заставляя заведующего кафедрой бесконечных штудий бледнеть, с особым тщанием подбирала персонал. Служанки, хоть и являлись женщинами, не проявляли эту сторону своей натуры чрезмерно – они были трудолюбивы, опрятны, розовощеки… короче говоря, именно такие женщины, при виде которых сразу представляешь себе клетчатую юбку и яблочный пирог. И это вполне устраивало волшебников, которые никогда не отказывались от яблочного пирога, хотя без клетчатой юбки вполне могли обойтись.

Почему, о почему экономка наняла Джульетту? О чем она думала? Появление этой девицы в университете было сродни зарождению новой вселенной в солнечной системе, и небеса закачались – точь-в-точь как покачивала бедрами Джульетта, когда шла по коридору.

Волшебники по традиции соблюдали обет безбрачия – теоретически из-за того, что женщины отвлекали от серьезных дел, а также плохо влияли на органы, порождающие магию, но стоило Джульетте пробыть в университете неделю, как большая часть профессоров начала предаваться незнакомым (как правило) мечтам и странным грезам. Они не на шутку страдали, хотя вряд ли могли объяснить, в чем именно проблема: Джульетта обладала внешностью, выходившей за рамки красоты. Это была своего рода красота в дистиллированном виде, которая распространялась вокруг, пропитывая собой атмосферу. Когда Джульетта проходила мимо, волшебники испытывали желание сочинять стихи и покупать цветы.

– Вам, возможно, будет интересно узнать, господа, – сказал свежеиспеченный магистр традиций, – что сегодняшняя охота на Большенога была самой продолжительной из всех зафиксированных в истории университета. Предлагаю вынести благодарность нашему Большеногу…

Он понял, что его никто не слушает.

– Э… господа? – окликнул он и поднял глаза.

Волшебники томно смотрели в никуда – точнее, любовались образами, которые мелькали у них в голове.

– Господа! – повторил магистр, и на сей раз ответом был общий вздох: волшебники наконец очнулись от внезапного приступа фантазии.

– Что ты сказал? – переспросил арккканцлер.

– Я всего лишь отметил, что сегодняшний Большеног оказался лучшим в истории университета, аркканцлер. Его роль исполнял Ринсвинд. Официальный головной убор Большенога очень ему идет, что характерно. Полагаю, он ушел отдыхать.

– Что? Ах да. Да. Действительно. Ринсвинд молодчина, – ответил аркканцлер, и волшебники неспешно зааплодировали и застучали кулаками по столу, что, как известно, служит одобрительным жестом в кругу людей определенного возраста, положения и объема талии. Послышались возгласы: «Да, да, молодчина этот Ринсвинд» и «Здорово, здорово». Но при этом никто не сводил глаз с двери, а уши напряженно прислушивались, надеясь уловить дребезжание тележки, которая возвестила бы о прибытии той новой девушки, а также, разумеется, ста семи сортов сыра и более чем семидесяти различных разновидностей солений, соусов и прочих лакомых блюд. Пускай та новая девушка являла собой воплощение красоты, но в Незримом Университете не было волшебника, способного позабыть о ста семи сортах сыра.

«Что ж, по крайней мере, она отвлекает от неприятных мыслей, – подумал Думминг, захлопывая книгу, – а профессорам сейчас нужно отвлечься». С тех пор как ушел декан, университет переживал очень, очень нелегкие времена. Где это видано, чтобы профессор Незримого Университета бросал свою должность? Такого быть не могло. Порой волшебники удалялись в изгнание или в мир иной, а в некоторых случаях рассыпались прахом, но в университете совершенно не было традиции уходить в отставку. Пребывание в нем было пожизненным, а иногда и посмертным.

Должность магистра традиций неизбежно досталась Думмингу Тупсу: на него вечно сваливалась работа, для которой требовался человек, искренне убежденный, что все события обязаны происходить вовремя, а все цифры складываться.

К сожалению, когда Думминг отправился за консультацией к предыдущему магистру традиций – которого, по общему признанию, в последнее время никто не видел, – он обнаружил, что тот мертв вот уже двести лет. Впрочем, это обстоятельство трудно было назвать необычным. Думминг, проведя в Незримом Университете много лет, по-прежнему не знал подлинных размеров здания. Да и как можно было измерить университет, если на сотни кабинетов снаружи приходилось одно окно, а комнаты ночью менялись местами за запертыми дверьми, незаметно перемещались по спящим коридорам и в результате оказывались бог весть где?

Каждый волшебник делал что вздумается в собственном кабинете; в былые времена, по большей части, это значило, что он вправе курить любую гадость и громко пукать, ни перед кем не извиняясь, а во времена Чудакулли – что он вправе расширить свое личное пространство, прихватив пару соседних измерений. Сам аркканцлер это проделывал, и тем труднее Думмингу было возражать: у Чудакулли в ванной протекало полмили форельного ручья, и он заявлял, что, имея возможность разводить бардак в собственном кабинете, волшебник не станет чинить пагубу. Все знали, что он прав. Зато, не чиня пагубу, волшебник, как правило, влезал в неприятности.

Думминг не спорил, поскольку считал своей священной миссией поддерживать огонь, на котором, образно выражаясь, кипел котелок Наверна Чудакулли, тем самым обеспечивая университету безбедное существование. Как собака улавливает настроение хозяина, так и Незримый Университет улавливал настроение аркканцлера. Все, что мог сейчас сделать Думминг в качестве единственного стопроцентно (по собственному признанию) благоразумного существа в университете, – так это по мере сил направлять корабль по течению, не ввязываться в ссоры с упоминанием человека, прежде известного как декан, и подыскивать аркканцлеру занятия, чтобы тот не путался под ногами.

Он уже собирался отложить Книгу традиций, когда плотные страницы вдруг распахнулись сами собой.

– Как странно!

– Старые переплеты становятся такими упрямыми, – заметил Чудакулли. – А иногда начинают жить собственной жизнью.

– Кто-нибудь слышал о профессоре Г. Ф. Полундере, он же доктор Эрратамус?

Волшебники перестали смотреть в сторону двери и переглянулись.

– Ну? Кто-нибудь его помнит? – настаивал Чудакулли.

– Нет, – энергично отозвался профессор самых современных рун.

Аркканцлер повернулся налево:

– А ты, декан? Ты же знаешь всех старых…

Думминг застонал. Остальные закрыли глаза и укрепились духом. Предстояла буря.

Чудакулли уставился на два пустых кресла, каждое из которых сохранило отпечаток ягодицы. Кое-кто из волшебников надвинул шляпу поглубже на лоб. За две истекшие недели Чудакулли отнюдь не перестал кипеть.

Он сделал глубокий вздох и взревел:

– Предатель! – хоть и странно было обращаться подобным образом к двум вмятинам.

Заведующий кафедрой бесконечных штудий подтолкнул Думминга Тупса локтем, намекая, что сегодня он избран жертвой.

Опять.

– Он предал нас за тридцать сребреников! – возопил Чудакулли, обращаясь к мирозданию.

Думминг откашлялся. Он всерьез надеялся, что охота на Большенога отвлечет аркканцлера от неприятных мыслей, но Чудакулли неизменно возвращался к теме отсутствующего декана, точь-в-точь как язык то и дело попадает в щербину на месте выпавшего зуба.