Незримые академики - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 19

Упомянутый Джумбо продемонстрировал маленькую бронзовую бляху.

– Гильдия Воров, – произнес он. – Всяких левых парней они за уши прибивают к косяку.

– То есть вы зарабатываете на жизнь тем, что нарушаете закон? – в ужасе переспросил Натт.

– Ты че, никогда не слышал про Гильдию воров? – спросил Энди.

– Гобби в городе недавно, – примирительно сказал Трев. – И он, типа, редко выходит на улицу. Он гоблин. Откуда-то с гор.

– Ага. Приперся сюда отбивать у нас работу? – поинтересовался Люк.

– Ты ж все равно нигде не работаешь, – заметил Трев.

– Да-а, но, мож, однажды захочу.

– Говорят, гоблины доят по ночам чужих коров, – сказал Энди. Как по сигналу, вновь раздался смех. К удивлению Натта, вступительный обмен репликами закончился. Он ожидал, что кто-нибудь упомянет ворованных цыплят, но вместо этого Люк вытащил из кармана две жестянки и бросил Натту и Треву.

– Я тут немного, типа, подработал – разгружал баржу в доках, – сказал он с таким видом, словно случайной подработкой нанес кому-то оскорбление. – Баржа была из ХХХХ.

Джумбо снова порылся в кармане и извлек краденые часы.

– Начало через пять минут, – объявил он. – Ну, че, понеслось? Э… не возражаешь, Энди?

Тот кивнул, и у Джумбо явно отлегло от сердца. Было очень важно, что Энди не возражал.

Энди по-прежнему наблюдал за Наттом, украдкой массируя руку. Так кошка наблюдает за неожиданно дерзкой мышью.

Мистер Оттоми откашлялся, отчего его красный кадык запрыгал туда-сюда, как нерешительное солнце. Публично орать он любил, и это у него хорошо получалось. А вот публично говорить… дело совсем другое. И притом унизительное.

– Э… господа… вот-вот здесь начнется помянутый футбол, и едва ли не самое в нем главное – это Толкучка, и в ней, господа, вы скоро примете участие…

– А я думал, мы будем наблюдать за двумя группами игроков, одна против другой, которые пытаются забить гол в противоположные ворота.

– Не исключено, сэр, не исключено, – подтвердил слугобраз, – но на улицах, изволите видеть, ярые болельщики с обеих сторон изо всех сил пытаются сократить размеры поля, так сказать, в зависимости от хода игры.

– Ты имеешь в виду, толпа – это, своего рода, живая стена? – уточнил Чудакулли.

– Вроде того, сэр. Да, сэр, – преданно отозвался Оттоми.

– А ворота?

– О, зрителям позволяется их передвигать.

– Прошу прощения? Публике можно двигать ворота?

– Прямо в точку попали, сэр.

– Но это же абсолютная анархия! Хаос!

– Старики говорят, футбол покатился по наклонной, сэр. Что есть, то есть.

– Он не только покатился по наклонной, он давно выкатился за всякие рамки!

– По-моему, в этой игре магии самое место, – заметил доктор Икс. – Предлагаю попробовать.

– Я вам, как умному человеку, скажу, – произнес Оттоми с нечаянной точностью. – Ваши кишки на подвязки пустят, если вздумаете испробовать магию на тех парнях, которые в наши дни играют в футбол. Они настроены очень серьезно.

– Мистер Оттоми, я уверен, никто из моих коллег не носит подвязки… – Чудакулли замолчал и прислушался к Думмингу Тупсу, который что-то ему прошептал. Затем аркканцлер продолжал: – Ну… один, максимум двое. Мир был бы скучным местом, будь все одинаковы, вот каково мое мнение.

Он огляделся и пожал плечами.

– Значит, это и есть футбол? Иссохшая оболочка игры… Лично я не намерен стоять целый день под дождем, пока другие развлекаются. Идемте искать мяч, господа. Мы ведь волшебники. Какая-то польза от этого есть.

– А я думал, сейчас мы «простые парни», – заметил профессор самых современных рун.

– Никакой разницы, – ответил Чудакулли, стараясь разглядеть что-нибудь поверх голов толпы.

– Ну, нет!

– Если не ошибаюсь, – сказал Чудакулли, – «простой парень» любит выпивать с приятелями, и чтобы женщины не мешали. Я прав? Короче говоря, хватит спорить. Не отставайте, мы идем смотреть футбол.

Рвение волшебников удивило Оттоми и Шноббса, которые до сих пор считали своих работодателей рыхлыми склеротичными созданиями, совершенно оторванными от реальной жизни. Но чтобы, во-первых, стать старшим волшебником, а во-вторых, остаться им, нужно немало решимости, недоброжелательства и присахаренного высокомерия, которое отличает всякого настоящего джентльмена («О, так это ваша нога? Мне страшно жаль, что так получилось!»).

И, разумеется, здесь был доктор Икс – весьма полезный человек в случае какой-нибудь заварушки, потому что университетский статус официально назначил его плохим парнем. Незримый Университет именно так относился к неизбежному[6].

Менее зрелая организация, чем Незримый Университет, решила бы, что подобных ренегатов непременно надлежит выслеживать и изгонять, ценой большого риска и затрат. Университет же, напротив, дал Иксу и его адептам отдел, бюджет и карьеру, а также возможность время от времени удаляться в какую-нибудь темную пещеру или швырять огнем в нелицензированных злых волшебников. Система прекрасно работала, пока кто-нибудь не намекал, что отдел посмертных связей – это на самом деле, если хорошенько вдуматься, всего лишь вежливое обозначении н-е-к-р-о-м-а-н-т-и-и, не так ли?

Поэтому доктора Икса терпели как полезного, хоть и слегка неприятного члена университетского совета – в основном потому, что ему (согласно статуту) позволялось говорить гадости, которые другим волшебникам очень хотелось бы сказать и самим. Человек в черной мантии, с хохолком на лбу, с перстнем в виде черепа и зловещим посохом просто обязан сеять вокруг некоторую толику зла, хотя университетский статут определял «приемлемое зло» как небольшие неудобства, сравнимые с запутавшимися шнурками или внезапным приступом чесотки в области паха. Таким образом, соглашение было достигнуто не самое выгодное, зато в лучших традициях университета: Икс любезно занял нишу, которую в противном случае мог бы занять какой-нибудь другой волшебник, испытывающий искреннее влечение к разлагающимся трупам и хорошо вываренным черепам. Да, Икс вечно подсовывал коллегам бесплатные билеты в театр (он был прямо-таки помешан на любительских спектаклях), но, взвесив все варианты, волшебники дружно пришли к выводу, что это лучше, чем трупы и черепа.

Для Икса толпа предоставляла массу возможностей, которые не стоило упускать. Во-первых, множество шнурков, которые можно было завязать хитроумным образом, а во-вторых, множество карманов. У Икса в мантии[7] всегда лежали контрамарки на следующий спектакль. Он ведь не шарил по карманам. Даже наоборот. Он рассовывал в них контрамарки.

Этот день был сплошной загадкой для Натта – и загадкой оставался, делаясь все загадочнее с каждой минутой. Вдалеке послышался свисток, и где-то в колыхающейся, толкающейся, тесной и, в большинстве своем, нетрезвой толпе началась игра. Наверное. Пришлось поверить Треву на слово. Издалека доносились охи и ахи, толпа то напирала, то отступала в ответ. Трев и его приятели, которые называли себя (как послышалось Натту) Три Гада, пользовались всяким случайным просветом, чтобы подобраться еще ближе к загадочной игре. Они крепко упирались ногами в землю, когда толпа нажимала, и что есть силы проталкивались вперед, когда волна откатывалась. Толкайся, жми, лезь… и что-то в душе Натта отозвалось. Он чувствовал это подошвами и ступнями, оно с соблазнительной легкостью проникло в мозг, согрело, сорвало все наносное и сделало Натта живой, пульсирующей частицей огромного организма.

Где-то в дальнем конце поля началось пение. Чем бы оно ни было изначально, до Натта оно докатилось в виде четырехсложного рева, который издавали сотни людей, подогретые многочисленными галлонами пива. Смолкнув, пение унесло с собой теплое ощущение причастности, оставив в душе зияющую дыру.

Натт заглянул в глаза Треву.

– Что, почуял? – спросил тот. – Это бывает быстро, да.