Волшебные чары - Картленд Барбара - Страница 14

– Маркиз не кажется человеком, который сделает ее счастливой, – высказала свое мнение девушка.

Гермия увидела выражение лица своего отца и поняла, что он, как и она, считает графиню заинтересованной лишь в положении, которое займет Мэрилин, став женой маркиза.

Ни ее, ни графа не заботит, найдет ли она в нем того, кого сможет любить, и того, кто будет любить ее.

Но ее отец никогда не высказал бы этого, хотя Гермия была уверена, что он так думал, матушка же с легким вздохом произнесла:

– Может быть, когда Мэрилин выйдет замуж, твой брат снова будет позволять Гермии кататься на его лошадях. Ты знаешь, как она любит это.

– Сегодняшним утром я прокатилась превосходно, – сказала Гермия, – я проехала далеко за Лес Колдуний, до того, как присоединиться к Мэрилин в назначенное время.

– Я рад, что ты получила удовольствие, но смотри, как бы у тебя завтра с непривычки не прихватило спину, – улыбнулся ее отец.

– Если и прихватит, – заметила Гермия, – мама состряпала новую мазь для негнущихся суставов, которую просит у нее вся деревня.

– Она пользуется таким спросом, что мне придется тратить на ее изготовление все свободное время, – сказала миссис Брук. – Да, кстати, довольна ли миссис Барлес микстурой от кашля, которую ты отнесла ей?

– Я думаю, да, мама, – ответила Гермия. – Но она становится такой старой и дряхлой. Она все бормочет о сыне Бэне и, очевидно, очень беспокоится о нем.

– Это настоящий негодник, – воскликнул викарий, – да и с головой у него не все в порядке. Хотя он парень молодой да и часто голодает. Но с другой стороны, никто не даст ему работу, когда и более сильные мужчины в деревне не знают, куда приложить руки.

Он говорил с горечью, и Гермии хотелось бы, чтобы маркиз мог услышать его и понять, насколько тяжело для сильных и здоровых мужчин пребывать в бездеятельности не по своей вине.

– Беда Бэна в том, – сказала миссис Брук своим мягким голосом, – что он так и не стал взрослым и ввязывается в любые негодные дела. И при этом не помогает своей матери.

– Она очень стара, – заметила Гермия. – Вместо микстуры от кашля, мама, ей нужно было бы дать эликсир молодости!

Миссис Брук не смеялась.

– Как бы я желала найти его! Половина деревни нуждается в нем, хотя у меня такое ощущение, что, если бы у них было достаточно пищи, многие из них помолодели бы на двадцать лет за несколько дней.

– Я говорил с Джонам об этом только позавчера, – заметил викарий, вставая из-за стола, – но, как обычно, он не хочет меня слушать!

В его голосе слышалась нотка разочарования и огорчения, и его жена смотрела на него озабоченными глазами, когда он выходил из столовой.

Затем она сказала Гермии:

– Я знаю, что сделаю, дорогая! Я приготовлю бутылку моего успокоительного сиропа, и ты отнесешь его миссис Барлес. Может быть, после него она почувствует себя немного лучше.

– Она была очень подавлена, мама, – ответила Гермия, – и я знаю, она радуется всему, что ты даешь ей, и верит, что каждая ложка твоих снадобий полна магии. Другими словами, ты – волшебница!

Мисс Брук рассмеялась, и Гермия сказала, шутя:

– Тебе следует остерегаться, мама, чтобы они не начали бояться тебя так же, как боятся бедной старой женщины, которая жила в Лесу Колдуний.

– Но ты ведь слишком молода, чтобы видеть миссис Уомбат? – спросила миссис Брук.

– Я не помню, чтобы я ее видела, – отвечала Гермия, – но в деревне верят, что она все еще бродит по лесу, и что Сатана танцует с ее привидением, как он танцевал с ней, когда она еще была жива!

– Я никогда не слышала большей глупости! – воскликнула ее матушка. Бедной старушке было около девяноста лет, когда она умерла.

И она была слишком стара, чтобы танцевать с кем-либо, не говоря уж о Сатане!

– Мне рассказывали захватывающие истории о том, как люди, которых она проклинала, буквально увядали или с ними происходили страшные несчастья. Те же, кому она дарила свои благотворные магические чары, были счастливы во всем.

– Пусть бы она дала их тебе немного, – улыбнулась миссис Брук. – Потому что я бы хотела, чтобы у тебя, моя дорогая, была чудесная лошадь, несколько чудесных платьев и ты побывала бы на удивительном, чудесном балу, на котором все восхищались бы тобой.

– Спасибо тебе, мама, это – как раз то, чего я желаю себе, – сказала Гермия, – и если я все время сочиняю для себя истории, в которых все это происходит, может быть, это случится и на самом деле.

Она смеялась, унося пустые тарелки из столовой на кухню, и не видела выражения боли и страдания на лице матери.

Миссис Брук знала, что, несмотря на любящий и нежный характер ее дочери, в будущем ее не ждет ничего, кроме бедной и унылой жизни в Малом Брукфилде.

Ее отстранили от вечеров, проводившихся в усадьбе, и даже от возможности прокатиться на лошадях дяди.

«Но это же несправедливо!» – говорила себе миссис Брук.

Затем, поскольку она не могла оставаться долго вдали от мужа, которого глубоко любила, она поспешила из столовой, чтобы найти его в маленьком кабинете, где он начал работу над проповедью. Он произнесет ее в воскресенье тем немногим прихожанам из деревин, которые приходят в церковь послушать его.

Глава 4

Гермия с неохотой шла к домику миссис Барлес, расположенному в конце деревни, неся ей тоник, приготовленный ее матушкой.

Миссис Барлес утомляла ее своими бессвязными рассказами.

Иногда они становились осмысленными, но чаще всего ее мысли перескакивали с одного на другое, и она говорила и говорила без конца нечто совершенно непонятное.

Дома после завтрака было много работы, и закончив ее, Гермия поспешила в конюшню посмотреть, удастся ли ей еще разок прокатиться сегодня на Брэкене.

К ее разочарованию, жеребца уже не было на месте, и она поняла, что один из конюхов приходил, пока они завтракали, и увел его в усадьбу.

В какой-то момент она почувствовала, как ее разочарование переходит в обиду: ведь ее лишили того, чего ей так хотелось.

Но затем она сказала себе, что она и так очень счастливо провела утро и ожидать повторения такой же радости еще и вечером было бы просто жадностью.

Кроме того, она подозревала, что Мэрилин могла понять, как долго она разговаривала с маркизом, и намеренно послала за Брэкеном, чтобы наказать ее.

И вновь она укорила себя за свою подозрительность, поскольку Мэрилин могла не иметь ни малейшего представления о том, что она не поспешила за ней сразу, как ей было сказано.

В то же время она не сожалела, что маркиз задержал ее.

Ей было интересно поговорить с таким человеком, как маркиз, несмотря на то что она ненавидела его поведение.

Он мог казаться циничным, он мог вести себя предосудительным – с ее точки зрения – образом. И тем не менее он был явно умным, все понимающим человеком и, по ее мнению, одним из самых остроумных мужчин из тех, кого она видела или могла себе представить.

То, как он держал себя, как сидел на лошади, ослепительное сияние его лакированных сапог – все это, думала она, станет в будущем окрашивать ее фантастические истории, даже несмотря на то что она уже отвела ему в них роль злодея.

Она размышляла об этом все время, пока шла к домику миссис Барлес.

Когда уже показалась ее хижина, она увидела Бэна Барлеса, выбегавшего из низкой двери их жилища.

Он оглядел дорогу, и она подумала, что Бэн, должно быть, увидел ее, потому что он как-то исподтишка, как будто желая спрятать что-то, бросился в противоположную сторону.

«Наверное, опять затеял какую-то проделку», – подумала Гермия, вспоминая слова отца.

Она подошла к хижине и громко постучала в дверь, поскольку миссис Барлес была склонна к глухоте.

Прошло порядочно времени, пока она смогла подняться из кресла, в котором обычно сидела перед очагом, и подойти к двери.

Она приоткрыла ее чуть-чуть, выглядывая, чтобы увидеть, кто стоит за дверью, затем сказала: