Нежить - Адамс Джон Джозеф - Страница 54

— Он заедет чуть позже. Отвезет нас пообедать. Поедешь с нами?

— Ну конечно! — воскликнул Бобби, отметив про себя, что надо бы постараться демонстрировать поменьше энтузиазма.

— Дин всегда стесняется, когда его знакомят с новыми людьми, так что не жди от него многого.

— Да ладно. — Бобби снисходительно помахал рукой, давая Гарриет понять, что все будет нормально. — Мы найдем о чем потрепаться. Я всегда был неравнодушен к темам деревообработки и производства фанеры.

Подтрунивая над ее мужем, которого совсем не знал, Бобби шел наугад. Но Гарриет только усмехнулась и сказала:

— Да, пожалуйста, можешь выспросить у него все про размеры досок. Задавай любые неприличные вопросы, даже те, которые ты всегда стеснялся задать.

Какое-то время они оба немного глупо улыбались, сидя рядом и практически соприкасаясь коленями. Они так и не научились разговаривать друг с другом. Они ощущали себя наполовину на сцене, стараясь использовать слова друг друга в качестве отправной точки для какой-нибудь хохмы. Совсем ничего не изменилось.

— Мне никак не верится, что мы с тобой встретились тут, — сказала Гарриет. — Мне было очень интересно, что с тобой происходит. Вообще я много о тебе думала.

— Правда?

— Я думала, что ты уже знаменит.

— Ха, теперь нас таких двое, думавших, — сказал Бобби и подмигнул ей. И тут же раскаялся. Это были фальшивые эмоции, а он не хотел фальшивить с Гарриет. Он поспешно заговорил, отвечая на вопрос, который она не задавала: — Я собираюсь осесть. Вернулся сюда месяца три назад. Живу пока с родителями, повторно адаптируюсь к Монровиллю.

Она кивнула, не отводя от него взгляда, серьезного настолько, что Бобби стало не по себе.

— Ну и как, получается?

— Потихоньку, понемногу, — солгал Бобби.

В перерывах между сценами Бобби, Гарриет и маленький Боб сочиняли истории о том, как они покинули этот мир.

— Я работал комедийным актером в городе Нью-Йорке, — рассказывал Бобби, ощупывая рану у себя на голове. — И один раз, когда я был занят в спектакле, произошло ужасное.

— Ага, — встряла Гарриет. — Объявили твой выход.

— Произошло то, чего раньше никогда не случалось.

— Что? Неужели кто-то в зале засмеялся?

— Нет, я в тот день был в ударе. Зрители катались по полу от смеха.

— Они просто бились в агонии.

— И вот когда я вышел на поклон, произошло несчастье. Работник сцены, который находился наверху под потолком, уронил мне на голову сорокафунтовый мешок с песком. И я умер под гром аплодисментов!

— Просто зал аплодировал этому монтеру, — сказала Гарриет.

Малыш Боб серьезно посмотрел на Бобби и взял его за руку:

— Мне очень жаль, что тебя стукнули по голове. — Он прикоснулся сухими губами к костяшкам Бобби.

Бобби уставился на него сверху вниз. Его руку слегка щекотало в том месте, где малыш ее поцеловал.

— Он всегда был самым ласковым, самым жалостливым ребенком на свете, — объяснила Гарриет. — В нем столько сочувствия ко всем. При любом крошечном проявлении слабости он готов кинуться человеку на шею, чтобы пожалеть. — Она потрепала сына по волосам. — А тебя что прикончило, малявка?

Малыш поднял руку и пошевелил обрубками пальцев:

— У меня пальцы попали в папину пилу, и я умер от потери крови.

Гарриет улыбнулась, но ее взгляд слегка затуманился. Она засунула руку в карман и выудила монетку.

— Иди купи себе жвачку, детка.

Мальчик схватил деньги и убежал.

— Мы, наверное, кажемся безответственными родителями, — сказала Гарриет, провожая сына отсутствующим взглядом. — Но в этой истории с пальцами никто не виноват.

— Я и не подумал, что вы виноваты.

— Пила была выключена, да ему и не было еще двух лет! До этого он никогда ничего не включал в розетку. Мы не думали, что он умеет. И Дин был с ним. Все случилось очень быстро. Ты представляешь себе, сколько разных обстоятельств должно было совпасть, чтобы это произошло? Дин думает, что его напугал звук заработавшей пилы и он протянул руку, чтобы ее остановить, потому что боялся, что ему влетит. — Она замолчала на минуту, наблюдая за тем, как ее сын покупает в автомате жвачку, а затем продолжила: — До этого я считала, что ребенок — это та часть моей жизни, в которой я все сделаю правильно. Не допущу никаких проколов. Ничего не испорчу. Я думала о том, как ему исполнится пятнадцать и в него влюбится самая красивая девчонка в школе. О том, как он у меня будет играть на пяти инструментах и как все обалдеют от его талантов. О том, что у него будет шикарное чувство юмора и все будут его знать. — Она немного помолчала и добавила: — Теперь ему точно придется научиться шутить. С шутниками всегда что-то не так. Поэтому им приходится шутить и смещать внимание людей с себя на другие вещи.

Во время паузы, которая последовала за этим утверждением, Бобби посетили одна за другой три мысли. Первая была о том, что он сам всегда шутил и слыл хохмачом в школе. Думала ли Гарриет, что с ним что-то не так и что он компенсирует это шутками? Потом он подумал, что и Гарриет тоже все время хохмила, и спросил себя, что не так с ними обоими? Наверное, что-то в этом было, а иначе они были бы сейчас вместе, а малыш, стоящий у автомата со жвачкой, был бы их сыном. Следующая мысль была о том, что если бы маленький Боб был их маленьким Бобом, то у него были бы все десять пальчиков.

У Бобби вдруг появилось настоящее отвращение к Дину-дровосеку, невежественному тупице, который думает, что проводить время с ребенком означает таскать его по ярмаркам и смотреть, как грузовики тягают бульдозер.

На этой мысли помощница режиссера захлопала в ладоши и громко призвала зомби занять свои места. Маленький Боб вернулся к ним.

— Мам, ты еще не рассказала нам, как умерла, — сказал он, жуя жвачку и глядя прямо на ее оторванное ухо.

— А я знаю, — сказал Бобби. — В одном торговом центре она столкнулась со своим старым приятелем, и они заболтались. Заболтались, что надо, стояли несколько часов и трепались о том о сем. Ну потом ее приятель и говорит, слушай, у тебя от моей болтовни, наверное, уже уши вянут. А твоя мама и говорит…

— Один тип как-то попросил меня выслушать его, — перебила его Гарриет, — и я подставила ему ухо. Зря, зря я это сделала!

Единственным сходством между ним и Дином был черный цвет волос. На этом сходство заканчивалось. Дин был невысок. Бобби даже не ожидал, что он будет таким коротышкой. Он был ниже Гарриет, в которой было примерно пять с половиной футов росту. Когда Гарриет и Дин целовались, то Дину приходилось вытягивать шею. Он был плотно сложен, кряжист, широкоплеч, широкогруд и узок в бедрах. Он носил очки с толстыми стеклами в серой пластмассовой оправе. Глаза у него были цвета олова. Это были глаза застенчивого человека: он посмотрел в глаза Бобби, когда Гарриет представляла их друг другу, потом резко отвел взгляд, потом снова посмотрел в глаза и снова отвел взгляд.

Еще он был стар: в уголках глаз кожа была покрыта паутинкой мимических морщинок. Он был лет на десять старше Гарриет.

Едва они познакомились, как Дин воскликнул:

— А, ты тот самый Бобби, который шутник! Представляешь, мы чуть было не назвали сына в твою честь. Но я обязательно должен тебе объяснить, — извини, но мне четко вбили в голову, что должен, если тебя встречу, — что назвать сынишку Бобби было полностью моей идеей. В честь Бобби Мерсера. Как только я повзрослел настолько, что стал задумываться о том, что у меня когда-нибудь будут дети, я хотел…

— А я смешной! — перебил его малыш.

Дин поднял его, взяв под мышки, и подбросил в воздух:

— Без всякого сомнения!

Бобби не был уверен, что хочет идти с ними обедать, но Гарриет взяла его под руку и повела на выход, на парковку, и ее плечо, такое теплое, касалось его плеча. У Бобби просто не осталось выбора.

Он не замечал, как другие посетители кафе смотрят на них, и вообще не помнил, что они в гриме, до того момента, как подошла официантка. Совсем молоденькая, лет двадцати самое большее, с гривой белокурых кудряшек, которые пружинисто подпрыгивали при ходьбе.