Взрыв у моря - Мошковский Анатолий Иванович - Страница 14

…Костя допоздна бродил по Скалистому, и все время горела, не остывая, левая щека. Вернулся чуть не в полночь, открыв своим ключом дверь. Прошел на цыпочках по передней, заглянул в кухню — на столе стоял ужин для него. Костя, не притронувшись к нему, бесшумно пробрался через столовую в спальню и по привычке бочком лег на кровать. Заснул, как это ни странно, быстро, но и проснулся рано. Брат крепко спал рядом, уткнувшись носом в подушку, и ничего неверного и лукавого не было в его лице, пока он спал. Наверно, он ничего не знал о случившемся. Утром мама с дедушкой должны были уйти на работу, а отец оставался дома — выходной. Костя хотел исчезнуть до их пробуждения. Не спуская с Лени глаз, он взял со стула одежду, прихватил туфли и на цыпочках двинулся к двери. Как по минированному полю, прошел Костя по столовой, где на тахте спали родители, — отец не проснется, хоть пляши, хоть вопи у него под ухом, а вот у мамы сон сверхчуткий: чуть бумагой зашурши, скрипни туфлями — вскочит с тахты… Костя благополучно миновал опасный участок и вышел в переднюю. Из кухни с раскладушки доносилось равномерное похрапывание дедушки.

Костя выскользнул за дверь и стал поспешно натягивать брюки, носки и туфли. На ходу, спускаясь со второго этажа, надевал синюю ковбойку. После вчерашнего обеда во рту его не было ни крошки, но есть Костя не хотел. Часа через три на него напал страшный голод, и он съел городскую булочку за семь копеек. Купил еще одну, и ее съел. Подошел к автомату с газировкой, опустил в щель копейку и стал смотреть на тугую струю, льющуюся в стакан.

— Эй, Лохматый, привет, — послышалось за спиной. Костя отпрянул от автомата и сжал кулаки. — Ого, какой ты стал пуганый! — Петька, стоявший перед ним, вынул изо рта сигарету и мрачно осклабился. — Не бойся, не буду бить. Разговор есть. Пей свою воду, я подожду.

Костя вдруг пуще прежнего разозлился на него.

— А то, может, ударишь? — Он подошел к Петьке, вплотную приблизил лицо к его лицу. Глаза того опасливо забегали: он не привык выходить один на один. — Ну чего ж ты, бей!

— Зачем? — Петька неловко, чуть даже растерянно улыбнулся и отошел от Кости. — Друзьями были. Склеились…

— А я вот хочу стукнуть тебя в морду. За камень, который ты бросил в меня, и вообще за все. — Костя замахнулся. Петька быстренько отскочил от него, но улыбка еще держалась на его лице.

— Ты чего? Сдурел? Я ведь не с кулаками к тебе. Завтра мы едем в Кипарисы, в девять ноль-ноль…

— Зачем? — сдержанно поинтересовался Костя.

— Есть одно дельце. Не из скучных, между прочим. Каждому кое-что перепадет… Все, что было до этого, туфта. Так вот и тебя ждем. — Петька затянулся, выжидательно прищурился, и из черной щели в выбитых спереди зубах лениво вытекла струйка дыма.

— Можете не ждать. — Костя спокойно, не опасаясь удара со спины — на улице уже было людно, — взял из автомата холодный стакан с газировкой и, не торопясь, принялся пить.

— Почему? — Лицо у Петьки стало озабоченное. Костя продолжал пить мелкими глотками. — Чем-то не устраиваем тебя? — Петька нетерпеливо сузил глаза.

— Вот именно.

— Чем, не пояснишь?

— Поясню. Скукота с вами. Подохнуть можно, — уронил Костя, и Петька с минуту не знал, что ответить.

— А с Сапогом, значит, полный восторг? Сплошное веселье и радость. Он у тебя что, ночевал тогда?

— А тебе какое дело?

— Будешь сильно жалеть, Лохматый, — четко сказал Петька и снова затянулся сигаретой.

— Не уверен. — Костя залпом допил газировку. — Ну всего, мне некогда, пламенный привет ребятишкам! — поставил в мойку автомата стакан и вразвалочку пошел по тротуару.

Сосчитав мелочь в кармане, Костя заглянул в столовую самообслуживания, взял там обед за сорок две копейки с чаем вместо компота, съел все, подумал и потихоньку подался в сторону Платановой улицы.

Теперь, пожалуй, можно зайти к Сапожковым: чуть приостыл от того, что случилось вчера на площади, и не так-то легко будет Сашке с Людой догадаться о чем-нибудь по его лицу. При одной мысли о Люде в Косте что-то тихонько стронулось с места, и он уже ни о чем не мог думать, кроме как о ней…

Сашка в спортивных, с пузырями на коленях брюках и белой майке набирал воду из колонки возле ворот. Увидев Костю, он жестом подозвал его к себе.

— Ты куда это пропал? Ты знаешь, что твой отец ремонтирует «Волгу» в соседнем дворе? Диск сцепления полетел три дня тему назад.

— Знаю. — Костя ждал, что он скажет дальше.

— А почему такой мрачный? Случилось чего?

У Кости прямо засосало под ложечкой.

— Ничего, — сказал он и подумал: «Как же все неудачно получилось — отец работает рядом, хуже и не бывает!»

— А что у меня может случиться?

— Это тебе лучше знать. Ты все-таки Лохматый… Есть в этой кличке что-то очень верное… Только не обижайся на меня… У меня ведь тоже кличек полно. Пошли. — Он поднял ведра, и сразу на его длинных руках напряглись и отвердели мускулы.

Костя двинулся за ним.

— Они сами, ну, владельцы этой машины, из Ленинграда, — говорил на ходу Сашка, — третий год приезжают отдыхать к своим друзьям, нашим соседям. Занятные люди. Больше бы таких… Отец с ними сдружился. Может, сходим искупаться?

Костя не возражал и, когда Сашка исчез в двери, стал чутко прислушиваться ко всем звукам, доносившимся из-за забора. Отец уже должен быть здесь. И Костя не ошибся: из-за высокого, ветхого, с большим проломом забора донесся отцовский голос и резкий, точный стук молотка по металлу. Костя почему-то поежился.

Глава 11. ЛЕНИНГРАДЦЫ

Купаться пошли вдвоем — Люды не было дома, а брать Иринку Сашка не захотел. Без Люды было скучно, и купался Костя без всякой охоты, он плавал и все время думал и гадал, увидит ли ее сегодня. И еще он думал об отце: чем все это кончится?

Когда они вернулись, за ветхим забором уже не стучал по металлу молоток и не раздавался отцовский голос. На скамье возле дома сидели Геннадий Алексеевич, Сашкин отец, и ленинградцы, хозяева «Волги»: плотный лобастый мужчина и его жена, управлявшая, по словам Сашки, машиной. Они о чем-то громко спорили, и, когда ребята проходили мимо скамьи, Геннадий Алексеевич подозвал Сашку.

— Ну как вчера скатали в Кипарисы? — хрипловато — у него была астма — спросил Геннадий Алексеевич.

— Хорошо. Такие фотографии… Высший класс!

— А назад плыли морем! — вставила Иринка, оказавшаяся рядом. — Качало здорово! И Костя выстрелил из лука!

Костя напрягся, боясь, что она еще что-нибудь вспомнит.

— Деловые ребята, — сказал отец. — Никого не укачало?

— Все в норме! — ответил Костя и неожиданно смутился, потому что сказал не свои, а любимые отцовские словечки. Впрочем, его смущение тут же прошло: к ним подошла Люда и очень мягко, даже, можно сказать, нежно посмотрела на него, Костю. Так посмотрела, что в нем уже не стронулось что-то, а буквально сорвалось с места и понеслось, понеслось невесть куда. Он даже забыл все то, что случилось у него с отцом…

— А все-таки, Геннадий Алексеевич, в это невозможно поверить! — внезапно заговорил ленинградец, видимо продолжая оборванный разговор, и погладил неподвижную правую руку в черной перчатке — теперь было ясно, почему машину водит его жена. — Что ж, выходит, и мы с вами сейчас потихоньку сползаем в море?

Люда положила руку на Сашкино плечо и стала слушать разговор, Костя посматривал на нее и тоже слушал. Он сразу догадался, о чем речь: Сашкин отец работал инженером в противооползневом управлении.

— Представьте себе! — Геннадий Алексеевич провел худыми пальцами по широкому морщинистому лбу. — Вы видели пьяную рощу возле нефтебазы? Отчего, вы думаете, деревья так наклонились? Почва ползет. И бывшая вилла князя Рюмина слегка накренилась, и даже царский дворец, такой, казалось бы, прочный, стронулся с места, уже трещины есть на боковых стенах…

— Но ведь с этим надо что-то делать! — взмахнул рукой ленинградец. — Это же невероятно! Ты слышала, Леля?