Мадонна с лилиями - Картленд Барбара - Страница 21

Однако девушка тут же мысленно одернула себя. Ханна права — все это осталось позади, и чем скорее она выбросит маркиза из головы, тем лучше.

Да, она любит маркиза, но то, о чем он ее просит, невозможно. Если она согласится на такую жизнь, принесет в жертву свое доброе имя ради любви к мужчине, то и общество с презрением от нее отвернется.

Сирилла унеслась мыслями в прошлое. Она прекрасно помнила, хотя была тогда совсем ребенком, как ее мать сразу после бегства с Франсом Винтаком боялась выйти из дома, чтобы не встретить знакомых, потому что понимала — такая встреча ничего хорошего ей не сулит.

— Да в этом богом забытом районе никто и не подозревает о существовании герцогини Хоумбери и вряд ли тебя узнает, — уговаривал ее Франс.

— Как сказать…

— Поверь мне! И потом, дорогая, подумай, что я должен чувствовать, зная, что ты так стыдишься меня, что даже боишься выйти на улицу?

— Нет, любимый, я не стыжусь тебя, — возразила герцогиня. — Я просто боюсь, что мой муж нас выследит и начнет тебе мстить.

— Но я ведь знал, на какой иду риск. Помнишь, я и тебя спрашивал, значит ли любовь для тебя больше, нежели богатство и высокое положение в обществе?

— А что, если он ранит или того хуже — убьет тебя? Ведь тогда и моя жизнь кончится!

Не подозревая, что Сирилла, притаившись в уголке, наблюдает за ними, Франс Винтак привлек возлюбленную к себе.

Их страстный поцелуй длился долго. Сирилла потихоньку выскользнула из комнаты и убежала на кухню к Ханне. Простая, задушевная беседа со служанкой обычно действовала на девочку благотворно.

И все же, несмотря на уговоры Франса Винтака, герцогиня предпочитала соблюдать осторожность. В церковь она ходила не иначе как под густой вуалью, закрывавшей лицо.

— Со стороны может показаться странным, мама, что ты всегда прячешь лицо, — как-то заметила Сирилла.

— А может быть, люди подумают, что я так безобразна, что не хочу выставлять его напоказ, — с улыбкой возразила мать.

— Но ведь на самом деле ты прекрасна! А людям всегда доставляет удовольствие смотреть на красоту…

Герцогиня промолчала, однако Сирилла не раз ловила на себе удивленные взгляды прихожан, когда они вдвоем с матерью тихонько, стараясь не привлекать внимания, пробирались на самую заднюю скамью в церкви и спешили домой, как только служба заканчивалась.

За покупками всегда ходила Ханна, иногда вместе с Сириллой.

— Куда прикажете доставить товар, мэм? — вежливо спрашивали продавцы.

— Я заберу все с собой, — твердо отвечала служанка.

Сирилла чувствовала, что этот ответ приводил их в недоумение — ведь от такой простой услуги не отказывались даже самые бедные покупатели.

Да если бы только это! Не раз и не два, а, наверное, тысячу раз девочка по всяким еле заметным мелочам имела случай убедиться, что они — отверженные.

Если кто-нибудь стучался к ним в дом за пожертвованиями на благотворительные цели или просто по ошибке, мать Сириллы в панике пряталась в спальне, а дверь открывала Ханна, которая суровым тоном сообщала непрошеным посетителям, что мистера и миссис Винтак нет дома.

Прошло, наверное, года два с начала такой жизни, прежде чем Франс Винтак решился пригласить в гости своих друзей-художников.

Они приходили нечасто, но Сирилле эти визиты все равно не доставляли радости. Став старше, она болезненно ощущала в поведении этих людей нечто, что глубоко ранило и оскорбляло ее. Возможно, друзья Франса Винтака знали или догадывались, что он не женат, а потому невольно обращались к ее матери с фамильярностью, которой никогда не допустили бы с законной женой друга.

Они не были грубы, эти люди, да и вряд ли нашелся бы на свете настолько бессердечный человек, чтобы намеренно обидеть такую красавицу. Но было что-то в их словах, интонации, а еще больше — во взгляде, что вызывало у Сириллы молчаливое неприятие и даже ненависть.

А ведь девочка прекрасно помнила, с каким почтением, если не сказать благоговением, обращались окружающие с ее матерью в ту пору, когда она еще жила в замке в качестве герцогини Хоумбери.

Да, отношение к герцогине разительно отличалось от отношения к женщине, жившей в доме художника и не являвшейся его женой, да еще с дочерью, которой он не был отцом.

— Никогда в жизни, — страстно шептала Сирилла каждый раз, когда она наблюдала подобное отношение, — я не пойду на это! Когда-нибудь я выйду замуж и стану уважаемой женщиной. А так…

Она не добавляла, что ни за что на свете не убежала бы от мужа, и хотя понимала, что ее мать испытывала к Франсу Винтаку любовь такую всепоглощающую и непреодолимую, что не могла поступить иначе, сама Сирилла чувствовала, что никогда бы этого не сделала. И даже если бы она когда-нибудь встретилась с такой любовью, девушка была уверена, что сумела бы подавить в себе недозволенное чувство и вела бы себя так, как того требуют правила приличия.

Временами ей нестерпимо хотелось увидеть своего брата, но она понимала, что это невозможно.

— Сегодня Эдмунду исполняется семнадцать лет, — как-то сказала мать.

Самой Сирилле в то время было пятнадцать.

— Как бы мне хотелось повидать его и поздравить!..

— Я уверена, что и ему этого хотелось бы, мама, — убежденно произнесла Сирилла.

Выражение глаз матери стало отсутствующим, и девушка догадалась, что она думает о сыне, которого, как казалось Сирилле, она любила больше, чем дочь.

Чтобы не расстраивать мать, Сирилла тихонько выскользнула из спальни и, как обычно, отправилась на кухню к Ханне.

— Как ты думаешь, что сейчас делает Эдмунд? — спросила она служанку.

— Любуется подарками, разумеется, — отрезала Ханна. — А их у него наверняка больше, чем вы получили за всю свою жизнь!

— Мама обещала подарить мне что-нибудь красивое, как только у нас появятся деньги.

— И когда же это произойдет, хотела бы я знать? — язвительно осведомилась Ханна, яростно меся тесто, что обычно служило признаком того, что она чем-то недовольна.

— Наверное, Эдмунду подарят на день рождения новую лошадь, — мечтательно проговорила Сирилла. — Он с детства увлекался лошадьми. И я тоже с ним каталась — правда, не так часто, как мне хотелось бы. Как было бы хорошо и сегодня прокатиться с братом!..

— Ну, размечтались! — сурово оборвала девушку Ханна. — У вас и пони-то нет, не то что настоящей лошади. Конечно, откуда ей взяться, ведь мы же нищие! Вот уж не думала, что доживу до этого черного дня…

Подобный разговор только расстроил Сириллу, и она ушла от строптивой Ханны, чтобы, сидя в одиночестве в гостиной, предаться воспоминаниям об Эдмунде. Он представлялся ей скачущим на новой лошади по дорожкам Гайд-парка. Его белокурые волосы при этом развеваются на ветру — ведь брат никогда не любил шляпы. А она, Сирилла, едет рядом и слушает, как Эдмунд беззлобно подтрунивает над ней, утверждая, что сестра ни за что не обгонит его на своем маленьком пони.

— Как это было бы чудесно! — с горестным вздохом проговорила девушка.

И тут же устыдилась своих мыслей. Разве можно так думать? Да она должна быть счастлива! Ведь мама взяла ее с собой, а Эдмунда оставила папе.

Сирилла и в самом деле считала, что ей грех жаловаться на жизнь. Франс Винтак был неизменно добр к ней, и она даже называла его папой, догадываясь, что это доставляет удовольствие матери.

— Теперь он твой отец, дорогая, — сказала ей мать, когда они начали жить вместе. — Ему будет приятно, если ты станешь так его называть — ведь своих детей у него нет.

— А почему, мамочка? — задала Сирилла наивный вопрос.

Мать промолчала, и лишь несколько лет спустя, когда Сирилла повзрослела, она поняла, что, поскольку ее мать и Франс Винтак не были женаты, они не могли позволить себе иметь детей — ведь те считались бы незаконнорожденными.

Это явилось еще одной причиной, заставившей Сириллу раз и навсегда решить для себя, что ни при каких обстоятельствах она не поступит так, как поступила ее мать.

«Мне бы хотелось иметь сыновей, таких же славных, как Эдмунд, — мечтала девушка по ночам. — Как жаль, что у меня нет сестер! Я бы с ними играла…»