Александра - наказание Господне - Мельникова Ирина Александровна - Страница 53

Она закрыла глаза и вновь увидела перед собой лицо Кирилла. Он улыбался ей, протягивая бокал с вином. Его глаза, ямочка на щеке, ложбинка на подбородке были совсем рядом, стоит лишь протянуть руку, тронуть кончиками пальцев слегка шершавую щеку... Сейчас мужские губы коснутся ее ладони. Кирилл уткнется в ее колени лицом, а она будет гладить и перебирать его волосы, шепча только им ведомые и понятные слова...

За стенами продолжал неистово завывать ветер, но вдруг какой-то звук, похожий на выстрел, привлек ее внимание. Неужели ее все-таки ищут, или это какой-то отчаявшийся путник пытается сообщить о постигшем его несчастье? А вдруг это Кирилл? Он тоже мог задержаться в пути и заблудиться. Что же делать? Саша в отчаянии заметалась по хижине. Одежда ее до сих пор не просохла, ноги не лезли в сапоги. Накинув шубейку, она, как была босиком, подбежала к двери и открыла ее настежь.

Девушку обдало ледяным холодом, ноги вмиг закоченели, но она несколько раз прокричала в темноту:

– Эй, кто там! Идите на свет!

Ответа не последовало. Саша закрыла дверь и пробежала до пригретого ею места. Возможно, она приняла за выстрел удар ветки о крышу? Сколько она ни прислушивалась, за ревом ветра невозможно было что-то разобрать.

Девушка быстро согрелась. Подбросив в жадную пасть печки поленьев, она вспомнила о своем желании, которое она загадала перед камином. Оно казалось невыполнимым. Разве могла она надеяться, что Кирилл Адашев когда-нибудь поцелует ее... Но он поцеловал ее.

Подстелив сибирку, Саша уселась на пол у печной дверцы, протянула руки к огню и ужаснулась. Она опять забыла нанести осточертевшие ей пятна. При осмотре больных приходилось протирать руки водкой, и индейская краска, которой нипочем солнце и дождь, не устояла.

Пришлось доставать из саквояжа флакончик с краской. Сейчас, правда, никто ее не видел, однако девушка уже привыкла чувствовать себя настороже. Нанеся последний мазок, она вздохнула: неужели даже здесь она не может расслабиться и почувствовать себя, как прежде, свободной, не скрывать своей внешности и чувств...

Вдруг словно ушат холодной воды обрушился на нее. Саша с ужасом вспомнила быстрый взгляд Верменича на ее руки в тот злополучный вечер, когда князь объявил о своей помолвке. Он явно был чем-то удивлен. Неужели она допустила оплошность? И девушка вспомнила: оказывая помощь раненому князю, она тоже протирала руки водкой и забыла потом нанести краску снова!

Она заметалась по тесной комнатушке. Неужели этот усатый проныра что-то заподозрил? А его тетеревиные пляски вокруг Серафимы? Не вызваны ли они желанием разузнать истинную причину, побудившую девушек оказаться в доме князя? В Серафиме Саша уверена, но до определенных пределов. Не дай бог ей влюбиться! Однако она должна понимать, что черноусый барин не зря кружит около нее, есть у него своя выгода.

Но что-то уж слишком часто стала жаловаться Серафима на Верменича. И шуточки Павла, и легкий с ним флирт не вызывают у нее такой неприязни, как в отношении к Кирдягину. Тут она предпочитает не выбирать выражений, рассказывая, с какой интонацией, улыбкой или выражением глаз вращается вокруг нее этот расфуфыренный индюк с вечным куриным пером в волосах...

Внезапно странный шорох вкрался в ее сознание. Кто-то подкапывался под дверь. Саша отчетливо разобрала царапанье когтей по дереву и нетерпеливое поскуливание, очевидно, от голода... Неужели волки? Она вспомнила огромного хищника, вожака уничтоженной стаи.

Девушка быстро достала из саквояжа длинный кинжал – подарок Шаро-Ке-Те. На кожаных ножнах были вырезаны таинственные знаки и застывшая в прыжке пума.

Осторожно ступая, Саша приблизилась к двери, сжимая в руке кинжал. На ходу она захватила одну из лавок, желая подпереть дверь.

Но она не успела. Дверь от сильного толчка чуть не слетела с петель. Саша вскрикнула, подняла кинжал и застыла...

Перед ней стоял князь Кирилл Адашев!

28

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, но тут мимо князя протиснулся Алтай. Бросившись Саше в ноги, он прошелся по ним холодными лапами, прыгнул на грудь, оставив на сорочке мокрые следы, облизал горячим языком лицо и, выскочив на середину хижины, принялся яростно отряхиваться. Ледяные брызги окатили ее с ног до головы, и, вскрикнув от неожиданности, Саша отскочила в сторону. Адашева это тоже привело в чувство: захлопнув дверь, он приставил к ней лавку, чтобы не распахнулась.

Пройдя мимо Саши к столу, князь положил на него ружье, небольшую дорожную сумку, потом снял через голову скатку и, подтянув к себе лавку, сел. Исподлобья оглядел стоявшую перед ним девушку.

– Вы что, вымокли?

– Господи! – Саша подхватила с пола шубейку и прикрылась ею. Сколько же она простояла перед мужчиной с голыми ногами? И он тоже хорош, вздумал насмешничать в подобной ситуации! Она с негодованием посмотрела на князя, но тот, казалось, потерял к ней всякий интерес. Сняв короткий нагольный полушубок, лохматую волчью шапку с болтавшимся сзади, как косичка у китайского мандарина, хвостом, он отряхнул их у порога и повесил рядом с ее одеждой. Сжавшись в комок в своем меховом гнездышке, Саша молча следила за его перемещениями.

Наконец Адашев вновь вернулся к столу и сел на лавку. Вытянув правую ногу, слегка поморщившись, потер ее чуть выше колена. Молчание становилось невыносимым, а князь занялся тем, что раскрыл свою сумку и достал из нее табакерку и трубку. Саша ждала. Вот уже и трубка раскурена, а из дорожной сумки извлечены пшеничный каравай, какая-то снедь и бутылка. Все это было аккуратно разложено на полотенце, и только тогда его светлость соизволили поднять на нее глаза и глухо произнести:

– Извольте ужинать, мадемуазель!

Девушка беспомощно глянула на него.

– Я не могу! Я не одета!

Князь едва заметно усмехнулся, или ей показалось, может, просто свеча мигнула. Он встал и подал ей лежавшую рядом скатку:

– Завернитесь в одеяло. Ногам теплее будет.

«Все-таки не оставил без внимания мои ноги, паршивец», – подумала она, как в сари, закутываясь в одеяло. Подойдя в своем одеянии к столу, Саша открыла «сидор» и стала доставать припасы, уложенные предусмотрительным Матвеем.

Адашев хмыкнул:

– А вы, кажется, приготовились здесь отсиживаться до Рождества! – Он прислушался к стону ветра за стенами хижины. – Ну и в переделку, по вашей милости, мы попали!

Саша не поверила своим ушам.

– Как это по моей милости? – произнесла она с расстановкой, смерив князя негодующим взглядом. – Извольте объясниться! Я никогда еще не просила вас беспокоиться обо мне! И потом, смените тон. Перед вами взрослая женщина, а не сопливая дворовая девчонка, с которой вы можете разговаривать как вам вздумается. Со мной прошу быть учтивее!

– Неужели? – Князь с удивлением склонился к ней через стол. – Возможно, где-то здесь и есть взрослая женщина, но очень уж умело прячется, наверно, где-нибудь под лавкой. – Он нагнулся. – Ау! Где вы, взрослая женщина?

Покраснев, Саша сжала кулаки.

– Не паясничайте, ваша светлость! Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю!

– Ах, это я, оказывается, должен вас понимать! – Издевательская усмешка скривила княжеские уста, Саша почувствовала, что он в ярости. Поднявшись, князь положил ей руку на плечо, придавив к скамье:

– Сейчас, сударыня, вы будете спокойно сидеть и слушать то, что я не совсем учтиво, заметьте, – поднял он указательный палец, – крайне неучтиво буду говорить вам. – Он принялся ходить по хижине, заложив руки за спину, и лишь иногда останавливался напротив Саши, бросая гневные слова. – Прошу вас раз и навсегда забыть о том, что вы взрослая, серьезная женщина! Честно сказать, до сегодняшнего дня я почти в это поверил.

Саша приподнялась, пытаясь оправдаться, но взбешенный взгляд прошил ее с головы до ног, и она опять опустилась на лавку, зябко кутаясь в шубейку. Дрова в печи почти прогорели, но она не решалась попросить Адашева подбросить в огонь поленья.