Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО - Маруга Валерий Михайлович - Страница 18

Но, в конце концов, у него собралось столько грехов, что пришлось принимать решение о его увольнении из органов внутренних дел. Спасла красавица-жена. Она работала в областной прокуратуре и очень уважала своих непосредственных начальников. А они — ее. Поэтому сумела помочь и душой и телом своему непутевому суженому. Его оставили в органах и перевели в другое подразделение.

Дежурный помощник начальника СИЗО капитан Пещак поразил своим темпераментом. Высокий, подтянутый, худощавый и энергичный, на службе всегда собран и внимателен, особенно к женщинам, хотя это и не входило в его функциональные обязанности. Ночные дежурства сами по себе раскрывали его способности и умения. Тем более, если учесть, что рядом с ним, на пульте дежурной части, всегда несли службу молодые и привлекательные сотрудницы, которые сменяли друг дружку через каждые три часа.

Пещаку удавалось в первой половине ночи удовлетворять одну, во второй половине — другую, а дома — третью, но уже законную супругу. И ничего. Справлялся легко, без каких-либо замечаний со стороны представительниц прекрасного пола.

Начальник медицинской части подполковник Беньковский в отношении женщин тоже питал определенную слабость. Несмотря на свой преклонный возраст, он демонстрировал юношескую пылкость к инспектору, спецчасти Катерине Масиной. Обычно в послеобеденное время они закрывались в его кабинете, пили чай, кофе, другие, более крепкие, напитки и целовались.

Их ловили на месте разврата, предупреждали, неоднократно грозили наказать. Однажды Беньковского даже побил второй муж Катерины, но от всего этого их любовь только крепла.

Среди контролерского состава цельных и самобытных людей и того более. Каждый второй в чем-то герой и непостижим до невероятности. Старшина Мордасевич выгодно отличался своей бескомпромиссностью. Если его кто-то пытался наказать или даже предупредить за кое-какие отклонения от уставной службы, он тут же занимал активную оборону и переходил в решительное наступление.

Предостерегая, твердо заявлял, что будет жаловаться, поедет на личный прием и все расскажет, обо всех проинформирует. А своим непримиримым врагам обещал произвести членовредительство либо пристрелить. В особых случаях грозился объявить голодовку.

Его грозная, свирепая внешность, вес около двух центнеров, пылкая речь убеждали каждого, что с ним лучше не связываться. Мордасевич при каждом удобном случае излагал многочисленным командирам свои мысли и мнения по поводу и без него, хотя и понимал, что начальство любит, когда ему докладывают, но не любит тех, кто докладывает.

В недалеком прошлом, в так называемые годы застоя, Мордасевич писал только жалобы. И лишь перестройка, демократия и гласность преобразили его и как человека и как сотрудника, позволили ему полностью раскрыть себя, свою непостижимую и цельную натуру. К сожалению, такой же прогресс характерен и для общества в целом, которое продвинулось всего лишь от скрытой подозрительности до откровенной нетерпимости.

У большинства сотрудников есть прозвища или клички. Самые разные и очень меткие. Ну, к примеру, Павла Тукова, низкорослого, волосатого, с узким лбом, широким ртом, длинными руками, упрощенного в мыслях и чувствах контролера, окрестили «людоедом».

Действительно, с виду он чем-то напоминал первобытного человека, но душой оставался добрым, уступчивым и не злорадным. Эти противоречия поневоле создавали почву для насмешек и даже издевательств над ним.

Как-то ночью Туков, усыпив свою бдительность, задремал на посту. Разлегся на шинели под чугунной батареей и мирно похрапывал с открытым ртом. В это время его сослуживец по прозвищу «рационализатор», исполняя обязанности старшего по корпусу, проверял посты, наткнулся на спящего прапорщика и решил воспользоваться удобной позицией. Не долго думая, помочился «людоеду» прямо в рот.

Тот закашлялся, вскочил на ноги и долго в туалете сплевывал и матерился. Но в драку не полез. «Рационализатор» был на две головы выше и гораздо сильнее.

Вообще-то ограниченность тут так же обычна, как пар над кипящим котлом. Запомнился товарищеский суд, рассматривающий вопрос об увольнении из органов контролера Мясоеда. Он обвинялся в грубых нарушениях служебной дисциплины, но не сдавался и обвинял всех подряд:

— А ты меня спаивал! — кричал он, тыча пальцем в начальника отдела режима и охраны. — Пригласил на день рождения и поил водкой!..

Вместе с тем, как это ни странно, были и примеры нравственного совершенства. Старший сержант Галина Лаковая, молодая, симпатичная, известная своей привлекательной доступностью, вдруг преобразилась. Из женщины, всегда готовой полюбить каждого достойного мужчину, неожиданно превратилась в неприступную скромницу, осуждающую грех и прелюбодеяние.

Сказалось благотворное влияние церкви евангельских христиан баптистов, где Лаковая стала активной прихожанкой. Однако это больше испугало руководство учреждения, чем обрадовало. Когда она пропадала со службы и предавалась любовным утехам или неделями не являлась на дежурство из-за «фонарей» под глазами после очередного воспитательного воздействия ее супруга, все все понимали. Но уяснить, что легкомысленная Галка поверила в Бога, никто не мог. Ее вызвали на ковер.

— Ты что ж это, Галя? — укоризненно кивал головой начальник. — Так вдруг изменилась, на себя не похожа. Говорят, в секту вступила…

— Да вы знаете, — лепетала Лаковая, — я сейчас так счастлива, так счастлива. Мне жить теперь так легко. В трудные минуты я прошу у Бога помощи и чувствую, как он мне помогает, как мне радостно становится на сердце…

— Хорошо, хорошо, Галя, — перебил ее озабоченный замполит, — скажи-ка нам лучше, а уставы секты не противоречат нашим приказам и нормативным актам?

— Нет, нет, что вы…

— А может, тебе захочется выпустить заключенных на свободу, или при их побеге не захочешь применить табельное оружие, оповестить личный состав.

— Да нет, я все по совести и по приказам, — совсем растерялась Лаковая.

Наконец, ретивые майоры нашли компромисс, другими словами, застраховались. Потребовали у старшего сержанта объяснение такого содержания:

На этом обе стороны успокоились и с Богом разошлись.

ТЮРЕМНЫЕ СТРАСТИ

Половая жизнь в озабоченной, игривой среде заключенных тюрем и следственных изоляторов практически и теоретически сведена к нулю. Основной инстинкт, ввиду строгой изоляции и отсутствия соответствующих свиданий с представителями иного пола, многократно усиливается и обостряется, выражаясь глупостью, злостью и нетерпимостью. И обе разделенные половины страдают по-своему, чаще ночами.

Мужчинам снятся длинные и бурные эротические совокупления, а женщинам — любимые, нелюбимые и даже уродливые поклонники, их примитивные ласки, поцелуи и страсти. Последним гораздо труднее скрывать свои чувства и желания. Они, как самки, неосознанно стремящиеся к оплодотворению, под властью всесильной природы, разбивают любые оковы и цепи в порыве к половому удовлетворению.

И, вообще, мне кажется, что Бог, желающий того, чего хочет женщина, себя здорово компрометирует.

Квартирная воровка Клара Кунская перед отбоем, то бишь отходом ко сну, демонстративно обнажалась и прохаживалась по камере, придерживая одной рукой пышные груди, торчащие в разные стороны, а другой — хлопала по округлому, ослепительно-белому заду. Затем кое-как мылась под краном, находившимся прямо над унитазом и выполнявшим, таким образом, все гигиенические функции, укладывалась на нары к своей любовнице, наркоманке Зине, только валетом. Так они и спали, вернее занимались любовью всю ночь напролет, оглашая раздраженных сокамерниц томными стонами и громким чмоканьем. А когда их за столь своеобразное поведение разводили по разным «хатам», каждая в отдельности закатывала иступленные истерики с угрозами членовредительства.