Черный призрак - Лосев Владимир - Страница 25

Мне в ладонь легла мокрая тряпка.

— Аккуратно вытирайте глаза. Не бойтесь, у вас гной сочится из век. Тряпица чистая, инфекцию не занесете, не беспокойтесь, а мокрая, потому что смочена заваркой. Чай у меня хороший, лечебный, у него тоже имеются свои антибактериальные свойства…

— Гной? — Я послушно стал тереть веки и глаза. — Откуда он у меня появился?

— Это последствие питья эликсира. Вы в детстве глазами случайно не болели? Гной шел, как сейчас?

— Было дело. — Я вспомнил. Тогда учился в третьем классе, а может, во втором, ветром надуло болезнь, название какое-то мудреное. Мазью мазали тетрациклиновой и в глаза что-то капали, противно очень. Да и удерживать глаза открытыми, зная, что через мгновение в них попадет капля чего-то больницей пахнущего, было просто невозможно. Но держал, а куда деваться, если мамины пальцы ресницы прижимают, нежно, трепетно, тревожно… — Болел. Конъюнктивит, кажется…

— Так вот, эта болячка сейчас из вас и выходит. Скажите спасибо. Вылезет и больше никогда беспокоить не будет. Лечебное у меня питье, сам им спасаюсь, врачей-то здесь нет…

— Спасибо. — Я открыл наконец глаза. Заварка помогла. Оказалось, что в маленькое окошко светит солнце, отражаясь от глади черного озера. Нет, неправильно: гладь — это когда ровная поверхность, а вода покрылась мелкой зыбью. Ветерок — свежий, приятный — витал над водой, он и в окно залетал, так как одна створка была открыта. — Нам, наверно, пора, из-за меня задержались?

Глупее вопроса я не мог задать, но что-то спросить требовалось, чтобы поддержать видимость разговора. Пока ждал ответа, собирал свое тело по кускам — оно болело, причем каждый орган по-своему. Мышцы ноги рук ломило так, как всегда бывает после тяжелой нагрузки. Но вроде живой, кажется, не умер. Интересно почему?

Сердце билось так, словно его заставили выполнять тяжелую работу. Впрочем, наверное, так и было: оно качало мою густую кровь, наполненную мертвыми бактериями, которых убили жуткий эликсир и чай с бактерицидной травкой. А может, и там плавал яд, которым меня напитали шершни, уже нейтрализованный, готовый к выведению через почки.

Но голова не болела, в ней было пусто и свежо, ни одна мысль не мешала созерцанию прекрасного вида из окна. Только минут через пять я решился посмотреть на мое израненное тело — может, действительно все не так плохо, и я буду жить дальше?!

Осторожно снял с себя камуфляж и глянул на обнаженное тело.

Ничего! Ни одного красного пятнышка, оставленного жалом! Ни одного отека, ни синевы, ни желтизны. Не верю! Так не бывает!! Объяснение только одно — а были ли шершни?

Точно, вчера у меня начались галлюцинации. Мне все показалось. На самом деле ничего не было. Имелся только тихий, спокойный лес, а все остальное только плод больного воображения под воздействием эликсира. Откуда мне знать, что профессор в него добавляет: может, у него мухоморы — главный компонент?

Вот тогда все замечательно объясняется. И разговоры о нечисти, и ядовитые насекомые, напавшие на меня, и мое умирание под воздействием их яда.

Хорошо, но лучше больше об этом не думать — неприятно, но спросить стоит.

— Это шершни на нас напали? А были ли они?

— Были, в этом можете не сомневаться, — усмехнулся Сергей Сергеевич. — Не на вас первого они нападают, были и другие случаи, но не такие безобидные.

— Какие же это?

— В Библии написано, что шершней послал Бог против царей аморрейских и этим прогнал их от Израиля.

— Это еще что за цари? Не слышал никогда.

— Давно это было, и уже не важно, но факт остался, запечатлен в Книге книг. Так что целое войско испугалось этих насекомых, и нам сам Бог велел.

— Смешно…

— Отнюдь, людская молва наделяет этих насекомых некоторыми человеческими свойствами — хитростью и мстительностью — и приписывает им чуть ли не разумное поведение. Люди зря такие аналогии не проводят, были случаи, и не раз, когда целые деревни убегали от пчел, побросав свои дома, а кто оставался, тот погибал.

— По-моему, это было очень давно, сейчас нам ничего не страшно.

— Это не так, просто мы вырубили лес повсеместно, тем самым избавившись от многих опасностей, шершни — лишь одна из них. Есть еще и другие насекомые, которые приводили в трепет человечество, — термиты, муравьи, саранча, да и других хватало.

— И это хорошо, — кивнул я. — Вчера я думал, что не выживу, а если, как вы говорите, шершни еще и будут обладать разумом, они вообще никого не оставят в живых, не у всех же найдется ваша мазь.

— У тех насекомых, что мы вчера повстречали, разум есть, он просто работает иначе, чем наш.

— Да ладно вам меня пугать!

— Я не пугаю. — Профессор грустно усмехнулся. — Эти шершни совсем не те, что встречаются в других местах, вы уже заметили, что они крупнее, а значит, гораздо опаснее. Этим насекомым уже мало пчел и ос, которыми они питались раньше, теперь они нападают на мелких птиц и даже на животных, а это уже требует определенной организации охоты. Кроме того, они иначе строят гнезда. Как-нибудь при случае я вам покажу, это скорее дома, чем бумажные домики…

— Не надо мне ничего показывать и хватит рассказывать об этой мерзости. — Я недовольно поморщился, оделся и сел на лавку. — Мне и вчера было страшно, а сегодня еще больше. Как подумаю, что мы можем их еще раз встретить, так идти никуда не хочется.

— Пора завтракать. — Сергей Сергеевич поставил передо мной сковородку со скворчащей яичницей. — Без хорошей еды дорогу не одолеть.

Я попробовал кусочек коричнево-желтой массы и понял, что пожрать мне хочется, а это верная примета, что самогон профессор ставит на правильных продуктах и очищает от вредных сивушных масел каким-нибудь забытым дедовским методом.

Яйца имели странный вкус и были мелкими, словно перепелиные. Может, так оно и было. Магазинов здесь нет, холодильников тоже, поэтому вся еда из природы, с гнезда какой-нибудь птицы.

Впрочем, надо признать, яичница оказалась вполне питательной и по-своему вкусной. Я съел половину и, надкусив хлеб, положил рядом со сковородкой, он казался несъедобным, вязким и отдавал дрожжами.

Профессор ел быстро и аккуратно и от вкуса хлеба не морщился. Буквально за пять минут на огромной чугунной сковородке ничего не осталось, и мы принялись за чай.

Он оказался холодным, вчерашним, очень крепким и приятным, потому что настоялся за ночь, после него я окончательно проснулся, мне захотелось жить, и моя физиология потребовала от меня выйти на улицу.

Но как только встал, вдруг обнаружилось, что моя кожа стала липкой и неприятной на ощупь.

— Хочу помыться. — Я направился к двери. — От меня такой запах идет, словно мое тело уже месяц не видело мыла.

— В озере мыться не стоит, — предупредил профессор, продолжая спокойно пить чай. — Оно мертвое, из него даже звери не пьют.

— А где тогда? — Я остановился, нисколько не сомневаясь, что сказанное — самая настоящая правда. — Мне и зубы почистить надо, да и вся кожа какой-то гадостью покрылась: пот — не пот, грязь — не грязь…

— Ваше тело чистится от моего эликсира, а гадости в вас, похоже, много набралось. В городе дышать нечем, воздух отравлен выхлопами машин и дымом заводов. Едите, опять же, непонятно что. Вся еда консервированная, в ней больше добавок, препятствующих гниению, чем того, что организму требуется. — Сергей Сергеевич допил чай и стал собираться. — Пойдемте, провожу вас, все равно воды во фляжку набрать надо. Забирайте все свое, от родника дальше к кордону пойдем.

— А где помоемся?

— Ключ тут есть заповедный, из него и птицы пьют, и животные, значит, и нам можно.

— Заповедный?

— Когда дойдем, поймете — объяснять долго. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Спешить надо, отстаем от графика.

Я с неохотой взял рюкзак, с какой-то тоской глядя на лавку, на которой провел ночь. Что-то мне совсем не хотелось никуда идти. Мышцы болели, каждый шаг давался с трудом. Но деваться некуда, мне за эту работу деньги платят. Вот дойду до этого кордона, возьму нужную вещь — и сразу назад.