Подростки - Коршунов Михаил Павлович - Страница 44

Игорь говорил и радовался, что все помнит, даже мог бы написать формулы и соотношения. Он уже отвечал на вопросы Нади подробно и увлеченно.

— Если поставить реактивный локомотив на монорельс на воздушной смазке, чтобы аэродинамическая сила сняла вес поезда, знаете, какой можно достичь скорости? Шестьсот в час!

Надя смотрела на него с восхищением.

— Но и двести пятьдесят… Тоже факт серьезный! В наших условиях, на обычных рельсах.

Игорь привел Надю к линейной. И тут он увидел Алю. Она стояла у стены депо. Прислонилась спиной, одну ногу согнула в колене и уперлась ею тоже в стену. Игорь извинился перед студенткой, показал, куда надо войти и спросить дежурного, а сам подбежал к Але.

— Ты чего здесь торчишь?

— Хочу и торчу.

— О СЛОКе читала?

— Читала.

— Почему ты все-таки не в школе?

— А ты почему?

— Попросили… Надо было проводить в линейную. Журналистка. Будет писать об училище, СЛОК дал двести пятьдесят, представляешь!

— Не представляю.

— Я тоже. Вот прокатились! Так и каюкнуться можно. Чеботарев с испытаний звонил. Поздравляет меня.

— Радуйся.

— Я радуюсь. А ты?

— А я что? Смотрю на все это, — сказала Аля показывая на депо, на горку, на стоящие вдали электровозы и мотовозы.

— И что?

— Ничего.

— Договаривай.

— Договаривать? Что?

Знает Аля что-нибудь о Прекрасной Елене или не знает? Знает, наверное.

Долго и нескладно молчали.

Игорю показалось, что он Алю теряет, что он ее уже потерял. Он хотел заглянуть Але в глаза совсем близко, как это было в лесу. Она опустила голову, глаз ее он не видел. Какого они цвета сейчас?

— Ты что, Алька! — Игорь испугался. — Ты что? — Он с силой схватил ее за плечи. — Алька! — Он тряс ее за плечи.

— Мне больно, — сказала Аля. — Отпусти, пожалуйста.

Игорь возвращался в училище. Переступал через рельсы и стрелки, не глядя под ноги. В электровозе проехала студентка. Махнула Игорю рукой из кабины. На лице ее было счастье.

В училище, перед дверью кабинета физики, построилась группа ЭЛ-16. Командир открыл дверь, чтобы доложить Нине Михайловне, что группа помощников машинистов построена и к занятиям готова.

Из класса вышла совсем незнакомая учительница, приняла рапорт командира. Сказала:

— С сегодняшнего дня я буду вести у вас физику.

— А Нина Михайловна? — не выдержал Игорь.

— Нина Михайловна ушла из училища по семейным обстоятельствам.

Игорь, вопреки всяким понятиям о дисциплине, выскочил из строя и устремился вниз по лестнице, на улицу. Он бежал к Алиному дому. Мчался опять, как когда-то. Он все понял! Все! Он увидит фургон для перевозки мебели.

Он его увидел. Алю увидел и Нину Михайловну. Они садились в фургон, в задние дверцы.

Игорь подлетел к фургону.

Аля ему спокойно улыбнулась:

— Я уезжаю. Мы с мамой уезжаем к отцу.

— Аля! Алька! Зачем?

Она слабо махнула ему рукой.

— Алька, прости меня!

Дверцы фургона закрылись, и фургон медленно и тяжело тронулся с места.

Игорь шел среди линий депо. Он не знал чего хотел, а чего не хотел. В нем было предельное раздражение, он презирал себя и все, что было связано с ним. Он теряет друзей, теряет себя, теряет всякую определенность. Запутывается сам и запутывает других. Что-то в его жизни окончательно разладилось. Неужели он такой бесхарактерный, что никогда не дойдет до окончательного решения в личной жизни! Не только в личной — кого он любит по-настоящему: Алю или Елену? — но и в главном для себя: хочет он в конце концов того же, чего добивался Тося? Тося имел ясную, твердую цель, шел к ней неукоснительно. Тося хотел водить поезда. Игорь тоже на локомотивной тропинке. Сам на нее пожаловал? Не сам. Это он только внушал себе, что сам и что думает при этом заниматься СЛОКом. Он, мол, будет не машинистом, а испытателем. Скорость. Суперскорость. Все вранье! Дешевка! Ничего у него не будет. И ничего у него не было. Одни слова. Опять никаких горизонтов. Черновая работа: копай глубже, кидай дальше. Сколько можно? Школярство! К делу не допускают и долго не допустят. Мастера-наставнички. Значит, сиди и не чирикай. Полная замазка! И с Алей — полная замазка!

Цепочкой на пути стояли электровозы и тепловозы. Игорь шел мимо них и с ненавистью бил ногой в колеса. Удары больно отдавались в ногу, что окончательно вывело Игоря из себя. Он начал ударять в колеса изо всех сил, так что они звенели. В эту минуту он искренне ненавидел себя.

При каждом ударе Игорь громко выкрикивал:

— СЛОКи! ЧЕЭСы! ТЕЭСы! Все мура собачья. Коробки неодушевленные! Пустые! Идиотские!

…Второй день Игорь сидит дома. В училище не ходит. «Что же теперь-то с ним? — думала с горечью Галина Степановна. — Все наладилось, и вдруг как подкошенный… Неужели обидели? Переживает ссору с Алей? Даже не ссору, ссоры-то не было, отъезд. Или опять разрушил сам себя и не сложит, потому что не умеет?»

Приходили ребята из группы — не захотел видеться: сказал, что болен. Но он-то не болен. Господи, до чего же он не похож на Тосю! На ровном месте спотыкается.

К вечеру второго дня в квартире появился Виталий Ефимочкин. Поздоровался, взглянул на Игоря, который одетым валялся на кровати в соседней комнате, извинился перед Галиной Степановной, что вынужден будет закрыть двери комнаты: хотел поговорить с Игорем наедине.

— Да. Конечно, — сказала Галина Степановна и тихо добавила, чтобы слышал один Виталий: — Спасибо.

Виталий кивнул, прошел к Игорю, закрыл за собой дверь.

Игорь и Виталий смотрят друг на друга. Игорь первым спросил:

— Чего ты?

— Я по службе. Встань.

— Чего?

— Встань! Я твой мастер.

— Можешь не распинаться. — Но встать Игорь все-таки встал.

Виталий смотрел на него.

— И это ты, Вандышев?

— Игорь Вандышев. Игорь! Понимаешь?

— Захлопни свою форточку, не сквози.

Игорь замолчал. Потом спросил с усмешкой:

— Это говорит мастер? — Он решил сражаться за себя.

— Это говорит Виталий Ефимочкин. Еще он скажет: ты барахло!

Игорь вспыхнул:

— Говори, да не заговаривайся.

Виталий спокойно смотрел на него. Да, это Виталий, тот, который в детстве был грозой в своем переулке. Кто в свои четырнадцать лет знал о жизни гораздо больше, чем ученик любой средней нормальной школы. Кто дважды убегал из дому, имел приводы в милицию. Нюхал эфир и напивался потом пивом. Но победил себя, победил все, что поселила в нем плохая улица. Виталий оберегает теперь друзей и беспощаден к таким, каким был он сам. Он знает, что в жизни почем. А сейчас перед ним стоял этот чурик и произносил жалкие слова.

Игорь почувствовал, что он сам, пожалуй, заговаривается: Виталий — это Виталий, это почти все равно, что Тося. Но все-таки спросил:

— По-твоему, я должен наследовать?

Виталий как можно спокойнее, а для этого он глубоко вдохнул, разгладил на своем пиджаке несуществующие складки и отчетливо, по слогам, будто боялся, что не выговорит все точно и ясно, произнес:

— Выметайся из училища!

В комнате воцарилась тишина.

— Ты знаешь, кто ты? — как можно спокойнее спросил Виталий.

— Ну давай высказывайся.

— Мозгляк паршивый! И это говорю тебе не я, а вся наша контора. Тосина контора!

Больше никто — ни Виталий, ни Игорь — ничего не сказали. Виталий ушел, сердечно простившись с Галиной Степановной. Галина Степановна не слышала сказанных Виталием слов, но догадывалась, что слова были жестокими. Может быть, взять просто веник и, как однажды в детстве, отхлестать Игоря, чтобы он серьезно подумал не только о своих заботах, но и о ней, о ее заботах и горе. Подумал о предстоящей жизни и об ответственности за эту жизнь, хотя бы перед ней, перед матерью.

Вечером пришел человек, которого Игорь совсем не ожидал: Ваня Карпухин. Казалось, Ваня однокурсник Игоря. А ростом Игорь даже обогнал Ваню. Ваня все еще не подрос достаточно. Не получалось.