Печать василиска - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 5

Изнутри дом был такой же огромный, величественный и… заброшенный, как снаружи. Чтобы заниматься столь хлопотным хозяйством, как старинный особняк, нужны немалые средства, а еще силы и желание. Чего-то из вышеперечисленного у Алевтининого деда определенно не хватало, потому что дорогой паркетный пол с затейливым рисунком жалобно поскрипывал под ногами и нуждался в серьезной реставрации, тяжелые бархатные портьеры на высоких окнах выцвели и утратили первоначальный изумрудно-зеленый оттенок, а мебель была хоть и антикварной, но явно ветхой, требующей внимания и пристальной заботы профессионального реставратора. Дом, подобно стареющей кокетке, кутался в пахнущие нафталином и давно вышедшие из моды наряды, прикрывал морщинистое лицо веером из облезлых перьев, но медленно и неуклонно умирал.

Сердце защемило от странного, незнакомого чувства уже виденного. Дом казался Але не просто абстрактным человеческим жилищем, а чем-то с давних лет знакомым, проникшим в сердце и душу, вызывающим едва уловимую, на самой границе восприятия тоску. Она шла вслед за Еленой Александровной и боролась с острым желанием поправить на венском столике кружевную салфетку, выбросить из старинной китайской вазы букет давно мертвых роз и заменить его на живые луговые цветы, а еще устроить в доме генеральную уборку: выстирать шторы, выбить траченные молью шелковые ковры, вымыть окна, начистить до зеркального блеска полы. Странное желание, особенно в отношении дома, который она видит первый раз в жизни, но поделать с ним ничего невозможно. Такое чувство, что это у нее в крови, это сильнее ее.

Чтобы хоть как-то бороться с неожиданным душевным порывом, Аля решила абстрагироваться, не смотреть по сторонам, а лишь вслушиваться в разносящееся по всему дому эхо их с Еленой Александровной торопливых шагов.

Эхо оборвалось у закрытой двери. Дверь была огромной, почти такой же большой, как парадная, с ручкой в виде змеиной головы, с искусно вырезанными, обвивающими дверной косяк ползучими тварями.

– Пришли, – шепотом сказала экономка, отступила на шаг и ободряюще улыбнулась Але, – он ждет вас.

– А вы? – Оказаться один на один с незнакомым мужчиной, считающим ее своей внучкой, было неловко и даже немного страшно.

Елена Александровна отрицательно покачала головой.

– Алевтина, я получила четкие указания. Хозяин хочет поговорить с вами наедине, – она решительно постучалась в дверь и, не дожидаясь ответа, нажала на ручку.

Несмотря на массивность и основательность, дверь отворилась совершенно бесшумно. За дверью было темно и тихо. Может, деда нет на месте? Аля вопросительно посмотрела на экономку.

– Он там, – сказала та шепотом и ободряюще улыбнулась, – просто не выносит яркого света. Неизлечимая болезнь сетчатки. Идите же, не заставляйте его ждать.

Переступить порог дедова кабинета оказалось не так-то просто. Але пришлось сделать над собой усилие, чтобы отважиться нырнуть в это царство сумрака. Понадобилось время, чтобы глаза сумели приспособиться к смене освещения. Она застыла в дверях, крепко зажмурилась, прогоняя яркие радужные круги.

– А ты именно такая, какой я тебя себе и представлял, – голос был тихий, с присвистом, не разберешь, мужской или женский.

Аля открыла глаза, моргнула. Темнота больше не казалась кромешной, теперь она была наполнена тенями и звуками. Тиканье часов, мерное жужжание системника – привычные и абсолютно нестрашные в обычной жизни звуки, здесь, в этом отрезанном от внешнего мира кабинете, казались тревожными и пугающими. А сам кабинет казался призрачным и нереальным. Наверное, из-за наглухо зашторенных окон, беспощадно отсекающих яркий солнечный свет и впускающих внутрь лишь скудный фосфоресцирующий полумрак. В призрачном кабинете за призрачным столом спиной к окну сидел призрачный мужчина – ее дед. Лицо мужчины Аля не могла рассмотреть, как ни старалась – белая маска, без мимики, без эмоций. Зато она сумела разглядеть кое-какие детали одежды. Дед был одет как старосельский помещик: из-под расшитого золотом домашнего халата выглядывало белое кружево сорочки, на тонком запястье поблескивали наручные часы.

– Добрый день, Игнат Петрович, – Аля едва удержалась от того, чтобы не сказать «добрый вечер» – к полуденным беседам здешняя сумрачная обстановка никак не располагала.

– Добрый, – рука, обрамленная пеной из кружев, взлетела над столом, и освещение сразу же изменилось, сделалось чуть более ярким, чуть менее жутким. Скорее всего, дед просто развернул монитор компьютера таким образом, чтобы свет от экрана падал ему на лицо, но Але эта обычная манипуляция показалась странной, если не сказать – мистической. Скорее всего оттого, что лицо деда по-прежнему осталось неподвижной маской. – Можешь называть меня просто дедом, ни к чему этот официоз, – в свистящем голосе послышалось подобие улыбки. От сердца сразу отлегло, и дышать стало легче. – Рад, что ты согласилась принять мое приглашение. Очень рад…

Дед не сделал попытки встать из-за стола, не предложил Але присесть, поэтому она так и осталась стоять в дверях, не решаясь сделать даже шаг. Было в этом человеке без лица, ее деде, что-то странное, гипнотизирующее. И в голосе, и в движениях. Что-то такое, что на мгновение заставило Алю пожалеть о принятом решении. К счастью, сожаление длилось недолго, на память тут же пришло воспоминание о куда более серьезных неприятностях, от которых избавило ее дедово приглашение.

– Не стой в пороге, девочка, – дед словно прочел Алины мысли, махнул рукой в сторону высокого вольтеровского кресла, – проходи, присаживайся. Извини, что не проявляю приличествующего случаю гостеприимства. С некоторых пор я не особо мобилен. С помощью вот этого, – в сумраке кабинета что-то глухо стукнуло, и Аля увидела, что вторая дедова рука покоится не на столешнице, а на набалдашнике трости, – я могу худо-бедно передвигаться, но особого удовольствия мне эти передвижения, увы, больше не доставляют. Проходи же!

Кресло оказалось не слишком удобным, с высокой, прямой спинкой и с твердыми резными подлокотниками. Аля готова была поспорить на что угодно, что на подлокотниках вырезаны все те же змеи – излюбленные здешними обитателями твари. От этих мыслей кожу на ладонях неприятно закололо, захотелось немедленно убрать руки с подлокотников. Аля не стала бороться с возникшим порывом, сложила руки на коленях.

– Как добралась? – спросил дед, но по голосу чувствовалось, что все эти светские церемонии тяготят его до крайности.

– Спасибо, хорошо, – Аля поерзала в неудобном кресле, украдкой вытерла взмокшие ладони о джинсы.

– Я очень сожалею, что тебе пришлось добираться до Полозовых ворот своим ходом. К несчастью, мой автомобиль сломался накануне. Надеюсь, поездка на Звездочке тебя не слишком утомила?

– Что вы! – вспомнив ласковую Звездочкину морду, Аля улыбнулась. – Очень славная лошадка, мне было даже интересно. И товарищ Федор тоже хороший провожатый, – добавила она совершенно искренне.

– Федор, – голос деда смягчился, – славный мальчик, добрый и по-своему несчастный. Алевтина, будь к нему снисходительна. Поверь мне, он заслуживает самых теплых слов.

– Заслуживает, – тут Аля с дедом была полностью согласна.

– У нас здесь места глухие, новые люди появляются крайне редко, поэтому волей-неволей начинаешь ценить каждого собеседника. Федор уже успел рассказать тебе все местные сказки?

– Не знаю, все ли, но кое-что рассказал.

– Он очень необычный мальчик. В самых заурядных вещах ему видятся чудеса. Понимаешь, у людей, в некотором смысле ущербных, довольно часто открывается третий глаз, они могут видеть и чувствовать то, что остальным, простым смертным, видеть и чувствовать не дано.

Аля поежилась. Сейчас дед скажет, что товарищ Федор в самом деле видел Настасью-утопленницу, а болотный змей каждое утро плещется у берегов Мертвого озера. Кстати, на озере-то она еще не была. Из-за всех этих историй с русалками и василисками даже посмотреть в его сторону не удосужилась.