Мой друг Кирочка - Каменский Александр Владимирович - Страница 9

— Да, выросла ваша Кирочка, похорошела, — сказал Николай Васильевич. — А знаешь, Гриша, выдра относится к самым интересным животным. Хотя надо сказать, что нам, рыболовам, выдра порой доставляет большие неприятности. Сидишь, бывало, на бережке, удишь. Тишина. Река как зеркало. И вдруг откуда «и возьмись — из воды стремительно выскакивает на полметра в высоту одна рыбина за другой. «Что за причина?» — думаешь, а потом и догадываешься — это или зубастая разбойница щука или озорница выдра на охоту вышла… Она не только пугает рыбу, но рвёт сети.

—  А если, дядя Коля, Кирочку в реку выпустить, сбежит она или нет? — перебил я гостя и тут же попросил извинения, что перебил…

—  Пожалуй, нет. Не думаю. Ведь Кирочка крепко к тебе привыкла. А ручная выдра—очень добродушное существо, чрезвычайно привязанное к человеку.

—  А как выдра ловит рыбу? — поинтересовалась мама.

—  Обычно этот зверек ловит рыбу после захода солнца, — продолжал рыбак, — ловит всю ночь, особенно в лунные ночи. В мелкой воде выдра загоняет рыбу, в узкий тихий заливчик, чтобы затруднить ей выход и быстрее поймать; рыбу она ударом своего сильного хвоста о поверхность воды загоняет в береговые норы, а потом ловко хватает её острыми зубами и вытаскивает на берег, чтобы съесть. Выдра прекрасно видит и слышит, нюх у неё отличный. Животное с удивительной быстротой обнаруживает врага за несколько сот шагов и бежит к воде, чтобы скрыться. Вот почему поймать взрослого зверька очень и очень трудно. А в воде за выдрой не угнаться даже рыбе, — так быстро она плавает! Ну вот, пожалуй, и всё, что я могу вам рассказать.

И Николай Васильевич, достав из кармана кисет с табаком, стал неторопливо свертывать папиросу.

—  Как бы сделать, чтобы наша Кирочка ловила рыбку в реке и приносила домой? — спросил я Николая Васильевича.

—  Это дело не такое уж мудрое, — ответил наш знакомый. — Только советую вам приучить её не есть рыбу.

Прошло два года с того дня, как выдра попала в наш дом.

Она стала взрослой, ростом с небольшую собаку-дворняжку.

Мы так крепко подружились с Кирочкой, что я клал её с собой спать — в ноги, хотя мама и считала это негигиеничным. Когда Кирочка хотела есть, то обязательно кричала: «Гиррк, гиррк, гиррк!»… А когда была чем-нибудь очень довольна, тихо и нежно хихикала. Да, да, — хихикала, я не обманываю, звук этот был очень похож на хихиканье…

Был тихий зимний вечер. Ветра не было. Лениво, словно нехотя, на уснувшую мерзлую землю падали светлые крупные снежинки.

Вот в такой-то хороший вечер я и решил выйти с Кирочкой на рыбалку. Чтобы Кирочка не жадничала, не ела рыбу, я накормил её, что называется, доотвала мясом и молоком.

Кирочка ещё ни разу не бывала на реке. Когда я пошёл по узкой тропинке, ведущей на улицу, за огороды, к реке, Кирочка нерешительно остановилась. И снова, как в детстве, на её тупой и широкой мордочке заблестели крохотные капельки пота: Кирочка волновалась.

—  Пойдём, пойдём, милая, — позвал я и, слегка подтолкнул её рукой вперед.

Кирочка вскинула свою широкую мордочку с глазками-изюминками и обнюхала воздух, а потом решительно двинулась за мной.

Шагая по тропинке, проложенной прачками на заснеженном льду, я отыскивал глазами прорубь. Вот и она!

Я с любопытством наблюдал за Кирочкой: что же она, интересно, станет сейчас делать?

Выдра осторожно приблизилась к воде, обнюхала кромку синеватого льда, вытянула шею, весело сказала свое «Гиррк, гиррк» и нырнула в прорубь.

Всё это произошло так быстро, что я и ахнуть не успел! Прошло несколько минут, а Кирочка не появлялась.

Неужели я больше не увижу своего друга? Не мигая, до рези в глазах, я смотрел на спокойную темно-синюю гладь воды. Вдруг на её поверхности появились пузырьки… А вот и моя Кирочка. В зубах её тяжело бился большущий красноперый окунь!

—  Кирочка! Милая моя! А я-то думал, что ты не вернешься, уйдёшь от меня… — бормотал я, прижимая к груди Кирочку вместе с её добычей.

Когда я выпустил животное из рук, оно разомкнуло зубы, и окунь шлёпнулся на лед, а Кирочка снова скрылась в проруби. 

Через несколько секунд Кирочкина тупая мордочка вновь появилась над водой. В зубах ее на этот раз неловко выгибался неуклюжий и широкий, как лопатка, серебристый лещ.

Радуясь Кирочкиной добыче и тому, что она не убежала от меня, я поднял её на руки и принялся плясать. И тут случилось неожиданное: потеряв равновесие, я рухнул в синюю прорубь.

На моё счастье, здесь было совсем неглубоко; с силой оттолкнувшись ногами от каменистого дна, я пробкой выскочил на поверхность, схватился за холодный и острый лед и выкарабкался наверх. Я так испугался, что отполз очень далеко и совсем позабыл о Кирочке.

А Кирочка стояла передо мною на задних лапках, как птица пингвин, пронзительно — хоть уши затыкай! — сердито трещала и быстро-быстро махала лапками-лопатками. Она как бы пробирала меня за то, что я зазевался и опрокинулся в ледяную воду.

Мама, узнав о том, что я искупался в проруби, даже не очень обрадовалась Кирочкиной добыче.

Ночью у меня здорово разболелась голова, заломило руки и ноги, бросало то в жар, то в холод— меня знобило.

Утром к нам пришел пожилой доктор в измятой синей шляпе, с тростью и с белым чемоданчиком.

—  Грипп. Лежать в постели, — приказал он, почему-то погладив меня по голове.

Целую неделю провалялся я на диване, и всю неделю Кирочка не отходила от меня ни на час. Она не уходила за комод, а спала рядом, на полу.

Кирочка стояла на задних лапках у моего изголовья. На широкой мордочке, как это всегда бывало у нее в минуты волнения, блестели капельки пота. Круглая её голова не шевелилась.

—  Кирочка всю эту неделю ничего не ест, — сказала мама. — Она словно понимает, что ты болен. Вот как она к тебе привыкла, Гриша.

—  Она меня любит, — поправил я маму.

—  И любит, и привыкла, — рассмеялась мама, подавая мне какой-то горький порошок.

За всю неделю Кирочка ни разу не произнесла свое «гиррк», хотя животик её был пуст, она только тихонько недовольно трещала, лежа на шкурке возле дивана. 

Прошла зима. По-весеннему заиграло на голубом небе красное солнышко. Лед на реке Обве почернел и треснул. Вот-вот он развалится, и острые неуклюжие льдины, карабкаясь одна на другую, поплывут вниз, к Каме. Кто же усидит в такие дни в душной комнате? Я уходил на реку. За мной, как всегда, бежала моя Кирочка. Домой мы приходили с богатой добычей.

Отец, возвратившись с работы, садился за стол, и, не выпуская изо рта своей любимой обкуренной трубки, подмигивал мне и с улыбкой приговаривал:

—  Ну-с, милые мои, много ли рыбки наловили? Отчитывайтесь!

А когда мама приносила с кухни миски, в которых дымилась горячая уха, и сковородку с жареными пескарями, а потом ещё не остывший плоский ноздреватый пирог из кислого теста со щукой, отец смешно вытягивал губы, причмокивал, качал головой и приговаривал:

—  Ай, да улов! Ай да молодцы Кирочка с Гриней!

При этом он брал кусочки варёной баранины, оставленной специально для Кирочки, и угощал зверька:

—  А это самой лучшей, самой знаменитой рыбачке!

И Кирочка, с трудом стоя на задних лапках, вежливо брала из папиной руки угощение и неторопливо съедала, а потом по-кошачьи умывала лапкой свою тупую мордочку.

…Весна ушла так же внезапно, как и пришла. Начались летние каникулы.

Весной произошло ещё одно интересное событие: Кирочка простила Надю, дочку лесничего, ту, что когда-то обидела её.

Первое время, когда Наденька пыталась подойти к животному с кусочком мяса и приласкать его, я сердился и кричал:

—   Отойди, противная девчонка! Не подлизывайся!

А Кирочка всё время убегала от девочки, сердито шипела и трещала.

Наконец мне стало жаль Надю: ведь она ещё малышка.

—  Ну, ладно, ладно, помирю тебя с Кирочкой, только уговор: больше не обижать животных. Идет?