Наследница Ингамарны (СИ) - Зорина Светлана - Страница 110

«Не беспокойся, — ворчливо отозвался сингал. — Твои соплеменники меня постоянно раздражают, и я уже давно понял, что с ними надо много терпения… А ты, кажется, сейчас опять заплачешь».

Гинта потрогала привязанный к поясу серый узелок.

«Нет, — сказала она. — Я буду улыбаться».

И она улыбалась, и махала рукой, приветствуя пёструю ликующую толпу, которая шла им навстречу из Улламарны.

— Мина-а!!

Даарн, забыв об усталости, под громкий хохот приятелей вприпрыжку помчался вперёд.

— Гинта! Гинта!! — кричали люди.

— Мы приветствуем тебя, нумада Гинта! Тебя и твоего золотого зверя! Добро пожаловать в Улламарну, зверь, вызывающий бурю!

Их с песнями и славословиями провожали до самого Уллатама. Синг, польщённый вниманием, не выказывал ни малейших признаков недовольства. Он даже почтил своим присутствием Белый замок и благосклонно поглядывал на слуг, с робкими поклонами подносящих ему куски только что забитого молодого гуна.

«А сейчас я тебя оставлю, — сказал он Гинте, поев. — Когда людей очень много, они меня утомляют. Я и так слишком долго был среди людей. Найду в лесу хорошее местечко и отосплюсь».

На следующий день в Уллатаме состоялся пир в честь победителей. Гинта предпочла бы по примеру Синга забраться куда-нибудь подальше от всех и отдохнуть, например, отправиться в Радужные пещеры, но последовать примеру Синга наследница Ингамарны не могла. Она с раннего детства знала, что положение правителя иногда просто обязывает быть с людьми, даже если не хочется никого видеть, а хочется лишь забиться в угол и спокойно зализать свои раны.

В Ингамарне опять чествовали героев. Был устроен пир, на который Гинта пригласила Акамина. Старый минаттан целый вечер беседовал с дедом Ахханом, и беседа явно доставляла удовольствие обоим. Правителя Улламарны особенно радовало то, что над его домом больше не тяготеет проклятие.

— Мой род не прервётся, — говорил он. — Теперь я верю, что дождусь своего внука. И я верю, что Улламарна будет процветать. Золотой зверь посетил мой замок! А значит, лесная и лунная богини снова милостивы к нам.

— Минаттан, не забудь о том, что сделал для нас для всех Сагаран, — сказала Гинта.

— Этого никто не забудет! — заверил её Акамин. — Его имя и рассказ о его подвиге будут передаваться из уст в уста до тех пор, пока существует наш мир. А возможно, память об этом огненном тиумиде переживёт и Эрсу.

Глава 14. Новый храм

Участники похода не успели залечить свои раны, а повсюду уже распевали песни об их подвигах. Во всех минах Сантары пели о юной нумаде Гинте и о золотом звере, вызывающем бурю. Кое-где поговаривали, что Гинта — одна из лесных богинь, и потому божественный зверь ей послушен. Что этот огромный сингал и впрямь явился с неба, где он гостил у Санты. А в Лаутаме даже сложили песню о том, что Гинта — сама хозяйка лесов, которая пожелала явиться к людям в человеческом облике и спасла Улламарну от бесплодия. Прославляя героев Западного похода, сочинители не забыли ни одного имени, но, конечно же, гораздо чаще других имён, кроме, разве что имени Гинты, в песнях звучало имя Сагарана, огненного тиумида, который выследил колдунов и один уничтожил множество врагов, который взял на себя самую опасную задачу и погиб, прокладывая путь другим. Колдуны готовили войну, и когда-нибудь она бы разразилась над Сантарой, но теперь они разбиты, и их логово стёрто с лица земли. Больше никто не будет воровать нигму у лесов Улламарны, сеять бесплодие и посылать каменных чудовищ.

Прах Сагарана похоронили рядом с Диннарой. А мастер Гессамин по просьбе Гинты украсил обе могилы изваяниями. Фигуры он сделал из лигина — самой лучшей светлой глины, раскрасил их так, что Сагаран и Диннара казались живыми, а для прочности покрыл статуи особым раствором. Могилу Диннары оплетали искусно выточенные диуриновые иргины. Гессамин долго искал камень нужного оттенка. Ярко-красный диурин — большая редкость. Один цветок Диннара держала в руках. Изобразив эти злосчастные цветы, мастер не хотел ни унизить, ни обвинить аттану. Иргины, оплетающие её могилу, были как бы символом рока, в сетях которого запуталась Диннара. Сагаран же стоял среди язычков диуринового пламени, и в его ладонях пылал огненный цветок. Огонь, который со всех сторон окружал фигуру Сагарана, был тоже символом рока. Мастеру прекрасно удалось создать ореол трагической судьбы, витавшей над этими двоими, и глядя на их могилы, даже самый беззаботный юнец задумывался, словно ощутив прикосновение какого-то неведомого, но грозного божества.

Святилище в саганвировой роще отремонтировали. Его наружные стены теперь украшали рельефы — сцены из жизни Сагарана. Особенно удался фасад. Слева от двери Сагаран был изображён ребёнком. Он играл с маленьким сагном прямо на алтаре, среди язычков ярко пылающего огня, а его мать в благоговейном страхе протягивала к нему руки. Справа он, объятый пламенем, подобно огненному богу, парил над испугаными врагами.

Диуриновая гора с лабиринтом и световым колодцем в самой верхней пещере теперь носила его имя. Гинта слышала, что в Сантаре уже появились святилища, в которых Сагарана чтили, как божество.

«Лучше бы вы любили его, когда он был жив», — с грустью думала девочка.

Диурин на двух могилах светился днём и ночью, если не весь, то, по крайней мере, цветок в руках Диннары и огонь в ладонях Сагарана. Жители Улламарны уверяли, что никто не зажигает этот диурин. Никто из смертных. И им верили.

Гинта почти не бывала в Улламарне, а если и появлялась там, то объезжала рощу саганвира подальше. Она не могла видеть ни её, ни тем более святилище. Амит не обижался, он всё понимал. Мысленно они иногда общались. Жизнь в Улламарне понемногу налаживалась, заброшенные деревни заселялись вновь. К празднику Середины Лета готовились снять хороший урожай. Правда, велес рос неважно, а лундовые рощи продолжали чахнуть, но по сравнению с тем, что творилось раньше, это казалось пустяком. Гинта знала: дело тут не в нигме, а в чём-то другом. В чём именно — ей ещё предстояло разобраться. Но только не сейчас. Она устала. Она давно уже залечила раны на плече и на бедре — не осталось ни шрама, но знать бы ещё, как залечить шрамы на душе. Участие окружающих только раздражало Гинту. Она по возможности избегала людей и почти не показывалась в замке, предпочитая жить в своём «Эйринтаме» и целыми днями бродить по лесам — одна или с Сингом. Она наконец отыскала в Хаюганне то загадочное водяное святилище и время от времени ездила в Мандавару — посетить солнечный храм. Гинта вдруг поняла, что единственный человек, которого ей сейчас хочется видеть, — этот бледный, узколицый юноша с серебристо-голубыми волосами и огромными глазами, отражающими в себе весь мир. Этот юноша… Кто он? Человек или бог? А что такое бог? Где та ступень, поднявшись на которую, человек становится богом? Наверное, там, где диуриновым пламенем возносится в небо гора с круглой пещерой, куда сквозь отверстие в потолке вливается то лунный, то солнечный свет, зажигая на алтаре огонь… Высокий огонь. Сагаран.

Он просил её не ездить в валлонский храм. Боялся, что она навлечёт на себя неприятности. Люди только и ищут, кого бы обвинить в своих бедах, так стоит ли раздражать их интересом к валлонскому богу… Впрочем, Сагаран всегда понимал: уж если ей что-то взбрело в голову, хоть проси, хоть ругай — всё бесполезно.

Сейчас, после того, что Гинта сделала для Улламарны да и, пожалуй, для всей Сантары, вряд ли кто-нибудь посмел бы обвинить её в служении злым силам, но её частые поездки в валлонский храм не остались незамеченными. «Уж не влюбилась ли аттана в этого нелюдя? — говорили в Ингамарне. — Бог он или человек, а красив, ничего не скажешь…» Многие сантарийки приходили в мандаварский храм посмотреть на прекрасного юношу, но они глазели на него со смесью восхищения, любопытства и страха. Было в нём что-то чуждое, пугающее. Может быть, сходство с водяными богами, которых в Сантаре всегда побаивались, а может, странная, действительно нечеловеческая красота. Таким можно восхищаться, но любить… Любят людей, а это кто?