Тайны старого Петербурга - Жукова-Гладкова Мария - Страница 29

– Больше ничего не желаете, Марина Сергеевна? – спросил Рашидов.

Я тут же поняла, что проголодалась. Как-то сразу, мгновенно сообразила. Или папа Сулейман обладает гипнотическим даром? Хотел, чтобы я захотела есть, и я захотела.

– Салатику какого-нибудь, – сказала я. – И котлетку.

Волконский прыснул в руку, но тут же осекся под взглядом папы Сулеймана.

– Дам вам совет, Марина Сергеевна, – обратился ко мне Рашидов. – Даже в самом лучшем ресторане не заказывайте котлет, всегда берите кусок мяса. В котлету мало ли что могут положить… Может, все-таки отбивную?

Я не знала, смеется ли он надо мной или говорит серьезно, но согласилась на отбивную. Стрельцов удалился. Не прошло и двух минут, как нас окружил отряд официантов. Накрыли стол, принесли напитки и закуски.

Беседу мы продолжили за трапезой. Как я и предполагала, Сулейман Расимович поинтересовался, что это нас с художником и моим бывшим на ночь глядя понесло в деревню, где у нас нет ни недвижимости, ни знакомых.

– Знакомые есть, – поправила я. – Вернее, были.

– Вы знакомы с Лукьяненко? – спросил папа Сулейман.

– С кем? – переспросила я.

– Вот то-то же, – усмехнулся Расимович и объяснил, что это фамилия художника, к которому мы, наверное, направлялись. Про художников мне было рекомендовано забыть. Я только раскрыла рот, чтобы поинтересоваться судьбой Ивана Петровича, как мне протянули сотовый телефон и велели позвонить домой. Подошла Ольга Николаевна и сообщила, что дядя Ваня пришел полчаса назад в хлам пьяный. Сейчас отсыпается. Где все это время шлялся и что делал, пока выяснить у него не удалось, если он вообще вспомнит: после пробуждения у дяди Вани память отшибало напрочь.

Папа Сулейман повторил свой вопрос: зачем все-таки меня носило на ночь глядя в деревню, да еще с заряженными автоматом и пистолетом? Я там что, в боевых действиях участвовать собиралась? Зачем оружие с собой брали?

– На всякий случай, – ответила я.

Троица за столом расхохоталась.

– И это говорит учительница, призванная воспитывать в детях… – заговорил Стрельцов, но я его перебила:

– Жизнь вынуждает учителей взяться за оружие. По разным причинам. Скоро еще врачи и инженеры подключатся. Может, хоть тогда в стране порядок будет.

Папа Сулейман расхохотался. Потом заметил:

– Если бы все наши учителя, врачи и инженеры были такие, как вы, Марина Сергеевна, – да, согласен. Но вы, лапушка, исключение. Кстати, а вы раньше в людей когда-нибудь стреляли?

Сулейман Расимович мгновенно стал серьезным; он смотрел на меня, чуть прищурившись. Я же подумала: меня что, еще как-то использовать собираются, не только в качестве переводчицы? Валерий Павлович тоже ведь предлагал переквалифицироваться…

– Нет, – ответила я. – И не буду. – Рашидов вопросительно приподнял бровь, а я добавила: – Только если жизнь свою защищать придется. Или сына. Потому что, когда выбор стоит – или враг, или я, выстрелишь не задумываясь. Я, по крайней мере, пальну.

– Не сомневаюсь, – сказал папа Сулейман.

Больше он о нашей поездке в деревню не спрашивал. Может, поверил на слово, что наши вначале ездили проведать художника Андрея, а второй отряд (Василий, бывший, и я) – вызволять Ивана Петровича.

Перекусив, мы со Стрельцовым и Аликом отправились в гостиницу за Жан-Жаком. Все, с кем приходилось общаться, именовали меня теперь только по имени-отчеству. Пока мы ждали Жан-Жака, а Стрельцов уходил куда-то, Алик шепнул мне, что папа меня принял – и теперь мне бояться нечего, если только не сморожу какую-нибудь глупость. Но Алик все равно рекомендовал не высовываться. Вскоре вернулся Олег Вениаминович, и мы поехали обратно.

На третьем этаже здания, в котором располагался ночной клуб, имелся специальный зал для просмотра молодых дарований. В приемной комиссии сидели Сулейман Расимович, Волконский и Стрельцов – с российской стороны и Жан-Жак Боку – с французской. Имелся также распорядитель, который объявлял, чья очередь выступать. В зале также находились человек десять крепких молодцев, на которых, как я заметила в процессе представления, ничто не производило ни малейшего впечатления. По крайней мере, на физиономиях не отражалось никаких эмоций. Возможно, уже привыкли к подобным шоу?

Для меня же все было в новинку. В конкурсе участвовали примерно тридцать претенденток в возрасте от четырнадцати (хотя могли быть и моложе – теперь девчонки рано взрослеют) до двадцати семи (но опять же могу ошибаться – у некоторых был нездоровый цвет лица, так что могли выглядеть старше своих лет). Я с ужасом узнала двух своих бывших и трех нынешних учениц, но виду не подала, как и они. Кто-то демонстрировал стриптиз, кто-то пел, имитируя популярных звезд эстрады, кто-то танцевал, по всей вероятности пытаясь изобразить что-то эротическое и возбуждающее. В общем, просмотрев всех, я поняла, почему многочисленные охранники никак не реагируют на обнаженные женские тела: представление, в общем-то, было довольно низкого пошиба. Я, честно говоря, ожидала от Стрельцова и компании более высокого уровня. Или я ничего не понимаю в таких шоу?

Жан-Жак что-то записывал на протяжении всего просмотра, а после его окончания велел всем участницам снова выйти на сцену. Приказ был громогласно повторен распорядителем после моего перевода. Девушки мгновенно повиновались. Теперь парадом командовал Жан-Жак. Он выстроил девчонок по масти – блондинки, брюнетки, рыжие.

По его команде они нагибались, прогибались, поворачивались, раздевались, одевались, прыгали, ходили на четвереньках. Мужчины, находившиеся в зале, не выражали никаких эмоций. Мне было жаль девчонок (хотя я прекрасно понимала, что их сюда никто силой не загонял); с другой стороны, хотелось плеваться и хорошенько врезать по морде этому толстому негру. Или это только у меня переизбыток нравственности? Возможно, следует давно понять, что женское тело – тоже товар. Есть спрос – должно быть предложение, а покупатель выбирает тот товар, который ему больше подходит.

По-моему, танцевальные и певческие способности девушек, которые те недавно с таким усердием демонстрировали, француза нисколько не интересовали. Я не знаю, на что рассчитывали девушки, но лично я после устроенного Жан-Жаком просмотра не сомневалась, что он выбирал их для работы в массажных салонах, а уж никак не на сцене. Ну, может, на сценах каких-то самых дешевых кафешек или стриптиз-баров.

Стрельцов с конферансье остались давать девушкам указания, когда и куда им явиться в следующий раз, а папа Сулейман, Волконский, Жан-Жак и я в сопровождении группы охранников покинули зал и перебрались в кабинет, где уже был накрыт стол. Перед уходом Жан-Жак попросил крашеную блондинку с самым большим бюстом задержаться. Стрельцов тут же пообещал, что она присоединится к иностранному гостю попозже, после того как мы поговорим о делах.

Когда мы расселись вокруг стола, француз первым делом спросил: нет ли у господ более качественного товара? Жан-Жака интересуют девушки различного класса. Для первой, пробной партии сойдут и такие, но в дальнейшем, если у них получится взаимовыгодное сотрудничество, он предпочел бы покупать (или арендовать) девиц классом повыше. У Сулеймана Расимовича имелось все.

Как я поняла, клиенту для начала предлагали новеньких, неотесанных. Надо же попытаться продать самое дешевое? Вдруг и такие сойдут? На кофе клиента пригласили в один из залов, где как раз начиналось вечернее субботнее шоу.

Мы оказались в кабинке, отделенной от зала двойным стеклом. Подобные отсеки протянулись по обеим сторонам, чтобы никто из присутствующих не знал, кто находится в соседнем. Благодаря специальному покрытию мы видели, что происходит в зале и на сцене, но сами оставались невидимыми. В каждую кабинку имелся отдельный вход из коридора, опоясывающего зал. В центре зала стояли столики, за которыми также сидели люди. Насколько я поняла, эти места были дешевле или занимающие их люди не пользовались особым влиянием.

Вот на этом шоу девочки в самом деле были классные. Каждая могла претендовать на призовое место в любом конкурсе красоты. Пластика у них была отличная. К тому же им явно хорошо объяснили, что раздеться – это не главное. Я получила удовольствие, наблюдая за ними. Мальчики тоже были хороши, но их появлялось гораздо меньше, чем девочек. Жан-Жак пускал слюни. Разница в классе тех, кого мы смотрели на третьем этаже, и тех, за кем наблюдали теперь, была как разница между примой из Большого театра и участницей конкурса самодеятельности поселкового масштаба.