Последняя версия - Карасик Аркадий - Страница 27

Крутые ребятишки, снова то ли осудил, то ли похвалил я преступников, придется держать хвост трубой, ушки на макушке, нос — пистолетом. Вопрос не о раскрытии убийств — о сохранении собственной жизни, которая почему-то так мне дорога.

Оставив мысль о дурацком сокращении дороги, я выбрался к указанному мне «микрорайону». Это так зовется у почтовиков и милиционеров пяток прижашихся друг к другу домишек.

В каком из них проживает семья убитого?

Потоптался возле крайней лачуги, выждал появления сопливого пацаненка, загнавшего на забор кошку и теперь натраваливающего на неё злющую дворнягу.

— Пацан! — окликнул я живодера. — Не мучай животину. Лучше подскажи, где живут Суворовы?

Сопляк отвернулся от кошки, с любопытством оглядел мужика-идиота.

— Вроде, не слыхал — рынок у нас, — голосом опытного политика посвятил он меня в страшнеюшую иайну двадцатого века. — Значится, любой труд требовается оплатить. Мой — тожеть.

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Едва лесяток годков отмахал и уже — предприниматель, «новый русский».

— И сколько ты возьмешь за подсказ?

Пацан задумался. Его душу разрывали сомнения. Запросишь много — фрайер отвалит, мало — урон своему карману.

— Пять баксов, — нерешительно промолвил он, готовясь немедля сбросить цену. — На мороженное.

Посмеиваясь про себя, я протянул юному бизнесмену десятку. Видимо. решив — больше из «фрайера» не выжмешь, он схватил деньги и принялся внимательно разглядывать. Наверно, подсмотрел в магазине, как кассирша проверяет подозрительные банкноты.

— Так где же живут Суворовы?

— Где, где? — отскочив на безопасное расстояние, передразнил меня парнишка. — Сам стоит возле ихнего дома и сам спрашивает… Фрайер лапотный!

На калитке — здоровенный замок, вдвое больше того, который Светка отправила в мусорный контейнер. Такой же висит на дверях дома.

— Чаво зыркаешь? — подобрел пацан. — С»ехали Суворовы. Как дядьке Николаю требуху выпустили — подались к родичам.

— Куда?

Ответить маьчишка ен успел.

— Брысь, паскудник! — раздался хорошо знакомый старческий голос и «бизнесмена» будто кошка за забор уволокла.

За моей спиной ехидно ухмыляется… дед Ефим.

— Вы?

— Добрый вечер, Сергеич. Я за рыбкой припожаловал — хорошую рыбку здешние рыбаки ловят. Гляжу — знакомец… Тожеть за рыбкой, аль по другой надобности?

— Пантелеймонов откомандировал поглядеть, как живут семьи погибших рабочих, не нужна ли помощь?

— Погляди-ка, заботу проявляет. Молодец мужик, справедливый. А Суворовых-то нетути, пацаненок правду сказал — уехали в Сибирь-матушку, тамо у Фроськи родня проживает…

Я внимательно слушал стариковскую болтовню, оглядывал его, сверяя слегка согнутую фигуру со скользнувшей между деревьями фигурой киллера. Ни малейшего сходства… И все же появление воротного стража после того, как я видел его забавляющегося с собакой рядом с домом, не подается разгадке… Пока не подается…

11

Целую неделю ходил сам не свой — в голове перемешались последние события, несомненно связанные с таинственым убийством Вартаньяна. Бессмысленная гибель Тимофеича, смерть под колесами грузовика бородатого Суворова. Казалось бы, ничем не связанные между собой трагические события подкреплялись странным поведением деда Ефима, упрочнялись загадочным разговором в офисе «крыши», окутывались серым туманом передачи ещё не распознаного конверта.

Короче — ералаш, в котором предстояло разобраться, разложить по кармашкам и полочкам. Ибо только путем наведения порядка в сплетении разнообразных фактов и фактиков можно докопаться до имен убийц, извлечь из провала причины и взаимосвязь всего происшедшего в мирном, на первый взгляд, железобетонном предприятии.

Единственное достижение — раскрыта тайна гитлеровского кинжала, «тесачка». И — прояснился действительный, а не нарисованный, облик воротного стража.

Впрочем, «прояснение» — условное, над бывшим сексотом придется долго ещё работать, разбирать деда Ефима на отдельные детали, каждую из которых рассматривать под микроскопом.

Первое желание — сообщить все известное мне Ромину. В конце концов, я — лицо однажды пострадавшее, битое-перебитое до крови, до синяков, мне ли вступать в схватку с опытными преступниками, если для этого существует уголовный розыск, работают милиция и прокуратура?

И снова, в который уже раз, я одернул себя, пригасил разгорающиеся инстинкты. Проще всего взвалить решение проблем на официальные органы, отойти в сторону? Если решил возвратиться в извергнувшее меня лоно родной матери-уголовки, придется потрудиться, делом доказать свою пригодность. Без этого не сработают самые жалостливые заверения, самые искренние обещания.

Но без помощи со стороны мне не обойтись. Слишком разветвленным становится расследование, слишком много наслаивается дополнительных «подверсий», часть которых придется отметать, а из оставшихся выращивать новое «дерево».

Подумал, поколебался и вечером позвонил на квартиру некстати заболевшего Славки. Если не помощи, то хотя бы совета ожидать я вправе, не о собственной безопасности пекусь, не свою задницу оберегаю.

Ответный хрип можно назвать человеческим голосом с некоторой натяжкой — нечто среднее между жалобным рычанием подраненного зверя и писком младенца.

— Накричался на бедную жену, развратник? — невесело пошутил я. — Или от жадности кусок черствого хлеба в горле застрял?

— Врачи говорят: ангина… Встретиться не могу — пообщаемся по телефону… Что нового?

Разговаривать из застекленной конторки вестибюля все равно, что выступать на общем собрании работников Росбетона. К лифту и из лифта проходят сотрудники, из производственных цехов выскакивают работяги. Каждый с любопытством оглядывает начальника пожарно-сторожевой службы, недавно получившего втык от начальства. Слухами буквально пропитан воздух предприятия, они сочатся из любопытных взглядов, слышатся в женской болтовне, в беседах инженеров и техников. Мне кажется, что даже осточертевшее сочетание букв — РОСБЕТОН ехидно колышится, насмешливо скалится.

Можно, конечно, позвонить из дому, но мне не хочется покидать рабочее место, привлекая этим ещё большее внимание. Неужто уже уволили? Или подался к медикам за справкой о болезни?

Впрочем, почему бы не пойти навестить больного? Что в этом криминального, если во мне так и бурлит соболезнование, изливается наружу сострадание?

— Если позволишь навестить тебя дома — расскажу.

— Навестить?

В вопросе — недоумение. И — зря. То, что я до отсидке работал в уголовке ни от кого не скрыть, значит, знаком с сыщиками, с тем же Роминым. Наоборот, большее подозрение вызовет демонстративное «незнакомство».

— Вот именно — навестить! Только пообещай не кусаться и не падать в женский обморок.

Наверно, аналогичные мысли осенили и Славку. Он часто-часто замемекал, громко откашлялся и буркнул: приходи.

Пришлось позвонить генеральному и демонстративно громко попросить разрешения отлучиться по делам на часик с небольшим хвостиком. Ибо этот «хвостик» необходим для деловых переговоров двух сыщиков: действующего и отставного.

Занятый делами Пантелеймонов буркнул нечто среднее между «вались ко всем чертям» и «можешь вообще не появляться».

Я предпочел первое, ибо «ангинистый» Славка как нельзя больше смахивал на рогатого беса. Строго проинструктировав молчуна, повторив такой же инструктаж Семеновне, я отбыл из Росбетона…

По натуре Ромин зверски консервативен. Все сотрудники кимовской милиции получили достойные квартиры в многоэтажках, капитан отказался покинуть «аппартаменты» на втором этаже двухэтажного деревянного домишки, в котором все «удобства»: огородики под окнами, отопление — печное, туалет — во дворе, только освещение не свечное — электрическое. Ванной, конечно, нет — семья Роминых в субботу посещает местную баньку, считает это намного приятней, нежели скучную помывку в крохотном закутке. Единственный признак цивилизации, оживляющий тусклую жизнь в дореволюционном жилище — телефон.