Чикагский блюз - Каралис Дмитрий Николаевич - Страница 18

Дядю Сашу Гуревича я узнал сразу, по фотографиям. Он с моими родителями бывал в геологических экспедициях, а потом остался работать в Сибири.

– Ну я и напился в самолете! – заулыбался Гуревич, обнимая сначала отца, потом дядю Жору. – Уже в глазах двоится! А это что за девушка? – Он обнял и маму. – Элька, ты все молодеешь!

Мама заморгала глазами и чуть не прослезилась. Они не виделись лет десять.

– А это Кирюха! – Дядя Саша стиснул меня в объятиях и уколол черной, как уголь, бородой. – Сопля несчастная! Помнишь, как ты меня описал?

Я, конечно, не помнил, но дядя Саша мне понравился. Здоровый улыбчивый мужик с крепкими жесткими руками. Катьку он назвал невестой и поцеловал ей руку. Тете Зине сказал комплимент, от которого она засветилась, и стал вытаскивать из огромного рюкзака промасленные свертки с сибирской рыбой.

Потом мы ставили с ним палатки, и он учил меня, как надо правильно вязать узлы и раскладывать сено.

Чечеточник дядя Гена, поводя плечами, ходил по гравийным дорожкам и бормотал, что нас надо раскулачивать. Особенно ему не понравилось, что тетя Зина не разрешила ему стучать каблуками на просторных балконах, где пол годился для чечетки, но могли оторваться люстры на верандах. Дядя Гена считал, что его искусство выше такой чепухи, как люстра. «Хоть бы помост какой-нибудь сколотили, – ворчал дядя Гена. – А то получается как валенками по снегу. Знали ведь, что приеду…»

Ближе к ночи приехал доктор наук Тамлер из новосибирского Академгородка – худощавый дядечка в очках с веселыми детскими глазами. У него тут же отобрали чемодан и принялись раскачивать на руках и подбрасывать в воздух. Он прибыл из Москвы, где ему вручали какую-то научную премию. Привезла его черная «Волга» с шофером, которая тут же уехала.

Мы с дядей Сашей, которого я описал в детстве, развели веселый костер, и мама с тетей Зиной застелили сено в палатках своими грандиозными простынями. Положили стопочками одеяла и подушки. На тот случай, если уже сегодня кто-то захочет ночевать на улице. Мы с Катькой притащили самовар и поставили на новый стол. Отец включил фонарь, висящий на сосне, но на него замахали руками: без него, дескать, уютней! Я пересчитал рассевшихся у костра гостей – десять. С нами и Чарли – уже семнадцать персон. И еще должно быть столько же, как минимум. Плюс космонавт.

Гуревич взялся настраивать гитару.

– Грандиозно! – сказал дядя Жора отцу. – Не надо ничего придумывать! Лично я чувствую, что не зря прожил свои сорок пять! Какие друзья! А, Сережа?

– Да,– радостно кивнул отец. – И завтра появится новый. Надеюсь, он впишется в компанию?

– Еще как! – хлопнул его по спине дядя Жора. – Просто отличный парень!

…Когда все уже сидели за пахнущими лаком столами и дядя Жора взял в руки нож, чтобы призывно постучать по бокалу, стукнула калитка, и на участок вошел широкоплечий улыбающийся мужчина с чемоданом и двумя огромными букетами цветов. Я сразу понял, что это и есть космонавт.

– Еще один гость! – громко известил дядя Жора и махнул космонавту рукой. – Алексей, скорее садись! – Он указал ему на пустующее между мною и Катькой место. – Брось чемодан в палатку, начинаем. Точность – вежливость королей. – Он взглянул на часы. – Без трех минут пятнадцать!

Я побежал, чтобы помочь гостю поставить чемодан в нужную палатку и успеть включить фонтан с третьим ударом по бокалу.

– Ничего, ничего, я сам, – сказал Алексей, легко ставя чемодан за полог палатки и шурша необъятными букетами. – Надо же, как они похожи!

– Мой отец слева, – сказал я. – Я его сын, Кирилл. Садитесь скорее, сейчас начинаем.

На Алексее был серый костюм с голубой рубашкой и галстуком, и, когда он четкими шагами подошел к юбилярам и вручил им букеты, я отметил, как широки его плечи. Просто красавец мужчина. И когда-нибудь я увижу его фотографию в газете и вспомню этот августовский день. Он запросто мог уложить тех пятерых хулиганов, но сдержался и предпочел сделать их бегом – такова его секретная до поры до времени служба науке.

Космонавт ловко сел на указанное место, Катька со светской улыбкой кивнула ему, слегка подвинулась, дядя Жора поднял пустой бокал, три раза звонко ударил по нему ножом, и я включил фонтан. Сидящие спиной к дому обернулись. Тонкая, как шпага, струя с шелестом застыла в теплом воздухе. Все зааплодировали. Катька била в ладоши особенно радостно – сидящий рядом красавец космонавт оказался на полголовы выше ее.

– Итак! – Дядя Жора поднял руку, и аплодисменты стихли. – Праздничный обед, посвященный девяностолетию братьев Банниковых, считается открытым!

– Ура! Ура! Ура! – явно сговорившись заранее, дружно прокричали физики; их компания сидела за правым крылом стола и узнавалась по очкам и бородам.

– Славься, славься, славься, банниковский род! – не менее дружно ответило им левое крыло, где сидели моряки и военные.

Все засмеялись. Братья обнялись и похлопали друг друга по спинам, как бы поздравляя себя с общей суммой прожитых лет.

Я сел на свое место справа от Алексея и почувствовал легкий озноб – до чего же хорошая у нас семья! До чего же хороши улыбающиеся отец с дядей Жорой – в одинаковых белых рубашках, с одинаковыми галстуками! Сколько друзей собралось, чтобы поздравить их с юбилеем! Еще и космонавт, оценивший мужскую взаимовыручку. Кто для него дядя Жора – ну подумаешь, человек, который подсадил его в свою машину, когда за ним, заплетаясь пьяными ногами, бежали какие-то гопники. Он бы от них и так ушел! Но человек оценил широту дяди-Жориной души, принял его приглашение и пришел с двумя гигантскими букетами, чтобы поздравить его и брата-близнеца с днем рождения. Жалко, что завтра он уезжает в Москву, хороший дядечка.

Отец сел, а дядя Жора остался стоять во главе П-образного стола и вновь постучал ножом по бокалу – на этот раз отрывисто и часто, как в корабельный колокол.

Краем глаза я видел, как Алексей осторожно, чтобы не звенеть посудой, накладывает Катьке в тарелку овощной салат и селедку под шубой. Вот он тронул рукой бутылку «Алазанской долины», и Катька кивнула.

За столом стало тихо, лишь чечеточник дядя Гена, оказавшийся среди физиков, что-то ворчал на ухо своей приехавшей поутру супруге.

– Итак! – провозгласил дядя Жора с самым серьезным лицом. – Пользуясь правом перворожденного, прошу выпить первый бокал за нас с братом! За наши девяносто! Без всяких добавлений и комментариев! За нас!

Гости на редкость послушно чокнулись, не пытаясь довесить к лаконичному тосту свои мудрые добавления, и я заметил, что в бокале Алексея играет пузырьками минеральная вода.

– Три минуты на закуску! – голосом диктатора объявил дядя Жора, поставив пустой бокал и взглянув на часы. – Затем…

Дядя Саша рассмеялся и хотел что-то сказать, но дядька остановил его властным движением руки:

– Гуревич, подожди!.. Первым выступит мой зам – хохол Саенко, потом я дам слово главному татарину Рахимову, а потом уже ты скажешь теплые слова от лица всех сибирских евреев. Представителей других национальностей и профессиональных кланов прошу заранее подавать заявки моему племяннику и флаг-секретарю Кириллу. Вот он сидит справа и втихаря пьет водочку.

Это была милая неправда: все видели, что я, как и Катька, лишь пригубил бокал с «Алазанской долиной». На мне были угли для шашлыков и работа с фонтаном.

Я сделал вид, что оглядываюсь, и засек на лице космонавта добродушную улыбку – смелость дяди-Жориной реплики о порядке выступлений явно пришлась ему по вкусу. Он ел салат «оливье» с помощью ножа и вилки и ровно держал спину. Вот она, школа советской космонавтики!

Я видел, как мать с отцом перешептываются и внимательно поглядывают в нашу сторону. Тетя Зина посылала Катьке улыбки: «Все хорошо, доченька! Только не горбись!»

– Слева от вас моя двоюродная сестра Катя. – Я чуть наклонился к космонавту. – Учится в медицинском…

– Это хорошо, – кивнул космонавт и повернулся в сторону Катьки. – Медики нам нужны, как никогда.