Повесть о Великой стене - Гурьян Ольга Марковна - Страница 23

ГОСПОЖЕ ЦЗЯН ПРИНОСЯТ ПЕЧАТЬ

В тот день, когда произошли события, описанные в предыдущей главе, в тот час, когда солнце стоит прямо над головой, ободранный и босой мальчишка, подкидывая пальцем ноги камушек, небрежно насвистывая и глядя хитрыми глазами во все стороны, подобрался к воротам начальника дворцовой охраны Цзяна и, воровски оглянувшись, постучал в створку. Выглянул привратник и начал браниться.

— Мне надо видеть госпожу, — быстрым шепотом сказал мальчишка.

— Ах ты, воришка, оборванец! Отпечатки твоих ног и следы на песке вызывают недоверие и подозрение. Пошел прочь, ты, прервавший мой обед!

Тогда мальчишка, поеживаясь, почесываясь и приплясывая, вдруг вытащил откуда-то из-под мышки печать господина Цзяна и повторил:

— Я должен это отдать госпоже в ее руки.

При виде печати привратник тотчас впустил мальчишку и проводил его к госпоже. Тут мальчик, неумело поклонившись, передал ей печать, а госпожа, побледнев, схватилась за сердце, велела всем выйти и спросила:

— Что случилось и какая грозит беда?

— Господин сказал, что, отдав печать, я получу награду, — возразил мальчишка.

Госпожа бросила ему монету, он на лету подхватил ее и заговорил:

— Господин увидел меня у ограды дворца, велел бежать сюда и сказать такие слова: «Я навлек на себя гнев моего повелителя. По моему недосмотру во дворец проникли злодеи. Жизнь будто подвешена на тонкой шелковинке. Приказываю моей супруге и дочери, захватив драгоценности, бежать за пределы страны. Приказываю поспешить». Все. — И с этими словами мальчик убэжал, а госпожа Цзян послала за дочерью, все рассказала ей и, бессильно уронив руки, воскликнула:

— Что же мне делать?

— Раз вы спрашиваете моего совета, — ответила Лин-лань, — то я осмелюсь выразить такое мнение, что нам следует исполнить приказание.

Пока госпожа Цзян собирала драгоценности, Лин-лань выбежала в сад и засвистела птичкой. На этот условный знак тотчас послышался за стеной нежный голос У-и:

— Зачем зовет меня моя названая сестра?

— Я пришла проститься, — воскликнула Лия-лань. — Нам грозит вечная разлука. Я покидаю эти места.

В ответ раздался звон и всплеск, будто медный таз, который У-и, наверное, чистила, ударившись об ограду бассейна, упал в воду. А затем У-и начала умолять:

— Не оставляй меня на одиночество и муку. Никому я здесь не дорога. Возьми меня с собой, куда бы ты ни шла.

— Но это непочтительный поступок, и твой отец разгневается на тебя, — возразила Лин-лань.

— Я вижу отца лишь издали, а он на меня никогда не смотрит. Он и не помнит свою одиннадцатую. Возьми меня с собой, или я умру!

Тогда Лин-лань легла на стену, протянула вниз руку и помогла У-и перебраться в сад Цзянов.

Между тем госпожа Цзян объявила домочадцам, что отправляется поклониться душам предков, и велела подать трое крытых носилок. В первые она села сама, держа на коленях шкатулочку со своими украшениями, вторые были предназначены Лин-лань. В третьи втиснулись две служанки и большой лаковый короб с платьями. Едва Лин-лань и У-и сели в свои носилки, как носильщики подняли шесты на плечи и вынесли их за ворота.

Но тут им пришлось остановиться. Весь переулок был густо забит нарядной толпой, ворота дома лекаря открыты настежь, его домочадцы смешались с сопровождавшими его друзьями, и всюду слышались радостные восклицания.

— Ван любит меня! — кричал лекарь. — Он щедро наградил меня! Ван меня любит!

— Да достигнете вы трех степеней знатности! — поздравляли его друзья. — Да продлится ваше потомство!

Около самых носилок госпожи Цзян какой-то мужчина сказал негромко:

— Да, но многим это утро стоило головы.

А другой ответил:

— Начальника дворцовой охраны распилили пополам деревянной пилой, его имущество возьмут в казну, а жена и дочь станут дворцовыми служанками.

За дверцами и занавесками носилок госпожа Цзян ничего не услышала, но носильщики переглянулись, быстрым шепотом обменялись несколькими словами, и тотчас носилки со служанками вернулись обратно в дом, а двое других свернули в сторону, в узенький проход. Носильщики прибавили шагу и, всё быстрей удаляясь от центральной части города, скоро очутились в квартале, где жила городская беднота. Наконец остановились они в большом дворе, где на открытом воздухе человек десять ремесленников колотили, молотили, резали и пилили какие-то изделия. Носильщики опустили носилки наземь, отворили дверцы и попросили госпожу Цзян выйти. Она в изумлении оглядывалась, не понимая, что случилось, и не решаясь ступить ножкой на липкую от нечистот землю.

— Госпожа, если вам дорога жизнь, не спрашивайте ни о чем и следуйте за нами, — сказал один носильщик.

Лин-лань подбежала к матери и шепнула:

— Эти слуги нам преданы и желают добра, — и помогла госпоже Цзян войти в дверь неприглядного дома. У-и поддерживала ее под другой локоть.

Здесь они поднялись на второй этаж и очутились в тесной и темной комнате. В ней не было ничего, кроме кучи тряпья в углу и верстака у небольшого окошка, за которым человек, еще молодой, но безобразно грязный, тонкими резцами вырезал на слоновом бивне цветочный узор. Старший носильщик, почтительно поклонившись, обратился к госпоже Цзян:

— Промедление грозит нам смертью. Наш господин казнен, и сейчас в нашем доме, наверное, уже хозяйничают люди, посланные ваном, чтобы описать ваше имущество, а вас с дочерью отвести во дворец, где вы будете служанками. Поэтому, госпожа, выслушайте мой совет, чтобы я мог спасти вас.

Но госпожа Цзян, выслушав страшную весть, согнулась, как тростинка под ветром, и упала без чувств. Пока У-и хлопотала над ней, Лин-лань ответила:

— Делайте, как сочтете лучшим. Мы верим вам.

— Молодая госпожа, не поймите меня превратно, но часть драгоценностей следует обратить в деньги. Позже вам будет трудно это сделать, не вызвав подозрения.

Лин-лань молча взяла из бледных рук матери шкатулку и передала ее носильщику. Тот отошел к оюну и что-то сказал резчику, который сейчас же поднялся и ушел с шкатулкой. Не успела госпожа Цзян прийти в себя и разразиться рыданиями, как резчик уже вернулся, неся в руках три кожаных мешочка, а через плечо — платья, в какие одеваются жены и дочери небогатых купцов. Лин-лань переоделась и помогла переодеться матери. У-и и без того была в простой одежде. Когда они снова спустились вниз, то увидели, что двое носильщиков с богатыми носилками исчезли, а остались только те двое, что были с ними наверху, и у дверей стоят носилки, самые грубые, с выгоревшими на солнце занавесками.

— Как же мы поместимся втроем? — невольно спросила госпожа.

Но все трое, чуть потеснившись, сели.

— А где мои платья? — спросила растерянно госпожа Цзян.

— Прошу вас, молчите, — ответила Лин-лань.

А старший носильщик, нагнувшись к ней, прошептал:

— Молодая госпожа, я вижу, вы разумны не по летам. Чтобы не томить вас неизвестностью, я скажу вам, что мы отнесем вас за день пути, где живет лодочник, мой родственник. Он посадит вас в свою лодку и отвезет вниз по течению реки, пока вы не окажетесь за пределами страны и в безопасности.

Лин-лань опустила занавески, и они тронулись в далекий путь.