Калигула - Камю Альбер - Страница 5

Первый патриций (приближаясь). Мне кажется, я понял. Или почти понял. Но в главном мы сходимся: основы нашего общества поколеблены. Для нас это прежде всего вопрос морали, не так ли? Семьи трепещут, всякий труд теряет уважение. Отечество проклято. Добродетель призывает нас на помощь. Можем ли мы не внять ее призывам? Патриции! Согласны ли вы бегать каждый вечер вокруг носилок Цезаря?

Старый патриций. Будете ли вы позволять, чтобы вас называли "моя дорогая"?

Третий патриций. И отбирали у вас жен?

Второй патриций. И детей!

Муций. И деньги!

Пятый патриций. Нет!

Первый патриций. Керея, ты хорошо говорил. Ты хорошо сделал, что остановил нас. Рано действовать. Сегодня народ был бы еще против нас. Но, Керея, будешь ли ты с нами, когда придет время?

Керея. Да. Позволим Калигуле действовать. Даже будем подталкивать его по этой дороге. Организуем его безумие. Наступит день, когда он останется один на один с империей мертвецов – и родителей этих мертвецов.

Одобрительные возгласы. Снаружи – звуки трубы. Тишина. Из уст в уста одно слово: "Калигула!"

Входят Калигула и Цезония. За ними следуют Геликон и стражники. Немая сцена. Калигула останавливается и смотрит на заговорщиков. В полном молчании переходит от одного к другому. Поправляет одному локон, оборачивается и некоторое время пристально глядит на другого. Смотрит на них еще, проводит рукой по глазами и, не сказав ни слова, выходит.

Цезония (глядя на беспорядок. С иронией). Вы что – дрались?

Керея. Дрались.

Цезония (так же). И из-за чего вы дрались?

Керея. Не из-за чего.

Цезония. Тогда это неправда.

Керея. Что – неправда?

Цезония. Вы не дрались.

Керея. Значит, не дрались.

Цезония (улыбаясь). Так, может быть, стоит привести комнату в порядок? Калигула терпеть не может беспорядка.

Геликон (старому патрицию). Вы добьетесь того, что он проявит свой характер.

Старый патриций. А что мы ему сделали?

Геликон. Именно – ничего. Это и подозрительно. Трудно не обратить на это внимания. Поставьте себя на место Калигулы. (Пауза. ) Ведь вы замыслили тут небольшой заговор, не так ли?

Старый патриций. Что за чепуха? Почему он так думает?

Геликон. Он не думает, он знает. Но мне кажется, что в глубине души он и сам этого немножко хочет… Ну что ж, давайте наводить порядок.

Все суетятся. Калигула входит и наблюдает за ними.

Калигула (старому патрицию). Здравствуй, моя радость! (Остальным. ) Керея, я решил пообедать у тебя; Муций, я позволил себе пригласить твою жену.

Управитель хлопает в ладоши. Входит раб. Калигула его останавливает.

Минутку! Господа! Вы знаете, что государственные финансы держатся на ногах лишь потому, что к этому привыкли. Начиная со вчерашнего дня привычки этой, однако, недостаточно. С прискорбием сообщаю, что вынужден приступить к сокращению штатов. Для начала я решил пойти на большую жертву, которую вы наверняка оцените: отказаться от излишеств. Я намерен освободить нескольких рабов, а для необходимых мне услуг милостиво соглашусь использовать вас… Будьте любезны, соберите на стол.

Сенаторы смотрят друг на друга, колеблются.

Геликон. Ну что ж вы, господа? Немножко энтузиазма! Уверяю вас, спускаться по социальной лестнице куда легче, чем подниматься!

Сенаторы в нерешительности. Они делают несколько шагов.

Калигула (Цезонии). А какое наказание полагается ленивым рабам?

Цезония. Я думаю, кнут.

Сенаторы поспешно и неловко начинают устанавливать стол.

Калигула. Ну-ка! Дружней, дружней! (Геликону. ) Откуда у них растут руки?

Геликон. По правде говоря, они только и умеют, что указывать да бить. На первых порах с этим надо смириться. Нужен один день, чтобы воспитать сенатора, а чтобы воспитать работника – как минимум десять лет.

Калигула. А чтобы сделать работника из сенатора, боюсь, не хватит и двадцати.

Геликон. Рано или поздно это придет. У них есть способности. Услужливость у них в крови.

Один из сенаторов утирает пот со лба.

Ого, уже начали потеть! Это достижение.

Калигула. Хорошо. Не будем слишком требовательны. По справедливости говоря, все не так уж плохо. Кстати о справедливости: нам нужно поторопиться; я должен присутствовать на казни. О! Руфию повезло, что я проголодался. (Доверительно. ) Руфий – тот всадник, который должен умереть. (Пауза. ) Вы не спрашиваете, за что?! (Общее молчание. Во время паузы рабы приносят кушанья. Калигула, добродушно. ) Я вижу, вы поумнели. (Грызет оливку. ) Наконец-то вы поняли, что для того, чтобы умереть, не обязательно провиниться. Воины! Я доволен вами! Не так ли, Геликон?

Оставляет оливку и насмешливо смотрит на сенаторов.

Геликон. Конечно. Отличная армия. Но если ты хочешь знать мое мнение, они стали слишком умны. Они не хотят больше воевать. Если так будет продолжаться и дальше, империя рухнет.

Калигула. Логично. Ну, давайте отдохнем. Рассаживайтесь кто как хочет. Не нужно формальностей… Однако этому Руфию повезло, хоть, я уверен, он и не оценит отсрочку. А ведь несколько часов, выигранных у смерти, следовало бы ценить. (Ест. За ним остальные. Выясняется, что Калигула плохо ведет себя за столом. Он позволяет себе бросать косточки оливы в тарелку соседа, выплевывать на блюдо объедки, ковыряться ногтями в зубах и шумно чесаться. И этим он не ограничивается. Вдруг он перестает есть и вперяется взглядом в Лепидия. ) У тебя плохое настроение? Не потому ли, что я убил твоего сына?

Лепидий (поперхнувшись). Нет, Кай, наоборот.

Калигула (широко улыбаясь). Наоборот! О, как я люблю, когда выражение лица противоречит заботам сердца! Твое лицо печально, но твое сердце – наоборот, не так ли, Лепидий?

Лепидий (решительно). Да, Цезарь.

Калигула (все более веселясь). Ах, Лепидий! Никто не дорог мне так, как ты. Давай посмеемся вместе! И – не расскажешь ли ты мне какую-нибудь забавную историйку?

Лепидий (который переоценил свои силы). Кай!

Калигула. Ну ладно. Тогда я расскажу. Но ты будешь смеяться, договорились, Лепидий? (Внезапно нахмурившись. ) Про твоего второго сына, а? (Снова веселясь. ) Впрочем, разве у тебя плохое настроение? (Пьет, потом подсказывает. ) "На…", "на…" Ну, Лепидий?

Лепидий (бессильно). Наоборот, Кай.

Калигула. В добрый час. (Пьет. ) Слушай теперь. (Мечтательно. ) Жил да был бедный император, которого никто не любил. Он же, любя Лепидия, казнил его младшего сына, чтобы вырвать из его сердца и эту любовь. (Меняет тон. ) На самом деле это неправда. Забавно, не так ли? Но ты не смеешься! Никто не смеется! Ну, слушайте! (Злобно. ) Я хочу, чтобы все смеялись. Ты, Лепидий, и остальные. Встаньте! смейтесь! (Бьет кулаком по столу. ) Я хочу – слышите? – я хочу видеть, как вы смеетесь!

Все встают. В продолжение этой сцены актеры, кроме Калигулы и Цезонии, могут двигаться, как марионетки. Калигула, откинувшись на ложе, безудержно смеется.

Взгляни на них, Цезония! Ничего нет! Честь, совесть – как там еще? мудрость нации – все исчезло перед лицом страха! Страх, Цезония, это прекрасное чувство; без примесей, чистое, бескорыстное, животное чувство! Одно из тех редких чувств, которые лишают человека всякого благородства. (Проводит рукой по лбу. Пьет. Дружески. ) Поговорим о чем-нибудь другом. (Керее. ) Что-то ты сегодня молчалив, Керея.