Девочка в бурном море. Часть 2. Домой! - Воскресенская Зоя Ивановна - Страница 16

Нет, Улаф ничего не знал и поваром никогда не был и мечтал сражаться с оружием в руках. Но из-за ранения его забраковали для строевой службы и приказали отправиться на английский транспортный корабль. Прошел двухнедельные курсы корабельных коков. Считается на военной службе, как и все моряки транспортов, но формы не носит, оружия не имеет.

— Может быть, вам неудобно быть знакомым со мной? — сказал Улаф. — Я видел, что старшему помощнику это не понравилось.

— Глупости, — ответила Елизавета Карповна. — Ты наш знакомый, и нас не интересует, как относятся к этому другие. Мы очень хотели бы тебя видеть, когда ты свободен.

Улаф рассказал, что это его уже второй рейс в Мурманск. В прошлый раз они шли полярной ночью, их трепал такой шторм, что они еле добрались; немцы потопили из конвоя всего два корабля, а английские и русские корабли потопили три фашистских подводных лодки. Но на обратном пути немцы рассчитались. Корабль, на котором шел Улаф, был торпедирован. Он был гружен лесом и тонул медленно. Большую часть команды удалось спасти.

— Фашисты раньше топили каждый четвертый корабль, идущий в Советский Союз, — сказал Улаф просто, словно говорил о самом обычном, — а теперь русские не дают им хозяйничать в море.

— Когда мы тронемся в путь, когда поплывем? — спросила Антошка.

— О, это еще не скоро. И мы не поплывем, а пойдем. Корабли ходят по морям. Плавать страшно. Все, кто сидит в кают-компании, кроме радиста и третьего помощника, — все «плавали», кого торпедировали в Атлантике, кого в северных морях. И они не выносят самого слова «плавать». Никогда его не произноси, — посоветовал Улаф.

Пикквик давно уже терся мордой о ноги Улафа, но тот машинально отводил его рукой. Антошке стало даже обидно.

— Улаф, ты только посмотри, как ласкается мистер Пикквик. Погладь его по голове.

— Откуда он? Ух какой уродливый!

Над дружбой Антошки с Улафом нависла серьезная опасность.

— Если хочешь правду, то мистер Пикквик самый красивый пес на земном шаре, — горячо сказала Антошка, и в ее глазах зажглись злые зеленые огоньки.

— Охотно верю, — сказал Улаф. — Несмотря на уродство, он очень симпатичный. Я готов оставлять ему молоко и косточки, хотя в камбузе почти одни консервы. Мясо с костями будет только один раз в три дня.

— Кости ему нельзя, — отрезала Антошка.

Улаф спешил. Ему надо было готовить обед. Уходя, он погладил Пикквика по спинке, за что щенок лизнул его прямо в нос.

Поколебленная было дружба восстановила свое равновесие.

…Ночью Антошка проснулась от какого-то нового ощущения. Рокотали моторы, койка чуть покачивалась. Антошка взглянула в иллюминатор и увидела, что вместо каменного причала в круглом окошечке плескались серые волны и проносились чайки. «Мы плывем, мы плывем», — поняла она. Было очень приятно, покачивало, как в люльке, и путешествие представлялось прекрасным.

— Мы плывем, — шепнула Антошка мистеру Пикквику и снова заснула.

Утром все это показалось сном. Машины молчали, была какая-то странная тишина: ни лязганья цепей, ни звоночков крановщиков, ни грохота лебедок.

— Ты знаешь, ночью мы куда-то плыли, а потом остановились, и я ничего не могу понять, — сказала мама.

За иллюминатором вскипали волны, а даль скрывалась в дымке.

За завтраком они узнали, что пароход вышел на рейд, стоит на якоре и дожидается, пока погрузятся другие пароходы.

— Когда же мы поплывем? — спросила Антошка.

— О мисс, мой маленький бэби уже знает, что корабли ходят, — схватился за голову круглолицый незнакомый человек, похожий на студента. — Проплыть от Глазго до Мурманска не может ни один чемпион по плаванию.

Антошка поняла, что это был третий помощник капитана, который еще «не плавал» и у которого был годовалый бэби.

— Скажите, — обратилась Антошка к капитану, — когда мы пойдем?

Этот вопрос тоже вызвал взрыв смеха за столом.

— Я сказала опять что-нибудь смешное или неправильно? — спросила обескураженная Антошка.

— О нет. Мисс, наверно, забыла, что сегодня понедельник. В этот день ни один корабль ни в одном океане не отправляется в рейс. Понедельник — несчастливый день.

— Тогда завтра?

— Завтра тринадцатое число. Нужно быть сумасшедшим, чтобы выйти тринадцатого.

— Послезавтра? Когда же?

— Когда соберется караван. Когда будет подходящая погода. Когда не будет понедельника, пятницы, тринадцатого числа и викэнда.[3] О том, когда мы выйдем, не знает даже командир конвоя, знает только один господь бог.

После завтрака все разошлись по своим местам; в кают-компании остались Антошка с Пикквиком, Елизавета Карповна и доктор.

Елизавета Карповна хотела определить свое место на корабле и изъявила желание помогать доктору.

— О миссис Васильефф, мне самому делать нечего. На корабле только новички болеют морской болезнью, но от нее нет лекарств. Иногда случается насморк — его излечивает морской воздух.

— Но могут быть всякие неприятности в море, — возразила Елизавета Карповна, — ведь идет война.

— Да, неприятности могут быть — торпеда или мина. Если торпедируют корабль и кого-то выловят, то шансов на спасение жизни все равно мало. Больше десяти — пятнадцати минут в ледяной воде человек не выдерживает. Если мы сами напоремся на мину или торпеда угодит нам в борт, тогда даже валерьяновые капли не помогут: от нас останется пепел.

Елизавета Карповна поморщилась и оглянулась на Антошку.

— Ну, доктор, вы очень мрачно шутите.

Антошка тем временем дрессировала Пикквика. В кулаке у нее были зажаты маленькие кусочки сахара. Она дала лизнуть Пикквику сахар и бросила на палубу варежку.

— Принеси мне, Пикк, варежку, я тебе дам сахару.

Но щенок, ухватив в зубы варежку, стал яростно ее грызть и мотал изо всех сил головой.

Антошка вытащила из пасти варежку и вместо нее положила в рот щенку сладкий кусочек. Пикквик с хрустом разгрыз сахар и потянулся за новой порцией, но Антошка снова бросила на пол варежку. Пикквик забыл про сахар, но хозяйка опять напомнила ему. Отобрала варежку, взамен дала сахар. Так продолжалось до тех пор, пока щенок понял, что варежку выгодно менять на сахар. Теперь он уже сам ходил за Антошкой и предлагал обмен.

— Напрасно вы пустились в это путешествие, да еще с дочкой, — услышала Антошка голос доктора и взяла щенка на руки.

— Мистер Чарльз, неужели и вы думаете, что женщина может на корабле принести несчастье? — спросила Антошка, в упор глядя на доктора.

— Я убежден, что пребывание на корабле приносит неприятности прежде всего самой женщине, — ответил доктор. — Место женщины на земле. И в одном я готов согласиться с немцами: церковь, дети и кухня — вот ее океан. Нельзя нарушать закон природы.

— Мне кажется, — усмехнулась Елизавета Карповна, — эти традиции давно уже нарушены. Посмотрите, сколько женщин служит у вас в армии.

— Но все они вернутся к домашнему очагу.

Доктор снял очки и долго протирал их, чтобы не видеть светлых глаз девчонки, с таким неодобрением рассматривающих его.

— Вы слыхали о Джеймс Барри? — спросил он Антошку.

— Нет. Это английский писатель?

— Джеймс Барри был знаменитым хирургом, генералом медицинской службы, — ответил доктор. — Он всю жизнь вел борьбу с проклятой старухой, иначе называемой Смертью. Он был еще совсем молодым, когда решил посвятить себя медицине. Этот красивый, застенчивый юноша, на которого засматривалась не одна девушка, бежал от всех земных радостей. С утра до ночи он проводил в клинике, а позже — в военных госпиталях. Он был безупречен в поведении — не имел пристрастия к вину, не курил, что весьма редко среди хирургов, не играл в карты. Студенты считали за большую честь присутствовать при его операциях. Это была поистине ювелирная работа. Его тонкие нежные пальцы уверенно держали скальпель, никто так мастерски не мог наложить швы на рану. И солдаты, спасенные от неминуемой смерти талантливым хирургом, потом демонстрировали свои швы, как украшение на теле. Генерал был одинок, не имел никаких родственников, никаких привязанностей. Безупречность в поведении, его благородство, душевную доброту и бескорыстие многие готовы были истолковать как наличие тайного порока. Ведь люди никогда не прощают человеку совершенства и пытаются найти в нем какую-то червоточину, слабость, и если не находят, то выдумывают и только тогда признают талант.