Девочка в бурном море. Часть 2. Домой! - Воскресенская Зоя Ивановна - Страница 15

— Здравствуйте, леди, пожалуйста кушать, — пригласил старик. — Разрешите, я вас провожу…

Этот старик, мистер Мэтью, как узнала позже Антошка, много лет служил стюардом на пассажирских пароходах и будил своей музыкальной шкатулкой богатых путешественников, приглашая их к столу. Во время войны он перешел на транспортный пароход помощником боцмана вместе со своей шкатулкой. Матросы любили слушать шотландские песенки, и в кубрике шкатулка Мэтью была единственным музыкальным инструментом. Оторванные на многие недели от дома, всегда в напряжении, они прислушивались к музыке, обещавшей им скорую встречу с семьей, землей и, главное, мирную жизнь, и готовы были без конца слушать волшебную шкатулку.

Антошка шепнула Пикквику, чтобы он тихонько сидел в каюте и не скулил. Следом за мистером Мэтью они с мамой поднялись на верхнюю палубу, на которой воцарилась тишина — время ленча, — и прошли в кают-компанию.

За столом уже собралось человек десять. Все они при входе женщин встали, и капитан указал Елизавете Карповне и Антошке места рядом с собой.

— Господа, — сказал капитан, — я представляю вам наших милых пассажиров: миссис доктор Элизабет Васильефф, мисс Анточка Васильефф и… — Капитан обвел глазами каюту. — А где же третий пассажир? — спросил он Антошку.

— Я его оставила внизу, — виновато пролепетала она.

— О, прошу мистера Пикквика пригласить к столу. А впрочем, мы попросим это сделать Гарри.

На противоположном конце стола поднялся молодой матрос.

— Мистер Гарри, — представил капитан, — наш радист, самый осведомленный человек на корабле»

— Но где же прибор для мистера Пикквика? — спросил Гарри.

— Под столом, — серьезно ответил капитан, — пригласите его. Итак, леди, — продолжал он, когда Гарри ушел, — представляю вам старшего помощника, мистера Эдгарда, хладнокровного, как огурец, но который может быть едким, как перец. Отличный парень.

Мистер Эдгард встал и серьезно поклонился. Казалось, что он не способен на шутки. Высокий, худой, с густой шевелюрой каштановых волос и светлыми, действительно огуречного цвета глазами.

— Мой второй помощник, он же штурман, мистер Джофри, что значит «веселый».

Поднялся молодой кареглазый мужчина. В нем все было крупно, значительно. И голова, неподвижно сидевшая на крепкой шее, и руки с сильными пальцами. Он стоял, показывая все свои тридцать два крупных белых зуба.

— Отличный парень, самый сильный человек на корабле и, пожалуй, самый веселый… Мой третий помощник, мистер Рудольф, — продолжал капитан, — сейчас на вахте. Познакомитесь с ним позже. Он замучает вас рассказами о своем бэби, которому исполнился уже год и которого он еще ни разу не видел. Если фотографии его бэби вам понравятся, он станет вашим другом… Старший механик, мистер Стивен, наш уважаемый грэнд-фазер.[2]

Это был действительно пожилой человек, сухой, жилистый, чисто выбритый. Он по-старомодному поклонился, без улыбки, чуть склонив голову. Антошке он показался похожим на учителя.

— Наш врач, мистер Чарльз. Притворяется, что не любит моря, но ходит на корабле уже лет двадцать, собирает страшные морские истории, записывает их и когда-нибудь издаст интересную книгу. Отличный врач, потому что признает только одно лекарство — крепчайший чай, сам никогда не болеет.

Доктор, единственный человек на пароходе в очках, с маленькими черными усиками, улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, и сказал:

— Как видите, у нашего капитана все гуси выглядят лебедями, все отличные парни.

— А вот и мистер Пикквик! — воскликнул капитан.

Все обернулись. У дверей стоял Гарри со щенком на руках. Пикквик поднял одно ухо и беспомощно оглядывался, а завидев Антошку, рванулся к ней.

Чинное молчание и торжественное представление команды разом рухнуло. Щенок переходил из рук в руки и вызывал всеобщее восхищение. Люди, сдержанные в общении друг с другом, вдруг раскрывались совершенно по-иному. Они не стыдились самых ласковых слов, самых нежных прозвищ, потому что все это было обращено к собаке, и они не боялись, что их заподозрят в сентиментальности. Подобное обращение даже с ребенком вызвало бы со стороны других кривые усмешки, было бы нарушением традиционной английской сдержанности.

Елизавета Карповна, улыбаясь, наблюдала, как все эти взрослые мужчины вдруг превратились в мальчиков, очень милых и ласковых, и понимала, что им нужна такая разрядка, им нужно выложить весь запас нежности — открыто, душевно, без оглядки на этикет.

— Ну, приступим к ленчу, господа, — прервал всеобщее ликованье капитан. — Леди, прошу!

На столе, покрытом белоснежной скатертью, перед каждым стояло маленькое продолговатое блюдо, разделенное перегородочками, и в каждом отделении лежал кусочек селедки, пара каких-то зеленых ягод, кислая капуста, маринованная слива, свернутые рулончиками пластинки вареного мяса.

Антошка зацепила вилкой зеленую ягоду, похожую на неспелую маленькую сливу и, видя, с каким аппетитом их едят другие, положила в рот, предвкушая что-то кисло-сладкое, и замерла от неожиданности. Ягода была едко соленой и страшно невкусной. Она сидела, не решаясь проглотить.

В это время рука в белом рукаве, застегнутом на пуговицы у запястья, поставила перед ней тарелку с супом.

— Пожалуйста, мисс.

Знакомый голос! Антошка подняла голову и от удивления проглотила маслину.

— Улаф! — вскрикнула она. — Как ты здесь очутился?

Да, позади нее стоял живой Улаф в белом халате и огромном колпаке.

Все за столом перестали есть.

— Вы знакомы с нашим коком? — удивился капитан.

— Да, — ответила за Антошку Елизавета Карповна. — Этот мальчик жил в Стокгольме в одном дворе с нами и подружился с моей дочерью.

Улаф с бесстрастным видом продолжал разносить тарелки с супом.

Антошка не знала, что ей делать: ведь Улаф был занят и вступать с ним в разговор сейчас нельзя.

Ее выручила мама.

— Улаф, приходи к нам, когда освободишься, в каюту, мы очень рады будем тебя видеть, — сказала Елизавета Карповна сначала по-английски и затем перевела на шведский.

— Благодарю, миссис, — учтиво ответил Улаф.

У Антошки пропал аппетит. Улаф никогда не говорил ей, что он повар. Она считала, что он сражается сейчас в английской армии, может быть в Африке, часто представляла его в офицерской форме, в орденах, а он просто повар на пароходе. Но все равно Улаф хороший товарищ, отличный парень, как любит говорить капитан, и она безгранично радовалась этой неожиданной встрече.

После ленча Елизавета Карповна с дочерью прошлись по палубе, на которой уже возобновилась погрузка, ветер сносил за борт клочья пеньки, бумаги, мусор. На палубе все было разворочено, нагромождено, грязно, пыльно, несмотря на свежую морскую погоду.

Спустились в каюту. Антошка сидела и, поглаживая Пикквика, прислушивалась к шагам. Наконец раздался стук в дверь.

Улаф вошел без колпака, который почему-то показался Антошке шутовским и обидным, в тельняшке и смущенно остановился в дверях.

Антошка бросилась к нему:

— Улаф, миленький, ну прямо как во сне. Почему ты здесь, ты знал, что мы поплывем на этом пароходе?