Я, Мона Лиза - Калогридис Джинн - Страница 73

Он сделал все довольно ловко; в конце концов, у него было достаточно практики. Я стала его третьей супругой. Первая умерла при родах, вторую унесла лихорадка. Уж кто-кто, а я понимала их желание поскорее покинуть этот свет.

Железные ворота распахнулись. Франческо с братьями выехали верхом на лошадях, а за ними появились два фургона родственников. Моя свадебная карета, в точности как карета моих двух предшественниц, направилась на восток, держа курс на огромный кирпично-оранжевый купол Санта-Мария дель Фьоре. Я снова высунулась из открытого окна, радуясь, что воздух по-прежнему несет прохладу и даже становится все холоднее с каждой минутой. Небо быстро затягивали тяжелые серые облака.

Отец повторил старую пословицу: «Промокшая невеста — счастливая невеста». Считалось, что дождь в день свадьбы приносит удачу.

Наконец мы выкатили на огромную Соборную площадь и остановились. Нужно было подождать, пока Франческо со всем своим семейством войдет первым в баптистерий Сан-Джованни, построенный на месте древнего храма в честь Марса. Именно здесь все добропорядочные флорентийцы принимали крещение во младенчестве и заключали браки, став взрослыми.

Пока мой нареченный с гостями рассаживались внутри, я ждала, как мне казалось, бесконечно долго, борясь с нервами и тошнотой. И как раз в ту секунду, когда я поняла, что мне сейчас станет плохо, подали сигнал, и я была вынуждена взять себя в руки. Дзалумма держала мой шлейф, когда я выходила из кареты. Отец, измученный и взволнованный, взял меня под руку.

Мы вошли вместе с ним в поразительные двери Гиберти. Всю свою жизнь я прожила в этом городе и только однажды переступала порог этого восьмиугольного каменного сооружения. Я шла по мраморным полам, украшенным спиралями и изображениями грифонов, смотрела на золотые стены и не могла оторвать взгляд от золоченого купола и сияющих канделябров.

Перед белым мраморным алтарем стояли священник и Франческо — почтительный и нежный, но не теряющий достоинства.

Я шла к алтарю, чувствуя тяжесть длинного бархатного шлейфа, сияние бриллиантов, мерцание тонкого белого шелка, вытянутого из рукавов. А передо мной переливалась всеми оттенками голубого, красного и оранжевого мозаика с изображением Страшного суда, где грешники, терзаемые дьяволами, мучились в аду.

Отец крепко держал меня за локоть, чересчур крепко, пока не пришла минута отдавать невесту. Вручив меня Франческо, он отступил назад и заплакал.

Последовала бесконечная месса. Я запиналась, произнося известные мне с детства молитвы, слушала проповедь священника и не понимала ни слова. Чем дольше я стояла, тем больше боялась, что потеряю сознание; каждый раз, опускаясь на колени, я была уверена, что уже не смогу подняться.

Наконец прозвучал вопрос священника:

— Согласна ли ты…

От Франческо пахло розмарином. Я взглянула на него, такого обманчиво нежного, и увидела свое несчастливое, холодное будущее. Вырастет мой ребенок, состарится отец, а память о Джулиано совсем померкнет.

— Согласна, — сказала я и сама удивилась, как громко и четко прозвучало это слово. Да, согласна, пока жив отец. А потом мы с моим ребенком сможем убежать.

Принесли кольцо — еще один простой тоненький золотой ободок, слабо сверкнувший при свете свечей. Это кольцо оказалось слишком тесным, но Франческо с силой надел его. Я не позволила себе поморщиться.

Новобрачный сдержанно и робко поцеловал меня. Последовали и другие многочисленные поцелуи малознакомых мне людей.

Я вышла на огромную площадь, шагая рядом с мужем, и глубоко вздохнула. День был серый, в воздухе завис туман. Мягкий, как пар, поднимающийся от воды, он осел на моем лице, но его прикосновение было холодным.

LIV

Потом вся наша процессия вернулась в мой новый дом. На этот раз карета с грохотом миновала открытые кованые ворота и выехала на вымощенную плитками подъездную дорожку, которая повела нас мимо зарослей молодого лавра. Парадные двери невероятной высоты, каких мне еще не приходилось видеть, были украшены затейливой резьбой. Чуть в стороне проходила большая галерея для приема гостей в хорошую погоду. Карета остановилась, Франческо помог мне выйти, а Дзалумма тем временем суетливо возилась с моим длиннющим шлейфом. Вход в дом охраняла пара каменных львов, величественно восседавших на высоких пьедесталах. Мы прошли мимо них, и перед нами как по волшебству распахнулись двери.

Слуга провел нас в просторный зал с белоснежными стенами и блестящими полами из светлого мрамора, с черными мозаичными вставками классического узора. Пройдя под аркой, мы оказались в столовой, где длинный стол был полностью заставлен блюдами с угощением. Комнаты таких размеров больше подошли бы принцу и его двору, чем нашему скромному собранию. Огонь, разведенный в столовой, не разгонял сырости. Это был официальный, неприветливый дом.

Мой новый муж мог похвастаться очень большим богатством.

Всю свою жизнь я прожила в доме, простоявшем более века, простом и скромном. Я привыкла к неровным каменным полам, истоптанным не одним поколением, к ступеням с вмятинами посредине, к дверям с темными краями от прикосновений бесчисленных ладошек.

А этот дом просуществовал всего лишь лет десять, и полы тут были идеально гладкие, ровные, сияющие, и двери без единой царапины, с замками и петлями из яркого металла. Мне здесь совсем не понравилось.

Никто из родственников моего отца не решился покинуть деревню, зато братья Франческо привезли с собой и жен, и детей. Как только вся эта толпа последовала за нами вместе с выводком дяди Лауро, дом показался не таким пустым. Подали вино, после чего гости начали много смеяться, громко и хрипло.

Традиция требовала, чтобы я отправилась на собственную свадьбу на белом коне, а потом вернулась пешком в отцовский дом и провела ночь в одиночестве и целомудрии. Брак считался состоявшимся только на вторую ночь, после пиршества.

Но я нарушила обычай и в первом своем замужестве, и во втором. Я не поехала верхом на белом коне. Я не вернулась пешком в отцовский дом — это решение было принято под давлением трех обстоятельств: за неделю до свадьбы я переболела лихорадкой и все еще была слаба, погода стояла ненастная, к тому же сказывалась моя беременность. Это последнее обстоятельство вслух не обсуждалось, но моя талия к тому времени так округлилась, что большинству все было ясно. Особого повода для беспокойства у меня не было, ведь формальное обручение считалось не менее крепким обязательством, чем свадебная церемония.

Многим флорентийским невестам приходилось распускать швы свадебных платьев перед поездкой в Сан-Джованни, и никто их за это не осуждал.

Пришли еще гости — приоры и советники, такие же как Франческо. Вскоре начался свадебный обед, который явно не заслужил бы одобрения Савонаролы, порицавшего излишества: подали зажаренного целиком барашка, двух зажаренных свиней, трех гусей и лебедя, бессчетное количество фазанов, несколько кроликов и десятки видов рыб; кроме того был суп, пирожные, разноцветные конфеты, шесть видов пасты, сваренной в бульоне, сыры, орехи и сушеные фрукты.

От запаха еды меня все время мутило, и я боялась оконфузиться при гостях. Тем не менее, я улыбалась, причем так, что заболели щеки, и в сотый раз слушала заверения, что я самая красивая невеста из всех виденных Флоренцией. Я отвечала не думая, находя подходящие вежливые слова, ничего для меня не значащие.

Последовали тосты: самый популярный из них — за молодых, а также за то, чтобы я понесла в первую же брачную ночь. Я поднесла бокал к губам, но плотно их сжала; запах вина казался мне настолько тошнотворным, что пришлось задержать дыхание.

Тарелка передо мной была полной, но я съела лишь немного хлеба и кусочек сыра, при этом искусно манипулировала угощением, чтобы казалось, будто я отдаю ему должное.

После начались танцы под музыку нанятого квартета. Благополучно пережив церемонию и ужин, я испытала временное облегчение. Хоть и была измучена, но все-таки смеялась, играла и танцевала с моими новыми племянниками и племянницами, глядя на них с неведомой мне раньше грустью.