Ласточка - Верейская Елена Николаевна - Страница 8

— Скажи, любезный, квартира князя в котором этаже?

— Второй этаж, в квартире номер два живут их сиятельство, — залебезил швейцар. — А вы не с поезда ли изволили прибыть, что так рано?

— Угадал, любезный, прямо с поезда. Я племянник князя, приехал погостить.

— Милости просим! То-то радость их сиятельству! Разрешите, ваше сиятельство, чемоданчик донесу! — бросился швейцар к молодому человеку.

— Не надо, любезный, он не тяжёлый, — спокойно возразил незнакомец и стал не спеша подниматься по лестнице.

Петя услышал шаги и взял пакет в руки. Сердце его стучало так, что ему казалось — и на лестнице слышно… Шаги остановились, раздался еле уловимый стук в дверь. Петя дрожащими руками отпер английский замок, приоткрыл дверь — да так и обмер. Перед ним стоял шикарный барин в нарядном пальто, фетровой шляпе и коричневых лайковых перчатках. Но барин улыбнулся одними глазами, — и Петя по улыбке узнал дядю Егора. Дядя Егор вошёл в прихожую, огляделся, раскрыл пустой чемодан. Петя подал узел. Действовали молча, спешили. Укладывая книги и листовки, дядя Егор шёпотом выругался:

— Руки в этих чёртовых перчатках как чужие!

Затем он запер чемодан и крепко пожал руку Пете.

— А теперь выпусти меня.

— А как же… Спиридон?..

— Не волнуйся, всё в порядке, — улыбнулся Егор, ступил через порог и, прежде чем дверь закрылась за ним, очень громко произнёс:

— Извините, ради бога, за беспокойство! Глупая какая ошибка вышла! — И он стал медленно спускаться с лестницы.

Петя неплотно закрыл за ним дверь и прижался ухом к щели.

«В чём дело?» — с недоумением подумал швейцар, услышав голос незнакомца и его спускающиеся шаги. На повороте лестницы молодой человек остановился, не спеша закурил и снова стал спускаться.

Спиридон поднялся со стула, с подобострастной улыбкой вопросительно глядя на раннего гостя. Тот остановился перед ним и засмеялся:

— Ошибка, любезный, вышла. Мне нужно к князю Мещерскому, а извозчик меня совсем к другому князю привёз! Улицу помнил, а номер дома забыл. Зря только людей в такую рань побеспокоил!

— Так точно-с, — захихикал швейцар, — это дом их сиятельства князя Путятина, номер восемь. А дом их сиятельства князя Мещерского в самом конце улицы, номер сорок пять.

Улыбаясь, незнакомец двинулся к двери. Спиридон быстро распахнул её и вышел вслед за гостем.

— Не туда, братец, меня завёз! — сердито сказал приезжий извозчику. — Зря из-за тебя людей побеспокоил! Города своего не знаешь!

— Простите, барин, напутал! Садитесь, пожалуйста! — И «лихач» поспешно откинул полость.

— Вези в дом сорок пять, бестолковая голова! — проворчал «княжеский племянник».

Кучер тронул вожжи, лошадь рванулась, и сани понеслись… но не к дому князя Мещерского, а туда, где Егора с беспокойством ждали товарищи.

— Степан Иваныч, как же вы не слышали, — сказал Петя, входя в кухню, где Коля ещё продолжал свой рассказ, — в прихожей ведь звонок был! Один господин князя Мещерского спрашивал.

— Что ты врёшь? — испугался лакей.

— Спуститесь к Спиридону, коли не верите, — обиженно сказал Петя, — а уж вежливый какой! У меня, понимаете, извинения попросил! Сразу видать, — барин!

— Да уж не вам, хамью, чета, — проворчал Степан Иванович и важно вышел из кухни.

— А сам-то кто? — прошипела ему вслед кухарка.

Коля с Петей переглянулись и рассмеялись. Всё было хорошо!

В тот же день убого одетый мужичок ехал в поезде дальнего следования. Вагон третьего класса был битком набит. Мужичок курил махорку, говорил с соседями о своих крестьянских бедах, а над ним, на полке для вещей, лежала небрежно заброшенная, затасканная холщовая мужицкая котомка. И никто не подозревал, какой драгоценный груз находится в ней. «Мужичок» вёз в деревню среди другой политической литературы большевистскую газету «Искру» — «Искру», из которой должно было разгореться пламя социалистической революции.

Ласточка

Усадьба помещика и фабриканта Рыжова отстояла от его фабрики всего на полтора километра, но хозяин не привык ходить пешком. Утром кучер Григорий отвозил его на фабрику в удобной коляске, а к вечеру приезжал за ним.

Лошадей у Рыжова было много, но ездил он только на своей любимице — вороной, тонконогой и горячей Ласточке.

Однажды — это было летом 1907 года — кучер Григорий чистил в дверях конюшни Ласточку. Кобылица нетерпеливо перебирала ногами, но два ремня, протянутые с двух сторон от недоуздка к притолокам двери, держали её на месте.

Сынишка Григория, восьмилетний Гришутка, бегал во дворе и вдруг увидел возле конюшни дядю Серёжу — старого дружка отца, рабочего с фабрики Рыжова.

Из разговоров старших Гришутка знал, что на фабрике забастовка и полиция уже арестовала «зачинщиков». Он подбежал поближе, чтобы послушать, о чём будет говорить отец с дядей Серёжей.

— Какие новости? — тихо спросил отец, продолжая водить скребницей по лоснящейся спине Ласточки.

Дядя Серёжа огляделся, зашёл в конюшню и стал за дверью, чтоб его не видели со двора.

— Бастуем, — сказал он так же тихо, — человеческой жизни добиваемся! Управляющего и мастеров — тех, что не с нами, — на тачке с фабрики вывезли. Сами — ворота на запор! — Дядя Серёжа засмеялся. — На свою голову обнёс хозяин фабрику заборищем! Да ещё гвоздей сверху понатыкал! Поди достань нас теперь!

— Та-ак, — ещё тише произнёс отец и, помолчав, сказал: — Слышал я, хозяин грозил: если не прекратите забастовку, завтра к вечеру казаков на фабрику пригонят.

— Того и ждём, — прошептал Сергей, — и ружей на такой случай запасли, да только…

Но тут Григорий вдруг увидел сынишку.

— А ну-ко, Григорий Григорьевич, нечего тебе тут делать, ступай-ка, ступай!

Гришутка нехотя отошёл, но, только отец отвернулся, снова на цыпочках подкрался к двери.

— Хозяин сам их вам привезёт. Сам! Понятно? — говорил отец.

— Как так? — удивлённо спросил Сергей.

— Увидишь. Чуть стемнеет, неси сюда весь запас.

Они ещё пошептались недолго.

— Ну, — весело сказал дядя Серёжа, — если выйдет дело, зададим же мы перцу и хозяину и полиции!

Гришутка из всего этого разговора понял только одно: рабочие зададут перцу полиции! Забыв об отце, он на радостях сунул два пальца в рот и свистнул. Только на днях научили его деревенские ребята так лихо свистеть!

И тут — как взовьётся на дыбы испуганная свистом Ласточка! Один из ремней оборвался, Ласточка бросилась боком из конюшни, Григорий едва успел её схватить под уздцы и всей тяжестью тела повис на недоуздке. Ласточка храпела, била ногами, косилась горящим чёрным глазом на остолбеневшего от испуга Гришутку.

— Ну-ну, глупая! Ну, чего вообразила! Дурака мальчишки испугалась! — успокаивал её Григорий, ласково гладя ладонью по крутой шее. — Нервная! — с восхищением сказал он Сергею. — Да зато умница! Порядок знает. Мне и править ею не надо. Как вылетит со двора — да одним духом до фабрики. Влетит в фабричные ворота — я и вожжами не шевельну, — встанет сама перед дверью конторы как вкопанная!.. Отцепи-ко ремень, введу её в стойло.

Дядя Серёжа взял Ласточку под уздцы с другой стороны. Дрожа всем телом и раздувая ноздри, кобылица продолжала плясать, пока её вели в денник.

Гришутка, полуоткрыв рот, всё стоял на месте.

— А-а, ты ещё тут? — увидел его отец, выходя из конюшни. — Будешь мне лошадей пугать?! Уши оборву, пострелёнок! — И он двинулся было на Гришутку, но тот увернулся и вмиг исчез за углом конюшни. Отцу, когда сердит, лучше под руку не попадаться! Где бы спрятаться? Да так, чтобы папка не нашёл, пока у него сердце не отойдёт. Домой идти нельзя.

Гришутка незаметно скользнул в приоткрытую дверь каретного сарая, залез под коляску и притаился. Поди-ко найди! Он свернулся калачиком на холодном, шершавом полу и скоро задремал, а когда открыл глаза, было уже совсем темно.

Дрожа всем телом от озноба, он поднял голову и прислушался. Где-то близко раздавались шаги и совсем тихие голоса. Дверь скрипнула приотворясь. Вошли двое и направились прямо к коляске. Гришутка весь сжался на полу — ни жив ни мёртв, — стараясь не дышать…