Ласточка - Верейская Елена Николаевна - Страница 7

— Нет, дяденька! Вон в ту дверь — видите? — на парадный ход, который на бульвар, выйти можно. Показать вам? — бойко говорил Петя. — Только там швейцар Спиридон одних господ пропускает, а кто не по-господски одет и не суйся!.. А как вашего приятеля звать, мы поищем?

— Не надо, я тут его подожду. Наверное, скоро выйдет. Вон афиши почитаю… — И черноусый пошёл обратно к тумбе.

— Хромай, не забудь, а то догадается, — шепнул Коля на ухо Пете, осторожно ведя его под руку во двор.

— Не бойся, не забуду.

— Ну и хитрющий же ты, Петька!

— С этими гадами иначе нельзя, — солидно ответил Петя и сплюнул в сторону.

Ночью во всех пролетарских квартирах княжеского дома полиция производила тщательный обыск.

А Петя лежал в крошечной каморке княжеской судомойки, свернувшись калачиком на сундучке, и чутко прислушивался. Скоро ли угомонится всё в квартире? Надо ночью перенести пакет в прихожую. Мать крепко спала и ничего не подозревала, — Петя ухитрился внести пакет незаметно даже для неё, и сейчас этот небольшой твёрдый узел лежал у него под подушкой.

— Знаю, никогда она нарочно не выдаст, — говорил он вечером Коле, — да ведь малограмотная, ничего не понимает, а ну как проговорится?!

Петя задумался. Как часто бывали ещё недавно споры с матерью! Сколько раз он уговаривал её уйти работать на завод, — и слышать не хочет!..

— С ума сошёл, — отвечала она, — на каком заводе мы такую жизнь найдём? Сыты, одеты, в тепле. Ты что, хочешь жить, как Колька со своим батькой?

— Хочу, мама!

— Несмышлёныш ты у меня, и больше ничего, — сердилась мать.

Её не переспоришь. Петька бросил уговаривать. Вот кончит городское училище, сам уйдёт на завод!.. Правда, Коля никогда не ест того, что Петя на княжеской кухне. И одет Коля хуже. И комната у них сырая, полутёмная, в подвале. И за отца он в вечной тревоге, — сколько товарищей отца уже в ссылку ушло! А всё-таки… как Петька завидует товарищу!

Колька сам себе хозяин! Как хочет, так и живёт! Им никто не помыкает. Ему не нужно за горничную Дашу прибирать княжеские комнаты, а за горничную Катю накрывать на стол, — да еще делать всё это так, чтобы его господа в комнатах не застали! Кольке не надо чистить сапоги и князю и его сердитому лакею Степану Ивановичу! Не надо по большим праздникам, приодетому и с напомаженной головой, идти поздравлять князя и княгиню и вместе с другой прислугой целовать княгине ручку и благодарить за подарок. И, возвращаясь по коридору в свою каморку с зажатой во вспотевшей руке серебряной монетой, выслушивать сердитый шёпот матери:

— Что, плохо тебе живётся? Всё ещё недоволен! Смотри у меня!

Нет, теперь Петька уже не тот, что раньше… А ведь действительно был несмышлёнышем, пока не поступил учиться в городское училище и не подружился с Колькой! Верил — глупый! — матери, что так уж положено: есть господа и есть мужики. И мужики должны служить господам. Верил — глупый! — будто правильно, чтобы князь с княгиней вдвоём жили в девяти комнатах, а они с матерью в крошечной каморке, и чтобы господа с утра до ночи ничего не делали, а пять прислуг и он, Петя, шестой, весь день их обслуживали.

С Колей подружился Петя в городском училище. И от него узнал, что всю неправду сами господа устроили и что царь вовсе не «батюшка», как его величает мать, а злейший враг рабочего люда. Узнал также Петя, что есть много людей вроде Колиного отца и дяди Егора, которые борются за правду. Борются, хотя знают: попадёшься, не уйти от тюрьмы!

Сейчас Петя уже знает, что есть такие люди… большевики, и самый главный у них Ленин.

Мать ровно дышала во сне. В квартире было тихо. Наверное, теперь уже все спят, и господа и слуги.

А что, если всё-таки посмотреть, что в пакете? Петя оглянулся на мать. Лежит лицом к стенке. Авось свет её не разбудит! Петя зажёг огарочек свечи — электричество зажечь побоялся, — встал на колени на своём сундучке, достал из-под подушки пакет, осторожно развязал платок и вытащил небольшую книжечку. Раскрыл на первой попавшейся странице, наклонился низко и стал читать с середины. О чём тут?

«Прежде бунтовали одни студенты, а теперь поднялись во всех городах тысячи и десятки тысяч рабочих…»

Верно, — это Петя и сам уже знает. А про что ещё?

«Полиция хватает рабочих, бросает их в тюрьмы, высылает без суда на родину и даже в Сибирь…»

— Петька! Ты чего свет жжёшь, озорник?

Петя вздрогнул от неожиданности и поспешно задул свечку. Лакей Степан Иваныч!.. Неужели увидел?.. Тогда всё кончено!..

— Простите, Степан Иваныч… я урок повторял… задачку… — бессвязно забормотал он, стараясь натянуть одеяло на пакет.

— «Урок»! Мало тебе дня! Чтоб этого больше не было! — И ноги Степана Ивановича зашаркали от двери.

Слава богу!.. Сошло… Как это Петя зачитался, не услышал шагов? Хорошо, что Степан Иванович только чуть приоткрыл дверь, не вошёл, а то что было бы?! Страшно подумать!..

Петя в темноте, ощупью, уложил книжки, аккуратно завязал узел, сунул его под подушку и, улёгшись, снова стал прислушиваться. Сердце его гулко билось, и руки дрожали…

…Чуть ведь не попался… Не надо было трогать…

Прошло с полчаса. Петя сбросил одеяло, босиком подошёл к двери, открыл её, прислушался. Тихо. Через кухню вышел в коридор. Из комнаты Степана Ивановича раздавался богатырский храп. Петя заглянул в столовую, в гостиную. Везде темно, только уличные фонари слабо освещают комнаты. Прошёл дальше, — темно и в кабинете князя…

Все спят!..

Петя бесшумно вернулся в каморку, взял узел под мышку и, еле касаясь босыми ногами Паркетных полов, пробрался в прихожую. Положил пакет в тамбур между дверьми, выходящими на парадную лестницу. Минутку постоял, прислушался — везде тихо, — бесшумно вернулся к себе, улёгся калачиком на сундучке и сразу крепко уснул.

Проснулся Петя по привычке в семь часов, поспешно оделся, умылся над раковиной в кухне и сел к столу завтракать.

— Говорят, нынче ночью полиция, почитай, весь дом перерыла, — сказала мать, уже возившаяся у плиты, — бунтует народ, — и чего им нужно, поди пойми!

Петя промолчал. На душе было тревожно.

Около половины восьмого утра он сбежал вниз и постучался к Коле. Колиного отца уже не было дома.

— Верно, будто всю ночь обыск в доме был? — спросил Петя у приятеля.

— Верно. Подвальные этажи — подряд все.

— И у вас искали?

— Ещё как!.. И под дрова лазили, куда я узел спрятать хотел.

— Ну, и что? Взяли кого?

— Взяли. У сапожника — напротив нас — жильца забрали. Говорят, кучу прокламаций нашли. Ох, Петька, до чего я за дядю Егора боюсь!

— Бесстрашный он какой! — с восхищением прошептал Петя. — Вырасту, и я таким буду!

— А узел как? Перенёс в прихожую?

— В тамбуре, между дверей лежит. Ещё ночью перенёс. Ну, побегу!.. Да, вот что, Колька! Иди-ка сейчас к нам на кухню, а я всю прислугу туда соберу — господа-то ещё спят, — скажу: Колька про ночной обыск рассказывает. Интересно же! А ты, и верно, рассказывай, да подольше, да ври позанятнее, пусть слушают, в прихожую не суются. Ладно? А я побежал ждать в тамбур. Пошли!

— И хитрющий же ты, Петька! — сказал Коля, поднимаясь за Петей во второй этаж.

Было ровно восемь часов утра.

Князь и княгиня ещё спали. Обе горничные, кухарка, судомойка и лакей собрались на кухне, — там сидел Коля и рассказывал о ночном обыске. Он старался рассказывать как можно подробнее и интереснее, привирая от себя всякую всячину, чтобы подольше задержать прислугу на кухне. Женщины ахали и охали, солидный Степан Иванович презрительно усмехался и молчал.

А в прихожей в широком тамбуре между массивными дубовыми дверьми стоял Петька и с замирающим сердцем ждал.

Внизу, у широкой стеклянной двери на бульвар, восседал величественный бородатый швейцар Спиридон и скучал. Заснеженный бульвар был еще пустынен. Вдруг к подъезду подкатил «лихач», — так назывались дорогие извозчики с прекрасными лошадьми и нарядным экипажем. Кучер сразу осадил серого в яблоках рысака. Спиридон тотчас же с угодливой готовностью поднялся со стула. Из саней, откинув меховую полость, вышел высокий, хорошо одетый молодой человек, с небольшим чемоданом в руке, и направился к двери. Спиридон почтительно распахнул её. Человек вошёл и, остановившись перед швейцаром, спросил: