Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк - Страница 23

Гофмаршалы турнира обычно старались подбирать соперников равных по силам. Но Ганс был задиристым парнем. И он нанес оскорбление Сайру Лауренту, норманнскому рыцарю, который был гораздо крупнее его и весь покрыт шрамами от многочисленных былых поединков и сражений. Когда Пьетро поднял глаза, все было кончено. Сайр Лаурент сшиб Ганса вместе с конем на землю, даже не пустив в ход копье.

Пьетро пришпорил лошадь, чтобы скакать на помощь Гансу. Но тот высвободился от мешавшего ему коня и вскочил на ноги, размахивая мечом и изрытая ругательства.

– Святой Боже! – всхлипнул Пьетро. – Он нарывается на смерть!

Согласно турнирным правилам, Сайр Лаурент имел право наехать на непокорного молодого рыцаря. Но он, несмотря на свою грубую внешность, был человеком благородным. Да и воспользуйся он таким преимуществом – это не принесло бы ему чести. Он спешился и двинулся на Ганса, замахнувшись мечом столь огромным, что Пьетро понадобилась бы лебедка, чтобы поднять его.

Пьетро услышал отчаянный крик Ио:

– Остановите их, гофмаршал! Кто-нибудь, остановите их! Пьетро, пожалуйста…

Но тут звон мечей заглушил все остальные звуки. Пьетро затаил дыхание. Ганс сражался беззаветно. Минут десять два гиганта рубились мечами, кольчуги повисли на них лохмотьями, земля вокруг была обагрена кровью. В ложах визжали от удовольствия.

Пьетро видел, как все произошло. Он пытался отвернуться, закрыть глаза, но не мог. Словно зачарованный, он наблюдал, как Сайр Лаурент поднял свой огромный меч, держа его за рукоятку обеими руками, и обрушил его вниз, разрубив щит Ганса, смяв его шлем; Ганс рухнул и остался лежать недвижимым у ног противника.

Вопль Ио разорвал сердце Пьетро. Он бросился к лежащему Гансу. Множество рук подняли юного рыцаря, его отнесли в одну из лож, где находился лекарь. Барон Рудольф был уже там, и Ио, и граф Алессандро, и все молодые Синискола. Пьетро освобождал Ганса от доспехов, стягивая с него остатки кольчуги, разрезая ремни, придерживавшие шлем.

Ганс дышал ровно. На его голове виднелся длинный рубец, который с удивительной быстротой набухал, но, даже не ощупывая рану, Пьетро мог сказать, что череп не пострадал. Что касается других его ран, они были легкими благодаря надежным доспехам.

Подошел Сайр Лаурент, расстроенный.

– Вы уж простите меня, добрые господа, – сказал он. – Я не собирался наносить такой удар, но парень так атаковал меня, что я забыл о его возрасте…

– Он будет жить, – важно объявил лекарь. – Но ему нужно неделю лежать в постели, и ему следует пускать кровь, чтобы дать выход его темпераменту…

– Пускать кровь! – воскликнула Ио. – Ты дурак, он и так потерял столько крови!

– Юная госпожа не понимает всей опасности, – начал лекарь.

– Замолчи! – приказала Ио. – А вы, мужчины, несите его в замок!

Граф Алессандро с суровым лицом повернулся к Сайру Лауренту.

– Мне представляется, – сказал он, – что ваше рвение было чрезмерным, но я оставляю это дело на усмотрение барона, отца юноши…

– Я отказываюсь от выкупа, – поспешно сказал Сайр Лаурент.

Как победитель, он имел право оставить у себя коня Ганса и его оружие до тех пор, пока барон не выкупит их. Он даже мог держать Ганса у себя в качестве пленника.

Рудольф протянул ему руку.

– Схватка была хорошая, Сайр Лаурент, – сказал он. – Поскольку мальчик ранен не тяжело, я не держу на вас зла…

Сайр Лаурент взял протянутую руку и поцеловал ее.

– Благодарю вас, господин, – сказал он.

На том это дело закончилось. Пьетро вздохнул с облегчением. Уже в замке, когда он вместе с Ио и еще несколькими женщинами помогал обмыть и перевязать раны Ганса, ему пришло в голову, что происшествие с Гансом гораздо опаснее для него, Пьетро, чем для самого этого большого дурня, лежащего без сознания на постели под балдахином.

Теперь у него не было никаких шансов сообщить Рудольфу, что гвельф Оттон бежал. Не оставалось никаких причин, которые могли бы помешать барону сегодня же вечером объявить о помолвке Ио и Энцио. Как ни старался, Пьетро не мог придумать ничего, кроме плана, предложенного Иолантой. План этот был равносилен самоубийству, но перед смертью он…

А я еще смеялся над безумием других, с горечью подумал он.

Он мог бы послать записку со слугой. Но барон Рудольф не умел читать. Он может передать только устное послание. Но граф Алессандро с его авторитетом и убедительностью высмеет его. Он может пробиться к барону сам – и умереть от рук Синискола, не успев…

– О Господи и синие глаза Твои! – выругался он.

– Пьетро, – раздался шепот Иоланты.

– Что, Ио?

– Он через час придет в себя. С ним не произошло ничего страшного. Разве ты не видишь, Пьетро, Дорогой мой, что это значительно облегчает нам все Дело?

– Да, – почти плача произнес Пьетро.

– Едем, – уговаривала она его. – Скачи к горбуну. Жди там. Я присоединюсь к тебе через час.

Пьетро встал, посмотрел на нее. В сумерках она выглядела совершенно необыкновенно, и он забыл мучительную ясность, владевшую им днем, забыл о своем страхе смерти, ведь всему этому противостоял изгиб алых губ, теплота белого тела, мягкость бедер в темноте прошлой ночи, от которых кровь у него закипела, а чресла пронзила сладкая боль…

Он повернулся и выбежал во двор. В оружейном зале он задержался, чтобы раздобыть себе шлем, щит, копье и меч. Он остановился, глядя на все это оружие и раздумывая, как он будет вывозить его за ворота, но потом сообразил, что в столь необычный день никто не станет задавать ему никаких вопросов. Стражники будут думать, что он везет оружие для Марка или Вольфганга, особенно если он будет небрежно держать его в руках.

Он оседлал свежего коня, самого быстрого, какого сумел найти, и смело проехал через ворота и по подъемному мосту и далее прочь от замка, мимо людей, толпившихся вокруг арены турнира, и никто и головы не повернул в его сторону.

Два долгих часа ожидания в доме Паоли довели его нервы до такого состояния, которое не забудется им до конца его жизни. Потом он увидел белоснежную кобылу Ио – худшей масти для побега не придумать, – скачущую по долине к дому Паоли. Он вскочил в седло и поехал ей навстречу.

– Они обнаружили? – прошептал он.

– Нет, – рассмеялась она. – Турнир продлится до темноты, а отец так напьется, что меня хватятся только в конце пира. Поехали, Пьетро, вперед!

Он с обожанием смотрел на нее, на румянец ее щек, беспечный смех в ее глазах, и в глубине души проклинал себя за то, что он не настолько романтичен, и недостаточно храбр, и недостаточно глуп, чтобы забыть, что собирается умереть ради нее, и не столь пылок, чтобы считать, что ради этого действительно стоит умирать.

Они скакали по холмам половину ночи, и Пьетро уже начал надеяться, что если они будут мчаться так всю ночь, то их вряд ли смогут настигнуть, когда Ио остановила свою белоснежную лошадь.

– Пьетро, – прошептала она.

– Ио, – застонал он, – Бога ради, Ио. Если мы будем продолжать путь, у нас будет шанс, пусть маленький, но шанс…

– Пьетро, – сказала она.

Впереди виднелись тополя, выделяющиеся на фоне неба, как черные стрелы. Рядом струился ручей, серебристый в свете луны. И даже пели соловьи. Сцена была готова. Замечательная сцена. Даже слишком замечательная. Пьетро в глубине сердца возненавидел ее.

Он выбрал бы себе для смерти другое место, чтобы вокруг были голые холмы, торчащие скалы, песок. Место, которое можно покинуть без сожаления, но не такое, как это. Этот уголок земли с близкими звездами, серебристой водой и большой луной. Этот замечательный уголок, где даже кусты были нежны и благоуханны.

Он протянул руки и помог ей спешиться.

Он был нервен, испуган и грустен, и все получилось очень плохо. Он чувствовал, что готов расплакаться.

Он неуклюже встал на ноги, она тоже встала, приблизилась к нему и обеими руками начала колотить его в грудь, и колотила, пока он не поймал ее за запястья, но она высвободила правую руку и ударила его по правой щеке, потом по левой, снова по правой, пока ему не удалось прижать ее руки, а она всхлипывала, ругая его за то, что он трус, тряпка, дурак, а он держал ее, пока она вдруг не перестала бороться, слегка откинула голову, нашла губами его рот н потянула Пьетро на себя, опускаясь на землю.